Очерк

Eдинственная настоящая буря, которую я помню, произошла ранним летом девяносто седьмого года - знаменитая Московская буря - знаменитый закат, когда небо стало зеленым. Отголоски ее еще живы в моей памяти - очень сильный шторм, из породы тех, что никуда не пропадают, а все еще бушуют где то в параллельных тонких мирах, да в душах затронутых ими людей.
       
    Впрочем, я хочу рассказать не о буре. Моя мысль коснется сегодня очень маленького и незначительного, не оставляющего никакого следа в жизни. Я расскажу вам о полевой мыши. Мы ведь не боимся мышей, а мыши не боятся нас.
    То хвостатое семейство, что пришло в дом через полгода после памятной бури, тоже ничего не боялось. Дом был большим, мог укрыть целое полчище крыс, чего уж говорить о маленьком семействе серых мышей. Они свили гнездо под половицам, и моя собака грызла лакированный пол, стремясь добраться до манящего запаха. Ночью было слышно, как они скребутся там, внизу, тихо попискивают, а иногда можно было заметить, как шустрый грызун наискосок пересекает комнату.
    Мышеловки были неэффективны - хитрые мыши обходили их стороной, будто помня расхожуюю поговорку про бесплатный сыр. Продолжалось так довольно долго - серые пушистые грызуны прижились на новом месте и чувствовали себя хозяевами. В декабре мышь-мама родила - было слышно, как пищат новорожденные мышата. А когда наступил январь, они уже вовсю шустрили под полом.
    Продолжаться так не могло, и в начале февраля моя мать купила крысиного яда - сильнодействующую вещь, замешанную в шоколадную массу. Фасованная кубиками отрава выглядела точь в точь, как шоколадка - даже тянуло попробовать - не верилось, что смерть может принять столь сладкое обличье. Мышам она тоже понравилось - разбросанные в укромных местах сладкие подарки исчезли почти мгновенно.
    Хвостатые затихли на следующий день, а еще день спустя, утром, я зашел в кабинет и увидел на полу маленькую мышь. Мышонок - тот самый, из выводка, сидел в самой середине комнаты. Его сотрясала дрожь, а передние лапки судорожно дергались - было видно невооруженным глазом, что мышь больна.
    Мне пришлось убрать собаку и запереть ее в спальне - она порывалась сцапать мышь, а та была, несомненно, отравлена. Яд быстро разрушал ее. Какое-то время спустя мышь вырвало собственными внутенностями, и она уползла в тень.
    Видеть ее было неприятно, и я оставил дверь закрытой. Вечером заглянул, и оказалось, что в комнате больше ее нет. Мне не хотелось видеть мышь снова - медленная ее смерть казалась символом негуманности. Я прошел к компьютеру с некоторым облегчением - мысль о том, что где-то ползает это издыхающее создание, вызывала отвращение. Но сейчас ее не было.
    С этими мыслями я сел в кресло, вытянул ноги и...
    Да. Мышь была там, под столом - выползла из какой-то щели и угодила мне под ноги. Она была очень мягкая и слегка сплющилась под подошвой. Кажется, из нее в тот момент выдавилось все, что еще оставалось. И слегка хрустнуло, словно раздавил шарик из фольги. Хорошо, что на мне была домашняя обувь - давить ее неприкрытой стопой было бы невыносимо.
    Так или иначе - ее смерть была быстрой и сравнительно милосердной - семьдесят килограммов на маленького пушистого грызуна.
    С тех пор прошло больше пяти лет, но, подобно буре, мышь остается в моей памяти - маленький незначительный грызун остается тождественным буйству стихии.





© 2004