**************************************

Действо

часть 2

катрен 2
Интерлюдия вторая.

Пыль. Тишина. Вокруг пьяно кружатся галактики, а снизу овевает бледно-голубой свет Земли. В белесом этом отсвете белая маска клоуна смотрится чуть ли не страшнее, чем "лицо" жницы. Все молчат и глядят вниз.
     Поэт: Ну вот... дождались.
     Клоун: бывает и хуже.
     Поэт: Куда уж хуже. Ты только глянь на это!
     Клоун: А что?
     Улыбается дурашливой улыбочкой. Видно, что он так к ней привык, что лицо его совершенно не отражает творящуюся внутри бурю чувств. Глаза поблескивают, отражая звезды.
     Поэт: Не вышло... я так и знал. Все этот дом, проклятый...
     Клоун: Ну, положим, с картиной было забавно и...
     Поэт: И надо ж так случиться - в нашу смену!!! И эти семь - ну посмотри на них, что видишь ты?
     Клоун: Семь идиотов. Они смешные, так как любят жизнь. Амбиций море - славно копошатся! А!?
     Поэт: Собачник, весь обросший шерстью, что любит золото, а выше - чокнутый маньяк, отброс высоких технологий и этот...
     Клоун: Просто Отброс!
     Поэт: Любитель хомячков... юннат, давно не юный! Да главпочтамт ходячий с толстой сумкой.
     Клоун: Уже не толстой...
     Поэт: Молчи, я думаю... еще есть школьник - не дай Бог он повзрослеет, мир еще не знал таких тиранов, а следом тот прыгун через луну - ты думаешь - был шанс?
     Клоун (косясь в сторону Жницы): Ну, разве только в отраженье в луже. А ведь не полетел - повис, как на тарзанке.
     Поэт: Вот-вот, а лучше бы упал, красиво б распластался... И эта, городская сумасшедшая.
     Клоун: Я видел полотно - всего аж передернуло. Нас это ждет, ха-ха! (широко улыбается, но вместе с тем видно, что неискренне. Вообще, создается впечатление, что внутри Клоун патологически серьезен)
     Поэт: Нас ждет... Их уж захватило, а дальше будет больше. Что нам делать, Клоун?!
     Жница (в течение беседы продолжает молчать, задумчиво глядя из-под капюшона на красивый полукруг Земли. Белые худые пальцы перебирают ребристую ручку садового инструмента, потом вдруг делает взмах, словно разминаясь.)
     Клоун (вздрагивая): А что мы можем? Она ведь нам не хочет помогать. Быть может - дом сровнять с землей?!
     Поэт (тяжко вздыхая): И не думай. Ведь там такие силы замешаны, что нам пред ними только расстилаться... Куда как проще шлепнуть семерых.
     Клоун: Все так плохо? А как же гуманизм?
     Нервно улыбается, галактики наворачивают парсеки на вселенском спидометре. Обитатели сцены угрюмы и подавлены. Жнице все параллельно, эфирный ветерок треплет ее черное одеяние и яркие блестки на нем. Поэт задумчиво смотрит, как колышется балахон. Потом лицо его озаряется.
     Поэт (после паузы): Мне очень жаль. Жизнь людей бесценна, но наша-то бесценней будет... Клоун!!
     Клоун: А?
     Поэт: Я, кажется, придумал. Идея! Эврика!!
     Клоун: Выкладывай!
     Поэт: Уж коль мы не смогли достать их здесь, так - может быть... попробовать нам тонкие миры?!
     Клоун вскакивает и делает колесо по сцене, руки у него слегка трясутся, так что в верхней части колеса он чуть не падает.
     Клоун: Тонкие миры!! Да! Да! Да! Да! И как я не додумался?
     Поэт (про себя): Не удивительно... (громко): Сквозь тонкие миры - ведь это так же сильно влияет на событий ход земной. Возьмешься, Клоун?!
     Клоун: Возьмусь! Не будет семерых, а черт с ним - с домом! Пусть обстоится там до обалденья!
     Поэт: Ага... хоть было бы лучше, если бы она взялась (кивает в сторону Жницы, та не реагирует) но и мы сгодимся. Изящный ход - своими же мозгами себя загубят. Я гений, да?
     Клоун: Сказал бы, кто ты, но нам работать вместе. Приступим, друг мой!
     Поэт: Приступим!
     Вместе поднимаются и творят, отчаянно взмахивая руками в сторону земного шара и яростно споря. После завершения труда бессильно опускаются обратно на подмостки. Клоун шумно отдувается. Вдвоем они неприязненно посматривают на Жницу.
     Клоун: Одно я не пойму... что она вообще здесь делает?
     Жница (Молчит молчком, однако приходит в голову, что она знает что-то недоступное остальным).
     На земле начинается закат. Из космоса это так же красиво, но напрочь лишено всякой патетики и мистической окраски.
     В самый прекрасный момент прощания с днем вконец озлобившийся Клоун смачно плюет в сторону земного шара.

Катрен второй.

СНЫ.

Is this just fantasy?

Революционер.

     В первый день весны Алексей Красноцветов заснул и увидел сон.      Мнилось ему, что стоит он посреди цветущей летней лужайки, и теплый ветерок колышет ему волосы, а сверху пригревает ласковое июльское солнышко. Но что-то странное было в этой лужайке. Красноцветов мигнул, втянул носом воздух.
     Лужайка была черно-белой.
     Как в старых фильмах, когда даже сама пленка кажется покрытой пылью от времени. И небо было черно-белым, и черно-белые облака плыли по нему, а снизу сверкающему белому солнцу приветливо качали головками черно-белые цветы. Мир выцвел. Красноцветов подумал, что, наверное, надо испугаться такого явления - не видеть цвета - это ж почти что быть слепым! Но не испугался, потому что полностью черно-белым лужок все-таки не был.
     Над травой плавал текучий, полупрозрачный туман диких кислотных расцветок, он был слоистым, где-то густым, а где-то подобен прозрачной кисее. Он колыхался, менялся слоями, как грозовые тучи, закручивался в крошечные водовороты, воронки и смерчи. Делал он это, впрочем, совершенно бесшумно.
     И опять захотелось Красноцветову испугаться, больно уж дико было кругом (ему пришло в голову, что такой эффект может возникнуть от наркотика, он читал об этом, но ведь точно знал, что никаких наркотиков не принимал!)
     Тогда он просто закрыл глаза, спасаясь от мельтешения цветных вуалей, что вились вокруг подобно флагам на демонстрации душевнобольных.
     А вуали не исчезли. Остались под веками, как остаются фиолетовые тени на сетчатке, стоит глянуть на солнце. Красноцветову подумалось, что, возможно, он видит ауры - жизненную силу травы, и деревьев, и цветов, но потом отмел эту мысль - какие уж там ауры - он цвета-то больше не видит.
     Кроме того, Алексей Сергеевич неожиданно сообразил, что видит их, в общем-то, не глазами. Ноздрями он их видел, ноздрями.
     Чувство было до того необычным, что он изумленно фыркнул. И тотчас перед его закрытыми веками возник давно знакомый силуэт, присел на травяную кисею (совсем не зеленую, а медово-золотистую), и дружелюбно взмахнул хвостом. Вернее - взмахнула.
     Красноцветов открыл глаза и увидел Альму. Большая овчарка почему-то стала еще больше. В черно-белых глазах (он помнил, что они были медовые, почти как нынешняя трава) светился ум и понимание.
     -Это ты, Альма? - спросил Красноцветов, - пришла ко мне?
     -Пришла, - кивнула Альма, - я всегда с тобой, помни это.
     -Ты разговариваешь... как человек.
     -Нет, - овчарка встряхнула головой, - это ты говоришь, как собака.
     -Но я... - сказал Алексей Сергеевич, - постой, я...
     Альма сидела на черно-бело-золотистой траве и улыбалась. Красноцветов не мог понять, откуда он это знает, ведь морда животного была совершенно неподвижна, пока не сообразил, что улыбается цветная Альмова вуаль.
     Разгадка пришла неожиданно.
     -"Да это же запахи" - воскликнул про себя Красноцветов, - "Вот как они выглядят".
     И переступил мохнатыми когтистыми лапами - они-то как раз отвращения не вызывали - мощные, созданные для быстрого бега.
     -Но почему? - спросил он Альму.
     -Может быть, ты подсознательно хотел этого? Ведь не зря же ты стал собачником. Помнишь, все цитировал про то, что чем больше узнаешь людей, тем больше любишь собак? Вот и воплотилась твоя потаенная мечта, вот ты и оказался здесь.
     -Но как это случилось, и где это здесь?
     -Об этом тебе лучше спросить Дзена - сказала Альма и снова улыбнулась по-собачьи (он теперь понял, каким нелепыми и уродливыми кажутся попытки собак подражать человеческой улыбке с помощью мимических мышц, улыбаться запахами у них получалось куда изящней), - он у нас главный по метафизике. А здесь... это значит здесь, у нас, в Мире собак.
     -Мир собак... - выговорил Красноцветов потрясенно.
     Он глянул на небо - оно должно быть голубое, но сейчас было серебристое, неживое, почти полностью утеряло свою глубину. В трех или четырех местах мертвый блеск прерывали оранжево-красные шлейфы. Алексей решил, что видит самолеты, но ведь это запахи, а значит, все проще - это птицы. Яркий красный запах бешеного птичьего метаболизма.
     -Не вздумай отрубаться! - строго сказал Альма, - быть собакой совсем неплохо.
     -Я и не говорил, что плохо, - сказал Красноцветов, - А где Дзен?
     -Ты разве не чувствуешь?
     Он чувствовал - ощущения потихоньку вставали на свои места - первичная дезориентация проходила.
     Красноцветов обернулся и действительно увидел остальных.
     Тут были все - кривоногая и лупоглазая Дося, безумный Чак, смотрящий с высокомерием, элегантная Лайма-Джус в облаке фиолетовой пахучей шерсти, и Дзен - который, как сразу понял Красноцветов, был вожаком. Чау-чау поглядывал снисходительно и дружелюбно. Алексей Сергеевич ощутил, что животных стало куда легче различать. Словно они вдруг обрели скрытую доселе индивидуальность. Да так оно и было - воспринимая запахи, Красноцветов уже ни за что бы не спутал того же Дзена с другим чау-чау. Дзен был настоящим мыслителем, это сразу бросалось в глаза. Красноцветов почувствовал невольное уважение к этой импозантной, рыжеволосой фигуре.
     Ему не показалось это странным - мозговые ресурсы, отвечающие за сравнения, тоже перестраивались. Мир собак с каждой секундой становился все понятней.
     -Я вижу все здесь, - сказал Дзен низким представительным баритоном. Собаки засуетились, кое-кто стал преданно заглядывать в глаза вожаку, - и даже наш спутник тоже - он кивнул в сторону Красноцветова, - в таком случае, я рад объявить, что наш поход продолжается.
     -Да! - крикнул Чак, - Да! Вперед! Рвать глотки ненавистным палачам, да!
     -И это тоже, Чак, - сказал Дзен, - но всему свое время. Сейчас нас шестеро - не слишком хорошее число, но мы больше никого не смогли переманить на нашу сторону. Все слишком боятся Мясника. И не напрасно. Но нам обещали всяческую поддержку, питание и снаряжение.
     -Было бы неплохо получить часть питания прямо сейчас, - сказал Дося ворчливо.
     -Извини. Как я уже сказал - всему свое время.
     -Надо рвать им глотки и питаться кровью. Пусть знают, что не один Мясник может пить кровь! - крикнул Чак.
     На этот раз животные заволновались, Лайма низко тявкнула, выражая согласие. Красноцветов вдруг заметил, что собаки выглядят плохо - они худые, их шерсть свисает грязными космами, а на боках слиплась от крови. Да и в глазах горел какой-то диковатый огонь.
     -А что здесь происходит? - спросил Алексей против воли.
     На него уставились глаза - вроде собачьи, но совсем не бессмысленные. Он заметил, какие яростные они у Чака, и что у Доси понурые и затравленные.
     -У нас поход, - сказал Чак - поход против зла!
     -Можно сказать и так, - произнес Дзен, - сейчас мы двинемся в путь, и если ты не возражаешь, я расскажу тебе обо всем по дороге.
     Красноцветов кивнул, и словно только этого и ожидали - компания псов неторопливо затрусила сквозь черно-бело-пахучую траву куда-то вглубь лужайки. Алексей Сергеевич, все больше срастающийся со своей собачьей шкурой, занял место подле Дзена. В нос шибало одуряющими, уводящими в сторону запахами, которые рассудительный мозг Красноцветова раскладывал на составляющие и выражал в виде цветной вуали.
     -Это Мир собак, - сказал Дзен, вальяжно вышагивая, - в нем живут собаки, он для них создан. Это не Собачий рай, но место тоже вполне приятное. Здесь много глупой, не боящейся нас дичи, вода в ручьях ледяная, а небо прекрасного стального оттенка. Здесь не бывает зимы, дожди идут редко и в меру. Здесь нет волков или других крупных хищников. Это может показаться Эдемом, но как я уже сказал это не Собачий рай. Потому что здесь есть Мясник.
     -Мясник, о да, Мясник!! - подпрыгнул Чак в пароксизме ярости. Остальные при упоминании этого имени слегка приуныли.
     -Мясник, - выговорил Дзен, - он тиран. Деспот. Он правит нами и всей этой благоуханной и богатой землей. Но на этих самых богатых пищей землях мы голодаем! Нам не разрешено охотиться, не разрешено пить из ручья больше определенной нормы. Мы в рамках закона. А закон - это Мясник.
     -Это его реальное имя или прозвище?
     -Прозвище, но и реальное имя у него примерно такое же. Он живет в могучей крепости из черного вара, посередине нашего Собачьего мира. Его охраняет гвардия - элитные спецчасти, задачей которых является всеобщий контроль над населением.
     -Все их боятся, - сказал Дося понуро, - он знает толк в казнях.
     -И что, - спросил Красноцветов, - неужели у него совсем нет противников, оппозиции?
     -Есть, - сказал Альма, - весь Собачий мир.
     -Так что же, неужели не было попыток поднять восстание, бунт?
     Дзен покосился на него. Алексей обернулся и увидел такой же напряженный взгляд Альмы. Позади Чак гневно фыркнул.
     -Что? - сказал Красноцветов, - мы? Но нас же только шестеро!
     -Дося права, - произнесла Альма печально, - все его боятся. Знаешь, что он делает с непослушными режиму? Раздирает на куски перед перед дворцом. Может быть, ты слышал ночью, как стая собак уничтожает одну пришлую?
     -Так получается - это он, Мясник?
     -Его влияние.
     Они пересекли лужайку и сейчас двигались по густой траве, вдоль лесного массива. Если бы не запахи, Красноцветов бы и подумать не мог, что здесь проходит дорога. Однако так оно и было - сероватый пыльный тракт, состоящий из смеси запахов сотен и сотен животных проходил здесь, не видимый простому глазу.
     -У нас не очень много больших собак, - продолжил Дзен, - а гвардия Мясника вся состоит из отборных Доберманов и Ротвейлеров. Это настоящие звери. У них не очень хороший рассудок, но зато быстрые рефлексы!
     В отряде зафыркали - видимо у собак это считалось позором.
     -Прямая агрессия ничего бы не дала. Силы слишком неравны. Но вот маленькая группа смельчаков, пробравшаяся в сердце дворца и убившая Мясника... она могла бы дать нам свободу!
     -Свободу! - шепнула Альма.
     -Свободу... - выдохнула замучено Дося.
     -Да, свободу! - экзальтированно рявкнул Чак.
     -И мы дадим ее! - молвил Дзен, - дадим ее нашему Собачьему миру! Даже если... даже если сами погибнем от руки Мясника!
     -Революционеры... - сказал Красноцветов ошеломленно, - Альма, скажи мне, а ты-то как попала сюда? Разве я плохо тебя кормил?
     Альма улыбнулась - тепло и нежно, как маленькому щенку:
     -Я в Движении уже много лет. Просто ты не замечал этого, когда был человеком. Сейчас все изменилось.
     -Я не замечал, - сказал Красноцветов и ужаснулся, потому что ему представилось все многообразие отношений животных, начиная с собак и через мышек переходя ко все мельчающим созданиям вроде кузнечиков, божьих коровок и, наконец, блох.
     Почему-то мысль о блохах наполнила его отвращением.
     -А что? - спросил он, - у мелких животных тоже есть свой мир?
     -Мир мышей, Мир кроликов, и мир насекомых? - произнес Дзен - вполне возможно, но не здесь, в Мире собак. Здесь только собаки.
     -А Мир людей?
     -Ты же в нем жил. Там есть только люди, а остальные служат им фоном, и...
     Тут Дзен осекся, и Красноцветов с дрожью ощутил исходящий от пса острый болезненно-желтый запах тревоги, от которого непроизвольно становилась шерсть дыбом.
     -Что это?! - спросил Дзен.
     Чак принюхался, зажмурил глаза. Теперь и Красноцветов ощутил - темно красный, как бархатное дно шкатулки, как ангина в глотке моллюска, запах. Он был не неприятный, нет. Просто пугающий.
     Чак открыл глаза. Лимонный кислый испуг струился отовсюду.
     -Патруль!! - тявкнул Чак визгливо.
     -Быстро в лес!!! - скомандовал Дзен и они стремительно понеслись прочь от тракта в густое сплетение молодых елей.
     -Попались! - пискнула Дося, - Ой, попались!
     -Тихо! - рыкнула Альма, - может быть, пронесет... копайте.
     Животные принялись копать, яростно разбрасывая остро пахнущую опавшую хвою. С изумлением Красноцветов увидел, как густо перемешанный со ржавыми палыми иголками, белесыми корнями и умирающей подземной живностью серый лесной суглинок оседает на и так не слишком чистой шерсти собак. Альма грубо толкнула его, обдала земляной пылью, и он понял - надо подражать остальным.
     Работали в исступлении, не жалея себя, и скоро стали похожи на собачью версию земляных элементалей. Дзен почти полностью скрылся в выкопанной им яме, только голова торчала на поверхности.
     Маскировка дала свои плоды. Алексей Сергеевич видел, как на глазах исчезает присущий животным запах, забитый мощным ароматом поднятого почвенного слоя. Красноцветову показалось, что он утратил зрение - его спутники потеряли индивидуальность. Почти исчезли. Только раздавалось то там, то тут тяжелое дыхание.
     Замерли. Напряженно ловили сочащийся запахами воздух.
     Багровое приблизилось - патрульные явно шли по тракту. Со стороны казалось, что вдоль леса течет охряной, вдруг обретший яростное сознание ручей - тяжелый злобный дух шел за патрульными, как хвост кометы, и от этих миазмов сами собой замолкала мелкая лесная живность, птицы переставали петь, и даже, казалось, луговые травы прекращали свое легкомысленное раскачивание и замирали неподвижно.
     В тот момент, когда патруль поравнялся с укрытием группы, Красноцветов осознал, что, не видя, может узнать состав и численность патрульных.
     Их было пятеро. Все ротвейлеры - тяжелые, мускулистые звери, им сровнялось по три года. Черные как ночь. Уверенные в своей силе и превосходстве. Злые. Склонные впадать в неконтролируемую ярость.
     Информация все поступала и поступала в мозг Красноцветова от его обонятельных рецепторов, и скоро оказалось, что он знает об этих ротвейлерах все.
     Ему стало нехорошо от сознания, что псы таким же образом могут учуять его. Тяжело же здесь быть партизаном...
     Ротвейлеры ему кого-то напоминали. Он не мог этого постичь нюхом, но на помощь пришла логика. Составляющие головоломки - набор качеств, присущих патрульным, сложились воедино и явили общую картину. Очень знакомую. Слишком...
     Патруль миновал ухоронку и потрусил дальше, наводя страх и ужас на черно-белые цветущие окрестности. Псы молчали. Только Чак гулко выдохнул, словно все время отсидки сдерживал себя от тяжкого позыва - то ли напасть на патрульных, то ли вскочить и бежать прочь.
     -Ушли... - тихо выдохнула Дося, - не заметили.
     -Я всегда говорила, что наш Дзен - гений, - сказала Альма, - ну кто бы еще придумал так маскировать запах?
     -Природа, Альма, - добродушно молвил Дзен, - это метод волков. Они таким образом маскируют свой аромат, когда подбираются к дичи.
     Красноцветов молчал. Ему было холодно и страшно. Видимо, страх этот тоже имел какой-то запах, потому что звери повернулись к нему с некоторым недоумением.
     -Мясник - это Бутч, да? - спросил Алексей, - А Бутч - это... Бульдозер?
     -Ты его знаешь, - мягко сказал Альма, - да мы все его знаем...
     -Он правит там, и правит здесь, - произнес Дзен.
     -У меня один вопрос, - продолжил Красноцветов, - вы хорошо подумали, прежде чем отправиться в свой поход?
     И на него глянули пять пар глаз, в которых на миг вспыхнуло знакомое исступление. В чем-то оно было пострашнее, чем багровая злость патрульных.
     Долго и безуспешно отряхивали шкуры от земляной пыли. Кашляли, чихали - пыль лезла в глаза и отбивала нюх. Потом три долгих часа тащились под утратившим ласковость и наливающимся с каждым часом жаром солнцем. Хотелось пить, с высунутых языков капала слюна и утопала в серости тракта.
     Хриплыми от жажды голосами собаки начали напевать тягучую песню, сопровождающуюся подвыванием и скулежом. Ритм у нее, видимо, был изначально маршевым, но то, что выдавали пересохшие глотки, в качестве марша годилось, пожалуй, лишь для волжских бурлаков.
     В песне говорилось о Стране собак. О ее полях и лесах, о беспечной дичи, что пасется на этих полях, о теплом солнце, и звенящих ручьях. Еще там был Мясник, который сравнивался с черной грозовой тучей, закрывшей солнышко (сейчас это казалось скорее благом, чем проблемой), и бедные звери, что тяжко страдают под пятой Мясника. И пелось о мире, дивном новом мире, который наступит, когда падет злобный тиран, и вновь будут колоситься поля, и беспечная живность будет глотать воду из прозрачных ледяных ручьев.
     Тут Красноцветов не выдержал и спросил, нет ли тут хотя бы одного из этих прозрачных и звенящих источников? Дзен тяжко вздохнул и печально сообщил, что один источник неподалеку есть, но не факт, что они до него доберутся.
     -Это как это?
     Дзен еще раз вздохнул, и партия потащилась дальше. Километра через три вожак остановился и объявил, что источник совсем рядом, всего лишь метров пятьсот в сторону от тракта по бурелому. Никто не возражал - пить хотелось лишком сильно. Красноцветов все ожидал услышать шум воды, или тем паче - почуять ее сырой, вкусный запах, но ничего этого в воздухе не ощущалось. Поэтому, когда Дзен, тяжело дыша, остановился и объявил, что они пришли, для Алексея Красноцветова это стало полной неожиданностью.
     -Где? - спросил он.
     -Здесь, - сказал Дзен, - немного физических упражнений - и мы у цели.
     -Мы что, колодец собрались копать? - пробурчал Красноцветов, и принялся рыхлить почву когтями - получалось у него на удивление хорошо, так бы и работал землероем.
     Остальные тоже стали раскапывать почву, извлекая на жаркую поверхность нежных белых личинок, белесые корешки, которые от этих личинок почти не отличались, черных муравьев, которые злобно пытались кусаться, изумительно красивые кремни и отбросы странной формы, явно искусственного происхождения. Из-за этого строительного мусора Алексей чуть не пропустил собственно сам источник. Когда же рубленые его очертания проступили на зеленоватый от хвои лесной свет, Красноцветову ничего не оставалось, кроме как вытаращить глаза.
     Из выкопанной ямы восставал водопроводный кран. Обычный, советской еще выделки, ржавый, с оббитыми острыми краями. Кран выглядел дико, но от него шел знакомый медный водяной дух.
     Но звери оживились, стали негромко переговариваться, Чак шумно облизывался.
     -Это что, и есть ручей? - спросил Красноцветов.
     Дзен отбросил последние горсти серой, высохшей сверху и влажновато-глинистой снизу земли, сказал печально:
     -Да, это ручей. По приказу Мясника все водяные источники загнали в подземные коммуникации и выдают нормированно раз в два дня.
     -Ко второму дню вода почти всегда загнивает, - вставила Дося.
     -А все коммуникации сосредоточенны у него во дворце. Говорят, там даже есть бассейн. Мы собаки, а не кошки, мы любим воду... К счастью, в нашей среде есть работники коммунальных служб, которые и указали на резервные краны.
     Красноцветов потрясенно кивнул. Ему представлялись километры и километры водопроводных труб, что тянулись под этой черно-белой землей.
     -Все-таки мы не одиноки в нашем деле, - произнесла Альма, - и этот источник - лишнее тому доказательство.
     Дзен кивнул, аккуратно ухватился зубами за кран и пошел по кругу, поворачивая ржавую ручку. Теперь стало понятно происхождение многочисленных вмятин на поверхности старого водопроводного аксессуара. Кусали его не раз и не два. Усилия Дзена скоро были вознаграждены - с глухим рокотом из под земли вырвался настоящий фонтан, несущий комья земли и хвою, остро воняющий железом, который повис в воздухе водяной пылью, породив маленькую черно-белую радугу.
     Подождав, пока не заполнится естественная выемка в земле и не образуется маленькое мутное озерцо, животные начали пить. Кто чинно и спокойно, кто устало и замедленно, а кто (Чак) шумно и с нетерпением. Красноцветов остановился на берегу прудика и посмотрел в колышущуюся воду - оттуда на него печально глядел серый бородатый эрдель, который, впрочем, был похож на Алексея Сергеевича. Собачья эта морда удивительным образом переняла многие человеческие черты Красноцветова, так что с самоидентификацией проблем не возникало.
     После того, как все напились и блаженно развалились в теньке, Дзен завернул кран обратно. Алексей мрачно глядел, как желанная влага впитывается обратно в сухую почву. Дзен перехватил его взгляд, сказал:
     -Так надо, берем понемногу, иначе на подстанции заметят утечку и пришлют патруль.
     Фонтан иссяк с негодующим клокотанием.
     -Если ручьи звенят в трубах, - сказал Красноцветов, - то беспечно пасущаяся дичь...
     -Беспечно пасется за решеткой в зверофермах Мясника, - окончил за него Дзен.
     -Теперь я, кажется, понимаю, почему вы отправились в свой поход, - сказал Алексей Сергеевич и со стоном воздел себя на лапы.
     Ближе к вечеру тракт расширился и пахнуло далеким жильем. К этому времени все уже выбились из сил и едва тащились. Больше всех утомились коротконогая Дося и массивный, не склонный к быстрому передвижению Дзен. Мелкий Чак, напротив, топал как заведенный.     Патрулей больше не попадалось, да и вообще тракт казался опустевшим. Дзен сказал, что основное население живет подле дворца Мясника, там по крайней мере не бывает перебоев с водой.
     В какой-то миг дорога пошла в гору, миновала пахнущее вереском и паутиной редколесье и, побалансировав на вершине холма, побежала вниз. Звери же на гребне остановились.
     -Собачий хутор, - сказал Дзен, - нам повезло, я думал - не успеем до темноты.
     Красноцветов смотрел вниз на нелепое сооружение, которое и являлось постоялым двором. Чем-то оно напоминало соты, по недомыслию скрещенные с колонией птичек-ласточек или чижей. А технократ, несомненно, нашел бы аналогию с многоэтажным гаражным комплексом.
     Только на огромной, лысой, вытоптанной проплешине роль гаражей исполняли будки. Типичные и очень характерные собачьи домики теснились рядом друг с другом, выстраиваясь в идеально правильный строй. Меж ними образовывались какие-то свои улочки, переулки и тупички, в данный момент плотно забитые разношерстным собачьим стадом. Будки были совершенно одинаковые и безликие - по аналогии с гостиничными номерами.
     Дух от хутора шел потрясающий. Был он похож на запах тракта, но если тракт был серый, вымерший, тот тут запахи были живые и яростные, смешивающиеся в одну, крикливых расцветок, массу. Из-за этого двойственному зрению Красноцветова казалось, что проулки ярко освещены.
     С тревогой он отметил несколько черно-багровых теней, мелькнувших в общей пахучей массе, и указал на это Дзену. Тот качнул головой:
     -Не страшно. Тут такой фон, что легко затеряемся.
     Они спустились вниз и, следуя за своим вожаком, начали пробираться сквозь нелюдскую толпу. Красноцветов отметил, что животные в основном - отощавшие, с выпирающими из-под тусклой шкуры ребрами. Но не грызлись, даже не высказывали неудовольствие, когда толкались и налетали друг на друга. Неожиданно утратив возможность обонять в этом смешении запахов, Алексей чуть было не потерял своих спутников. Испуганно стал оборачиваться - собаки были везде, светло-серые, темно-серые, черный. Только очень сильные эмоции, а, следовательно, и запахи могли прорваться, через общий благоухающий фон.
     Красноцветова нашла Альма и легонько куснула за холку - не отставай.
     Судя по всему, Дзен хорошо ориентировался в лабиринте собачьего хутора. Не прошло и четверти часа, как он вывел команду на окраину, и, остановившись подле будки-коттеджа с номером 256, стукнул в дощатую стену.
     Из пахнущей псиной тьмы будки возник потрепанный фокс с седой, клочковатой бородой. Увидев группу, он комично вытаращил глаза, но совладал с собой и даже не стал испуганно оглядываться в поисках патруля.
     -Мы пришли, - сказал Дзен.
     -Я вижу, - пробормотал Фокс, нервно переступая лапами, - все готово. У нас переполнено, но для вас... для вас всегда найдется! Вы не бойтесь.
     -Еда, питье? - спросила Альма, - патруль догадывается?
     Фокс прижал уши. Пахло от него страхом:
     -Воды нет, два дня как выдали пайку. Уже все выпили! Но кролик есть, старый, правда...
     -Давай!
     Фокс засеменил сквозь толпу, короткий обрубок хвоста его понуро висел. Видно было, что пес до икоты боится.
     Конуры ими нашлись опять же на окраине. Но удобные - стояли радом друг с другом. Животные стали размещаться в своих одноместных будках, устало вздыхая. Фокс торчал рядом и выкладывал местные слухи:
     -Ищут вас. Мясник знает, скоро по провинциям разошлют описания. Запах они ваш найти не смогли... повезло.
     -Уничтожили? - быстро спросил Дзен.
     -Красный перец... - сообщил фокс и вздрогнул.
     На мордах собак отразилось искреннее отвращение. Красноцветов оглянулся на Альму:
     -Не пробовал? - спросила овчарка, - повезло. Ядерная смесь, дышать ей - все равно, что нюхать горящий напалм.
     У себя в будке Красноцветов нашел травяной матрас, пропитанный чужими выделениями, да ржавый кран без вентиля, что торчал аккурат из центра торцевой стены. Под ним обнаружилось треснутое деревянное корытце, абсолютно пустое и вылизанное до блеска легионами чужих языков.
     Возможно, это и был комфорт по-собачьи. Рожденный человеком Алексей Сергеевич тяжело вздохнул и вышел в вечереющий день.
     Фокс принес кролика. Посмотрел на одинокую пыльную тушку и сказал:
     -Не поверите, всем коллективом собирали. Нам ведь для движения ничего не жалко, вы не думайте. Душой мы всегда с вами, - он огляделся и, понизив голос до еле слышного шепота, тявкнул:
     - Долой мясника! Долой!
     Звери понуро рассматривали товарищескую помощь. Кролик выглядел неважно. Начать хотя бы с того, что он мертв уже недели две. Кроме того, приходилось признать, что умер он, скорее всего, от голода.
     -Ну что ж, - вздохнул Дзен, - нам хороша любая помощь. Мы признательны.
     Фокс подобострастно закивал, вздымая пыль и чужие ароматы, еще раз, дурея от собственно смелости, рявкнул "долой мясника", и поспешил оставить их - в улочку вывернул патруль.
     Красноцветов смотрел, как лощеные псы проплывают мимо - ровным, самодовольным строем. Глаза горели, ноздри жадно раздували и ловили миллионы окрестных запахов. На дохлого кролика даже не покосились - были сыты.
     Переждав патруль, группа устроила скудную трапезу. Глядя на серую, высушенную тушку, Дзен мрачно пропел несколько строк о беспечной, резвящейся на просторах дичи.
     По негласному договору кролика отдали самым маленьким - Досе и Чаку. Причем последний жрал так активно, что бульдожке перепало от силы треть.
     -Мне нужны силы для борьбы против тирании, - объяснил сконфуженный Чак, видя негласное осуждение товарищей, - ведь это я, я поведу вас!
     Они кивали, пряча глаза. К счастью, толкнувший очередную речь Дзен отвлек их от тяжелых мыслей.
     -Нас всего шестеро, это да, - сказал он, вольготно располагаясь подле своей конуры. Остальные уселись рядом - ни дать, ни взять - группа студентов перед лектором, языки высунуты, глаза горят и смотрят с обожанием, - но мы не собираемся брать врага силой. Мясник могуч. Его крепость из антрацита венчает собой абсолютно неприступную скалу, и есть только один путь наверх. Узкая эта тропа день и ночь патрулируется отборной личной гвардией Мясника. Не пропускает никого, никакие личные просьбы и мольбы не могут долететь до верхов. Помимо этого, есть три поста охраны и могучие стальные ворота. Ключи от них есть только у охранников на постах, и охрана не спешит ими поделиться. Целая армия псов не сможет прорваться к замку, благо прецеденты уже были.
     Собаки загрустили, взгляды опустили к вытоптанной, пахучей земле. Видимо, вспоминали прецеденты. Красноцветову пришло в голову, что этот мир и вправду мало похож на собачий рай.
     -Но даже прорвись мы ценой огромных жертв в замок, - говорил Дзен, - то и тут мы упремся в хитроумный лабиринт, заполненный ловушками и ведущий во внутренние покои замка. Только самые приближенные Мясника знают, как через него пройти. А они, увы, редко посещают нас.
     -Боятся нашего гнева! - рявкнул Чак фанатично.
     -И заслуженно, - вставила Альма.
     -Так или иначе, силой нам не пройти. Но сила - это лишь один путь!
     Потихоньку начинало темнеть, небо теряло свой стальной блеск и наливалось мутной чернотой. Красноцветов с тоской подумал, что красота закатов в этом мире для него полностью и бесповоротно утрачена. Звезды на небесах так и не зажглись, то есть теория, что собачье зрение слишком слабо, чтобы видеть их, полностью подтвердилась.
     Черно-белый и оставляющий массу места фантазии закат частично был компенсирован возможностью отлично ориентироваться в темноте. Яркие шлейфы запахов с окончанием дня ничуть не померкли - напротив, стали ярче, изысканней, словно исчез тот постоянный мощный фон, что приглушал их краски при солнечном свете.
     Красноцветов втянул воздух ноздрями, теперь и он знал, что может добраться в другой конец лагеря не заблудившись. Алхимическое смешение тысячи ароматов освещало улицы куда лучше тысячи ксеноновых ламп. Алексей Сергеевич, глянув на это буйное цветное мерцание, вдруг сделал для себя забавный вывод - а ведь не плох этот мир собак... и даже ощутил неясный позыв спеть песню про пастбища. Может быть, Дзенова харизма подействовала?
     -Так как же вы собирается проникнуть к Мяснику? - спросил Алексей.
     Дзен наградил его кивком, каким лекторы награждают задавшего правильный вопрос слушателя:
     -Вот здесь стоит Чак, наш с вами товарищ, который не побоялся выступить против Мясника. Раньше Чак работал информатором и осведомителем в службе тирана! Он, вот в этой своей маленькой голове, держит сеть коммуникаций антрацитового дворца! Есть труба...
     -Целый тоннель!! - воскликнул Чак.
     -Да, тоннель, который ведет во внутренние покои. Обычно он полон воды, но раз в три дня она отключается для плановой проверки. Именно в этот момент...
     Именно в этот момент полыхающая ароматами ночь вдруг расцветилась болезненно-оранжевым духом напряженного ожидания. Именно так, подумал Красноцветов, может пахнуть наркоман перед очередной дозой - болезненно тяжкое ожидание. Одновременный вой сотен глоток почти заглушил одинокий хриплый сигнал рога.
     Чак вскочил:
     -Нам повезло! Сегодня выдают воду! Скорее по конурам!
     Действовали быстро, Алексей Сергеевич и не заметил, как оказался в душном своем номерке, в почти молитвенной позе перед ржавым сантехническим агрегатом.
     Вслед за воем последовала долгая, мучительная, смешанная с запахом ожидания пауза.
     Кран издал рыгающий звук в лицо Красноцветову. Острый железистый запах потек из его нутра, а следом в корытце рванулся поток чистой и прозрачной как слеза воды - почти такой, о которой пелось в песне. Поток этот низвергался с гневным шипением, пока не наполнил корытце до половины, после чего кран еще раз рыгнул и воду перекрыл.
     Только глянув раз на свое отражение, Красноцветов жадно припал к благословленной влаге, и не замечал ничего, пока его язык не начал впустую шлепать по дну корыта. Жажда была более или менее утолена, но и воды больше не осталось. Алексей Сергеевич качнул кран, но выдавил лишь еще одну тяжелую каплю влаги.
     -"Да", - подумал он, глядя, как она шмякается о полированное дерево (языками ведь полированное!), - "теперь, кажется, и мне хочется свергнуть Мясника".
     Остальные ждали его на улице. Выглядели довольными, но вместе с тем смущенными, еще бы - в очередной раз отведали с милости Мясника!
     -И это на два дня? - спросил Красноцветов.
     -Увы, - сказал Дзен.
     В густеющей (но вместе с тем проницаемой для запахов) тьме поговорили еще о туннеле, его длине и пропорциях. Подробно обсудили хронометраж. Но никто почему-то и не упомянул о том, что они будут делать собственно после того, как попадут внутрь.
     С тяжелым чувством и проснувшейся жаждой, обросший шерстью Алексей Сергеевич Красноцветов удалился спать и всю ночь просыпался оттого, что подрагивающие и бегущие куда-то лапы то и дело бились о край пустого корытца.
     Встретив черно-белый рассвет, снова тронулись в путь. Долго и мучительно тащились сквозь благодатные, черноземные, наполненные сочной серой травой пастбища. Увы, беспечная и не догадывающаяся о своей тяжелой судьбе дичь паслась теперь за чугунной решеткой. Трава радовала глаз, но здесь, в Мире собак, ее сочность была скорее оскорблением.
     Дорога тянулась, вытоптанная сотнями чужих лап и впитавшая сотни чужих запахов, так, что теперь они сливались в единый тяжелый аромат, пресловутый запах пути. Вдыхая его пополам с едкой пылью и мошкарой (единственным представителем беспечной дичи на этих просторах), Алексей Сергеевич Красноцветов подумал, что уже чувствовал его раньше. Выезжая в шесть утра, в сторону Москвы, чтобы успеть на самолет, или пробираясь под холодным дождем к электричке, чтобы отмахать семьдесят километров и попасть на дачу - в такие моменты он и чувствовал этот запах - сливающийся из горячего металла или промокшего от дождя дерева запах пути. Просто тут он ощущался отчетливее. И у этого запах была своя особенность - его чувствуешь, только пока идешь, находишься в движении.
     И собаки устают - к вечеру четыре лапы начали надсадно болеть. Дважды скрывались от патрулей в лесу, шерсть окончательно пропиталась мелким суглинком, и все животные сравнялись в цвете, так, что издали их, наверное, можно было принять за группу уродливых волков разного возраста.
     Один раз раскопали источник. Пили долго и с удовольствием, вспоминая собачий хутор и с чувством ругая Мясника. Вид уходящей в грунт воды пробуждал застарелую грусть.
     Вечером говорили много, все о том же Мяснике, о политике и о тучных стадах беспечной дичи. Красноцветов спросил, откуда возник Мясник и что было до него, но получил в ответ расплывчатые философствования Дзена. Вообще, начинало казаться, что до Мясника не было ничего, либо этого просто не помнили.
     -А ручьи и беспечная дичь? - спрашивал Алексей Сергеевич, - а что будет, если пройти мир собак насквозь?
     -Может быть, новый мир? - отвечал Дзен, - природа циклична, и за Миром собак может быть, например, Мир Кошек, или - сразу поправился он, видя написанное на мордах соратников отвращение, - скажем, Мир хомячков. А над нами Мир птиц и Пчел. Но это неважно! Важно, что там наверняка есть свобода!
     Спели собачий гимн, а ночью взошла луна. Красноцветов совсем не удивился, когда увидел на ней череп собаки.
     Весь следующий день тоже прошел в пути. Леса поредели и сменились высушенными солнцем степями, поросшими крошащимся мертвыми злаками. Трава, хоть и неживая, была, однако, достаточно высока, чтобы в ней можно было прятаться, что и проделала компания низвергателей престола, когда почуяли впереди стаю степных волков.
     Звери были поджарые, злые, с такой же белесой и выжженной солнцем, как и окружающие злаки, шерстью.
     Чтобы избежать хвостатых мародеров, компании пришлось сделать порядочный крюк и топать лишние тридцать километров по ровной, как стол степи, в которой двигалось разве что солнце, да и то к горизонту.
     -Откуда эти волки? - спросил Красноцветов, - они ведь нападают на путников?
     -Нападают, - подтвердил чау-чау, - они - гроза одиночек. Волки были и раньше, но в последнее время их становится все больше и больше. Тракты пустеют, все стараются держаться в городах или хотя бы постоялых дворах - там, где есть выход воды. Вот эти и занимают свободные площади. Приходят откуда-то из-за границы. Так что если и есть какой-нибудь мир подле Мира собак, то наверняка это мир Волков.
     -А Мясник, с его патрулями, он их не гоняет?
     -Мяснику это не нужно. Он только хочет, чтобы его боялись. В данном случае волки ему только на руку.
     К вечеру достигли города - выстроенного прямо в степи, шумного, грязного и похожего на увеличенный в сто раз собачий хутор. Конуры здесь были трех и четырехэтажными, тут и там торчали замысловатые конструкции, целью которых было, несомненно, удерживать и доставлять воду. Было здесь шумно и пыльно настолько, что ело глаза и нападал нестерпимый кашель.
     В город вошли уже в поздних сумерках, но перед тем, как устроиться на ночлег, Дзен повел всех посмотреть на дворец.
     Обиталище тирана располагалось на самом высоком месте города - земляном кургане, когда-то, видимо, бывшим пологим и напоминавшим древние захоронения в восточной Монголии. Но теперь курган кто-то обтесал со всех сторон, и он обрел отчетливые цилиндрические очертания, постепенно сужаясь к вершине. В подножии он уходил ниже уровня земли, потому что имелся еще и широкий ров, заполненный до середины густой, словно каша, и омерзительно (даже для собак, которые могли выделить полсотни запахов, каждый из которых был омерзителен по-своему) воняющий.
     Замок был наверху - абсолютно чужеродная ландшафту конструкция из черных поблескивающих блоков. Было в нем то-то готическое, не был он ни воздушным, ни просто красивым - никаких изящных башенок и шпилей. Нет - он скорей напоминал прижавшегося к вершине горы ежа - злобно растопырившего острые иглы, вершины которых венчали химерические флюгера.
     Дорожка была и впрямь одна - ровный и укрепленный пологий остаток холма шириной от силы в метр. Дважды эта дорога в небо прерывалась черными арками с массивными запертыми воротами. Когда окончательно стемнело, в караулках затеплился тусклый свет.
     И здесь нашелся сочувствующий движению - на этот раз беспородный облезлый пес с буйным прошлым и кривыми задними лапами. Поминутно оглядываясь и разговаривая сиплым тюремным шепотом, он провел их чуть в сторону от дворца и разместил на третьем этаже местной многоэтажки. Ровные ряды круглых проемов больше, чем когда-либо, казались безумной версией птичьих колоний.
     Не без умысла, но фасад здания выходил на дворец - четко выделяющийся во тьме. Темное на темном... Алексей Сергеевич долго не мог найти объяснения, почему дворец виден. Потом понял - это запахи. На фоне запахов он выделяется. Дворец пах водой и чьей-то болью. От этого духа непроизвольно вставала шерсть на загривке.
     Глубокой ночью Красноцветов проснулся. Полежал на боку в тесной, пропахшей чужими снами каморке. Двинул ухом, чутко вслушиваясь в ночную жизнь.
     Тишина. Где-то лают собаки.
     Он почувствовал, как пасть расползается в нелепой гротескной улыбке. Конечно, собаки... мир собак.
     Красноцветов понял - больше не хочет спать. Запахи будоражили.
     Он вышел на шаткий деревянный помост, служивший здесь одновременно коридором, балконом и лестницей. Замер, втягивая ноздрями ночь. Дворца не видно, но сразу можно сказать, где он находится.
     Дзен лежал на краю помоста, бесстрашно деля обиталище с пятнадцатью метрами пустоты. По небу взбиралась собачья луна, и невозмутимый профиль чау-чау на ее фоне казался египетским сфинксом.
     Красноцветов улегся рядом, вперил чувствительный взор в темноту, спросил:
     -Не спится?
     -Нет, - сказал Дзен, - как тут заснуть? В восемь утра поток нечистот отключают, и идет тестинг в течение часа. Мы должны успеть пройти до коллектора.
     -Успеем? Чак точно знает?
     Дзен помолчал. Красноцветов подумал, что он так ничего и не скажет, когда чау-чау тихо проговорил:
     -Есть еще один повод, почему мы идем к Мяснику.
     -Какой же?
     -Это ведь самоубийство - лезть в самое гнездо, к сотне стражей? Движение движением, но никто из нас не хочет так умирать. Убив Мясника, или оставив его в живых.
     -Так на что же вы надеетесь? - спросил Алексей Сергеевич.
     -Есть Собачий рай, - сказал Дзен.
     -О, да. По-моему, имеется много способов попасть туда куда более простым путем.
     -Нет, Собачий рай существовал в действительности, и он находился, - Дзен поднял лапу и ткнул в пахучую тьму, - там. Где сейчас стоит дворец Мясника. Там были врата. Кто чувствовал потребность или желание - уходил туда. В рай для собак. Не знаю, как он выглядит, да это и неважно. Важно то, что он есть. Но Мясник... и его закрыл.
     -Постойте, но... это разве не миф?
     -За троном узурпатора есть люк, обычный квадратный люк - наша мечта и всех, кто живет вокруг нас. Мясник не пускает туда никого. Сделав нашу жизнь невыносимой здесь, он перекрыл путь и туда. Пусть раньше уходили лишь, избранные, пусть! Но теперь и им дорога закрыта!
     Дзен досадливо мотнул головой:
     -Наше единственное право! Наш выбор! Наш рай! - он повернулся и глянул на Красноцветова поблескивающими от Луны глазами, - и клянусь, я доберусь до него! До него, а потом до его запечатанного эдема!
     Он замолчал, тяжело вдыхая вонючий воздух.
     -А они, - Красноцветов мотнул головой в сторону спящей команды, - знают?
     -Это знание избранных, друг мой, - сказал Дзен, - но они будут рады пойти вслед за мной туда. Первые за много-много лет.
     Он поднялся со скрипнувших досок, повернулся к Красноцветову:
     -И ты будешь рад.
     И ушел к себе, напевая про тучные стада и звенящие ручьи.
     Ночью Красноцветов не спал и слышал, как ходят патрули и источает угрозу дворец.
     Рано утром все поднялись - напружиненные, собранные, глаза остекленели, челюсти сжались, а кое у кого подрагивали лапы. Незамеченными собаки пересекли город и оказались у котлована, в чахлых зарослях, у кромки которого сочувствующими был спрятан плот.
     Солнце вяло ковыляло по небосклону, выставив свой серый ото сна диск на свежий воздух. Поднималось оно позади дворца, и потому та часть вонючей болотистой жижи, по которой плыл неряшливо собранный плот, находилась в густой тени, а миазмы, что поднимались от этой жижи к солнцу, надежно маскировали любые посторонние запахи.
     Жерло трубы надвинулось, пахнуло особо ядреной вонью. Похоже, сливали по ней исключительно отходы. Труба широкая, ржавая, целый тоннель.
     Дзен оглянулся, принюхался - но из-за запаха фекалий совершенно невозможно было понять, есть там кто-нибудь или нет.
     Вылезли из нервно качнувшегося плота и направились в глубь трубы. Темно здесь было абсолютно - и запахи совершенно не помогали. Уныло выстроившись цепочкой, команда потянулась вглубь Мясниковой крепости.
     -Ну что, Чак? -      сказал Дзен - показывай дорогу.
     -Сейчас-сейчас! - невидимый во тьме Чак шумно захлюпал по фекалиям где-то впереди, - счас поворот будет... ответвленьице, значит - не пропустить бы.
     -Постой, Чак! - сказал Альма - но ты ничего не говорил про ответвление!
     -Не говорил! Несущественно это было. Да только если вы пойдете прямо - то попадете в отстойник. Вы хотите в отстойник?
     -Водой пахнет... - сказал Красноцветов.
     -Здесь вся вода, - Дзен повернул в указанное ответвление.
     Некоторое время шли молча. В трубе было душно и вонюче. Кто-то попытался пропеть пару строчек из собачьего гимна, но сталь так зарезонировала, что все испуганно замерли и несколько секунд напряженно прислушивались.
     -Чак, по моему, мы слишком долго идем...
     -Скоро уже! - тявкнул Чак нервно, - верняк, вот-вот перекресток будет.
     -Держитесь! - молвил Дзен тихо, но твердо, - час мести грядет.
     -Да! - сказал Чак, - грядет.
     Они достигли перекрестка - квадратной камеры со стальными стенами и полом, но не успели дойти даже до его середины. Яркий, слепящий свет пал сверху и высветил изляпаную в грязи собачью группу.
     -СТОЯТЬ! - рявкнул голос, - НЕ ДВИГАТЬСЯ! НЕПОВИНОВЕНИЕ КАРАТЕСЯ РАЗДИРАНИЕМ НА МЕСТЕ!!!
     -Это патруль! - в ужасе взвизгнула Дося, - они нас выследили!
     -КАК!? - воскликнул Дзен, но больше ничего не успел сказать, потому, что черные мускулистые тела, посыпавшиеся из туннелей сверху, заполонили все вокруг.
     Мощным тычком духовного лидера повстанцев опрокинули в жижу. Гвардия Мясника действовала быстро и четко. Альма пыталась было дергаться, но пара чувствительных укусов быстро заставили ее замереть. Огромный, с лоснящийся антрацитовой шерстью ротвейлер ударил Красноцветова плоской, как лобовая броня танка, башкой, и бывший собачник повалился навзничь. Кругом топали мощные лапы, жижа брызгала в стороны.
     -Как они засекли нас, как?! - стонал Дзен, потом извернулся, чтобы осмотреть группу.
     И встретился глазами с Чаком. Тот не лежал - стоял, окруженный четырьмя могучими псами, в блестящих позолотой ошейниках. Чак выглядел испуганным, но не более.
     -Чак, ты что?!
     -Пастбища! Стада, тучные! Будут вам стада! Будет тебе Собачий Рай!!!
     -Ты что, нас заложил?! - воскликнул Дзен, - ты, предатель!! - и он, оскалившись, рванулся вперед, но тут же был опрокинут обратно в грязь. Оскаленные зубы чау-чау звучно лязгнули о металл трубы - по жиже поплыл багрянец.
     Чак испуганно попятился. И куда только делся весь его пыл?
     -Нет, - сказал пудель, - я не предатель, нет! ЕГО я не предавал.
     Дзен только что-то булькнул, да искоса глянул с ненавистью на бывшего соратника.
     Красноцветов поднял голову и увидел, что на него смотрит один из гвардейцев - откормленный и широкомордый.
     -Ну че, революционер? - спросил патрульный, - цирк закончен, нас догнали будни?
     Тяжелая лапа опустилась сверху, лишая возможности видеть, дышать, думать...
     -Вы что, правда, думали, что вас не заметят? - спросил Мясник - Бульдозер.
     Уж он то совсем не изменился, просто к злобной его и тупой внешности прибавилась злобная и тупая аура запахов - черно-багровая, как и у его псов.
     -Вас вели от самого хутора, передавали от одного к другому, а вы не видели! - продолжил Бульдозер.
     Справа от него стоял трон, а справа изрядно нервничавший Чак. Стены были из антрацита, и патруль в дверях практически сливался с ними по цвету.
     -Почти каждый, с кем вы имели несчастье говорить, сообщил в патруль!
     Дося тихо и безнадежно заскулила - бока у псины были в крови, ухо разорвано. Впрочем, точно также выглядели и остальные после тщательной обработки в патруле.
     -Мы дали вам понаслаждаться жизнью, когда вы ползли по трубе, но потом пришлось остановить ваш благородный порыв, - сказал Бульдозер и развернулся к Дзену. Ротвейлер казался спокойным, говорил иронично, но Красноцветов видел, что еще чуть-чуть - и он начнет рвать их на части прямо здесь, в зале.
     -Так я спрашиваю, на что вы надеялись?!
     Играющая острыми углами морда Мясника развернулась к Дзену - тот гордо молчал уже сорок пятую минуту - с тем самых пор, как их пленили на выходе из трубы. Промолчал он и сейчас. В глазах чау-чау стояла смертная тоска.
     -Я хочу порвать тебя прямо сейчас, - хрипло сказал Бульдозер, и глаза его блеснули красным.
     За его спиной, начинаясь от основания трона, хитрой паучьей вязью расползались поблескивающие медью трубы. Тут и там из этой сантехнической симфонии выглядывали медные лепестки вентилей. Несложно было догадаться, что назначение конструкции - дозированно подавать воду в разные концы Собачьего мира.
     Из кранов беспрерывно и мелодично капало.
     -Но я хочу и помучить тебя, - размышлял Бульдозер, - если я разорву тебя здесь, то как же я смогу мучить тебя?
     И ротвейлер скрипнул челюстями - охрана на входе подобралась, группа провалившихся революционеров вздрогнула, а Чак в панике подался в сторону от босса.
     -В каземат, - сказал Бульдозер, - убивать по одному.
     Алексей Сергеевич никогда не был в тюрьме. Оказывается - она похожа на... на будку. Стальную конуру с зарешеченным входом-выходом. Неизменный кран прилагался.
     Тюрьма располагался на самом нижнем уровне замка - череда глухих стальных скворечников. Красноцветова сразу же отделили от товарищей, и он успел только поймать взгляд Дзена. Алексей не сомневался, что прощальный.
     Время в тюрьме не ощущалось. Вода не текла, ветра не было, запахов тоже, движения не ощущалось. Красноцветов мог сделать два шага вперед и столько же назад. Развернуться не мог. Где-то в невидимом конце коридора шевелился и надсадно тюремщик.
     Алексей Сергеевич Красноцветов, борец за правду собачьего мира, стал потихоньку впадать в уныние. Через какой-то ничем не отмеренный отрезок времени он пришел к выводу, что ни капельки не сомневался в подобном исходе их экспедиции. Это было ясно с самого начала.
     Еще через какое-то время он задумался о вменяемости Дзена, который пошел на штурм, ведя за собой кучку таких же сумасшедших, хотя весь Собачий мир знал об их наивном партизанском рейде.
     Потом собачник немного поразмышлял о том, может ли пес сойти с ума, и решил, что может, раз это Собачий мир.
     Потом он думал о том, что ждет его самого.
     Еще горстку неподдающихся отчету минут размышлял о Собачьем рае и метафизике собак.
     Еще через некоторое время случился прорыв.
     Красноцветов сначала не понял, что произошло. Просто раздался гулкий тяжелый удар, да кто-то заорал панически в дальнем конце коридора. Потом по замку прошла легкая, но вместе с тем всеобъемлющая дрожь, где-то зазвенело, а потом чутким ушам ошеломленного Красноцветова - веселое журчание горного потока.
     Теперь вопили по всему замку - многоголосая, исполненная паники сирена. Журчало все ближе, повеяло родником. Красноцветов не верил - откуда здесь вода?!
     Облезлый терьер со сломанной передней лапой, который принес ключи и отпер клетку, впопыхах объяснил ему ситуацию и понесся дальше.
     -Да постой, что случилось то?! - крикнул Красноцветов, - откуда вода?
     -Прорыв!!! - рявкнул терьер, - Тут все трубы раз в неделю стабильно прорывает! Мясник бесится, но ничего не может поделать - слишком много труб.
     -Что же мне делать?!
     -Беги, дурак, а то утонешь!!! Такого прорыва давно не было!! - прохрипел пес и понесся дальше, шлепая по проступающим на плитах пола лужам, - подле последней камеры он на миг замер и рявкнул отрывисто - служу революции!!
     Красноцветов побежал за ним и на первом же повороте увидел воду. Поток нахлынул сразу, он был ледяной, как в лучших песнях собачьих повстанцев, приподнял на полом, и некоторое время Алексей скорее плыл, чем бежал.
     На выходе из забитого мечущимися в поисках спасения собачьими телами тюремного лабиринта он столкнулся с Дзеном. Тот выглядел дико - вся морда была изуродована, шерсть слиплась и свисала красными сосульками, язык утратил радикально синий цвет - кровь у чау-чау, несмотря ни на что, красная.
     -Бежим!!! - выдохнул Дзен, - Скорей!!!
     И они побежали по коридору, сначала вдвоем, а потом вдруг во главе целого отряда отощалых диких псов - частью узниками, частью обслуживающим персоналом.
     И вся команда была здесь - Альма касалась его боков, Дося и Лайма-Джус неслись на перегонки чуть позади. Вся свора галдела, визжала и жаждала мести.
     Скоро оказалось, что Дзен ведет их не просто так - он явно хорошо ориентировался в хитросплетениях замковых коридоров.
     Подрастерявшую задор охрану на входе в королевский зал смяли с ходу - в воздух полетели брызги крови и черная шерсть. Вода все прибывала, лилось ото всюду - стены начинали угрожающе потрескивать и давать трещины.
     Зал был пуст - только трон уродливо раскорячился подле водосточного органа.
     А еще был люк позади него - открытый, и вода свободно изливалась куда-то вниз.
     -Здесь!!! - крикнул Дзен, - за мной!
     Как мощная морская волна, животные рванулись к трону, вода разлеталась под лапами - ледяная и одуряюще пахнущая.
     -Стойте! - раздался мощный голос с противоположной стороны зала, - стойте, твари!!!
     Мясник стоял у второй двери в зал. Глаза его дико бегали из стороны в сторону. Дзен замер у самого люка, поток тащил его, и пес с трудом удерживался на ногах.
     -Нет! - сказал Бульдозер почти испуганно, - вам туда нельзя!
     -Что? - спросил Дзен.
     -Вам. Туда. Нельзя! - опять сказал Мясник. Он мерил глазами расстояние до трона и ощерившуюся собачью свору, что перекрывала путь к нему.
     И тут Дзен сделал то, что от него никто не ожидал. Он задрал заднюю лапу и пометил трон. Зал онемел - и лишь потоку было на все наплевать. Он бодро звенел.
     Мясник под черной шерстью побагровел. Весь лоск мигом покинул тирана собачьего мира.
     -Ты... - сказал Бульдозер.
     А потом он уже ничего не говорил - пер через зал с налитыми глазами, расталкивая арестантов. Те пытались остановить его, но не таков был Бульдозер - он лишний раз доказал, что заслужил свою кличку не напрасно.
     Но он не успел пройти и пятой части отделяющего его от трона пути - Дзен расслабил напряженные мышцы и позволил потоку унести его в Собачий рай. Мелькнула рыжая шерсть - собачья свора потрясенно выдохнула.
     Мясник заорал - его враги, казавшиеся такими беспечными и неспособными защититься, один из другим исчезали в глубинах святыни.
     -Ненавижу-у-у!!! - орал Мясник, и странное дело - то Красноцветов понимал, что орет надвигающийся на него ротвейлер, а то просто слышал нечленораздельный вой. Мир вздрогнул, черные стены обрели какую-то новую глубину.
     Алексей Красноцветов развернулся и прыгнул в колодец, успел напоследок увидеть, как Бульдозер настигает Альму, но та уворачивается и прыгает следом, оставляя за собой шлейф красных, в чем-то даже красивых брызг.
     Бульдозер завыл, а потом был жесткий удар. И паркет.
     Алексей уперся руками в пол и со стоном принял более-менее вертикальное положение. Пижама его смялась, одеяло валялась на полу. Из угла на хозяина смотрела своими медовыми глазами овчарка Альма - глуповато-недоуменно. Видимо - разбудил своим падением.
     -Так что же, Альма, - спросил Красноцветов, - это и есть собачий рай? - он встряхнул головой, приводя в порядок спутавшиеся мысли, - Господи, да что я несу...
     Он сходил в ванную, ополоснул лицо, глянул в зеркало - опух со сна, мешки под глазами, а сами они в красных прожилках. Вот ведь приснится. Сюжет-то какой! Так вот инфаркты и ловят после сорока.
     Вернулся в комнату и, присев на развороченной кровати, не удержался от довольного замечания:
     -А ведь его жадность подвела, Бульдозера-то нашего! А, Альма? Не сведи он всю воду в одну точку, никогда бы такого не произошло.
     Альма, видимо посчитав, что хозяин зовет, подошла и ткнулась влажным носом ему в руку. Красноцветов посмотрел на собаку и онемел.
     Он механически продолжал поглаживать псину по холке, а сам все глядел и глядел на заднюю лапу Альмы.
     Заднюю лапу, из которой был выдран солидный клок шерсти, и кровь из некрасивой рваной раны текла и текла вниз, собираясь аккуратной круглой лужицей на дорогом паркете Алексея Красноцветова.

Неромант.

     Алекс спал тридцать минут, а потом проснулся. Он давно уже приучил себя спать урывками - выключаясь и вновь возвращаясь в сознательный мир подобно электронному устройству с функцией sleep. Полезное качество в их нынешнем положении.
     Он моргнул - пары секунд хватило, чтобы прийти в себя. Окинул напряженным взглядом вымокшую улицу - вроде бы все по-прежнему.
     Сверху лил дождь и бил вечную барабанную дробь по крыше машины - старенького Крайслера-круизера - с битой правой фарой, похожей теперь на эндопротез, ржавыми пятнами и антенной дальней связи в багажнике, лихо замаскированной под пятое колесо.
     На передней панели сонно помаргивал экран борткомпьютера, перемалывая в кремниевом своем нутре гигабайты пустой информации. Белые мелкие строчки ползли по экрану, а с него по витой паре уходили к антенне, которая устремляла их в небеса, туда, где за обнявшей обшарпанные небоскребы пеленой висели похожие на многокрылых стальных стрекоз ретрансляционные спутники. Впрочем, на что они похожи, можно было увидеть только на картинках - самих спутников давно никто не наблюдал. Оставшиеся без присмотра, они постепенно сходил с орбиты и сгорали в загаженной атмосфере. Новые никто уже не засылал. Иногда Алекс задумывался над тем, что же будет, когда сойдет последний спутник и информационные каналы окажутся перерезанными? Что будет тогда? Отключим системы, начнем взламывать асфальтобетонную корку тротуаров и сажать рожь? Или проложим кабели по дну океанов, охраняя буквальный каждый его метр?
     Улица - глухой переулок - вызывала уныние. Были здесь красные кирпичные стены, потресканный асфальт, мусорные баки и серебристые нити оптоволокна. Еще здесь была неприметная черная дверь, обитая таким дешевым дерматином, что тошно становилось, особенно если знать, что за ней живет Бутчер - тот самый, которому принадлежит эта улочка, этот район с этими небоскребами и, кстати, ретрансляционный спутник, а также почти четыре сотни боевиков и агентов, раскиданных по всему мегаполису.
     Да, Бутчер был силен и опасен, он был одним из трех самых больших боссов в этой части города и уж, без сомнения, самым жестоким.
     Ломать его было чистым безумием. И все-таки они пошли на это.
     При мыслях о взломе Алекс снова цепко оглядел улицу. Баки, меченая кошка-барометр с торчащим из спины ярко-красным проводом. Кусаки нет - еще не пришел.
     Кошка, пощелкивая вживленным счетчиком Гейгера, вяло брела через улицу. Прибор щелкал громче обычного - где-то фонило. Может быть, из обители Бутчера - там вечно ставят рискованные эксперименты, а в подвале по слухам скрыт сам...
     Кошка исчезла во мраке мусорных баков - ловить крыс и через встроенные в клыки датчики передавать своим хозяевам концентрацию ядовитых веществ в крови хвостатых, в частности, чумных бактерий - чума в последнее время разгулялась, и поголовная вакцинация населения почти не помогает. А когда кому-то там ввели вместе с вакциной пеленговые маячки - был жуткий скандал.
     Улица вновь затихла. Алекс напряженно смотрел в темный проем. Мысли о Кусаке заставили вспомнить сон, который видел только что.
     Как они встретились, как ломали Бутчера. Кто бы мог подумать, что это так отразится на подсознании.
     Впрочем, подсознание ломщика Алекса по кличке Ткач было с давних пор наполнено таким суровым (и по большей частью не его) мусором, что ничего хорошего от этого подсознания уже не ожидалось.
     Взять хотя бы тот случай, когда он на пару с Кусакой влип в грязнейшую историю с кибер-рабством. Алекс, поежился - хотя Кусаке тогда пришлось куда хуже.
     Кусака был сумасшедшим. Само по себе это не было странным - мегаполис рождал одиозные личности с удручающим постоянством. Но Кусака был, кроме всего прочего, еще и жизнерадостным сумасшедшим. Его оптимизму можно было только позавидовать - так, раз за разом сбиваемый на шоссе человек поднимается и, в паузах между сбиваниями, бежит трусцой, объясняя ошеломленным прохожим, что, мол, бег очень хорошо влияет на сердечно-сосудистую систему.
     Кусаку сбивали достаточно регулярно - такой тип всегда влипает в неприятности, гоняясь за несуществующим призраком наживы. Он поднимался и с широкой улыбкой снова бежал. Как ни странно - ни разу его не сбили насмерть, хотя того, что он перенес, вдоволь хватило бы на десять таких, как Алекс. Да что уж говорить - Алексу хватило одного рабства, после которого ему периодически снились сны, в которых он был медной проводкой.
     Вообще, ничего хорошего, когда тебя используют наподобие сложного предохранителя при тестинге новейших систем, которые по идее должны далее пойти служить на благо человеку. Сколько ради этого людей загублено - транскорпорации предпочитают молчать.     Что снится после этого напарнику - Алекс не знал. Да и не хотел знать.
     Во время последнего конфликта Кусака служил связным. Таскал блоки памяти, прятал спутниковые антенны в запасных колесах машин. И прирабатывал деньжат, не без этого. Что-то там даже продал на сторону. Ничего удивительного, что его не слишком любили по обе стороны фронта.
     В конце концов он зарвался, и жизнь кинула его под очередной метафизический грузовик. Кусака никогда не признавался, но Алекс подозревал, что его подстрелили свои. Причем предварительно загнав в угол, после долгой охоты.
     Так или иначе - ему всадили в живот тридцать две пули из АКСУ, выворотив вместе с почками большую часть кишечника через отверстие в спине.
     Кусака не умер и тогда, хотя был чрезвычайно близко. Он так скрипел зубами от боли, что начисто их раскрошил. "Похоже на песок, Алекс", - говаривал он потом, - "Как будто ты нажрался песка".
     Врачи спасли ему жизнь и наладили пищеварение, но собственных органов было уже не вернуть. И дальше по жизни Кусака пошел с системой гофрированных труб и сплетенным из титановой сетки желудком в брюшной полости. Желудок иногда работал, иногда нет. И да, алкоголь он не расщеплял в принципе. Вот так Кусака, можно сказать, стал на путь здорового образа жизни и занялся зарабатыванием денег, по-прежнему улыбаясь зубами из контрабандного сплава палладия - сверкающими, словно сделанными из чистой ртути. За эту жизнерадостную улыбку его и прозвали Кусакой. Еще бы!
     В тот майский денек в подпольном магазинчике софта они и познакомились. Алекс был на мели и одержим жаждой действия, так что этот акулозубый типчик с дергаными манерами и тотальным оптимизмом пришелся как раз кстати.
     -Держись меня, парень! - сказал тогда Кусака, - я твой билет в счастливую жизнь!
     И Алекс поверил - он очень хотел попасть в счастливую жизнь в тот майский день, когда смог опустился так низко, что парализовал движение и вынудил прохожих нацепить респираторы "лепесток". Хотелось уехать отсюда - на райский тропический остров, а еще лучше - потому что остров - это банально - в страну широких полей, синего неба и лиственных могучих лесов, в которых резвятся могучие туры, огненно-рыжие лисы, пушистые кролики и нежные лани.
     Последние особенно ласкали воображение погрязшего в мегаполисе Алекса, потому что были созвучны с названием сетевого протокола.
     Погруженный в сладостные мечты, Алекс и Кусака покинули магазинчик и весь вечер отмечали будущие победы в соседней с ним забегаловке. Кусака пил газировку и дурел на глазах. Алекс ему завидовал.
     Может быть, он слишком сильно настроился на успешное завершение их первого взлома, так что неуспешное его завершение стало полной неожиданностью. Сервер информационного агенства, который они выбрали жертвой из-за более менее слабой защиты встретил их глухой бетонной стеной, которая издевательски реально выглядела в виртуальности. Они пробовали новые и новые тараны, Кусака ругался, творил, но все их усилия оказывались совершенно напрасными. Отчаявшись, они ушли, напоследок написав на стене защитных программ короткое матерное словосочетание, и только тогда заметили, что стена ими просто пестрит - следы других неудачливых взломщиков.
     Кусака сказал:
     -Это ерунда. Мы просто были не готовы.
     Алекс согласился, хотя и несколько скрипя сердцем. Буквально через день у него исчерпался кредит и он чуть не лишился легального выхода в сеть, так что деньги понадобились по крупному.
     Единогласно решив не встревать в требующие спецтехники дела, они предпочли заняться самой что ни на есть несложной работой, а именно - нанялись в курьеры. Дело было простое - они должны были колесить на старом крайслере Алекса по улочкам мегаполиса, в то время как через закрепленную на багажнике антенну транслировался непрерывный поток данных. Пока они двигались, возмущенные утечкой информации оппоненты нанимателей не могли их обнаружить.
     Это было весьма опасно, но Кусаке пообещали поистине астрономическую сумму, и потому они согласились.
     Четыре часа Алекс с Кусакой колесили в районе местных трущоб, на ходу сменяя друг друга при первых признаках усталости. На пятый час бензонасос крайслера отказал, и дряхлый агрегат стал прямо на кромке тротуара местного трущобного Бродвея.
     Спустя полторы секунды они были локализованы, и следующие полчаса напарники бежали прочь от машины, распугивая нейрокрыс и перепрыгивая мусорные развалы. Неразговорчивые люди в черных комбинезонах гнались за ними несколько кварталов, а потом отстали. Возможно - им просто стало противно.
     Кусака всю вину свалил на Алекса. Мол, кабы не его драндулет, все было бы хорошо. Да только их бы все равно вычислили - это Алекс узнал много позже. Больше того, не заглохни их агрегат в трущобах, приятелей ждала бы теплая, а самое главное - хорошо подготовленная встреча тремя кварталами позже, и из той засады они бы уже не ушли.
     Крайслер тихонько увезли двумя днями позже и зареклись работать курьерами. Потом Кусака сумел взломать сервер одной местной компании и стрясти энное количество денег со счетов местных благотворительных организаций, из-за чего чуть было не пришла к краху одна из немногих бесплатных лечебниц для душевнобольных.
     Мечта о зеленых равнинах вернулась вновь и развернула над напарниками свои небесной синевы крылья. Алекс расплатился с долгами, починил крайслер и назвал Кусаку гением.
     Тот принял это как должное и посоветовал Алексу держаться рядом - мол, ныне заработанное - это все гроши, по сравнению с теми золотыми горами, что ждут их в будущем. А еще он поведал о своей сокровенной мечте - Алекс совершенно не удивился, узнав, что он мечтает о настоящем желудке. В мегаполисе было полно таких страждущих - ковыляющих на стальных ногах, хватающих за руку дешевыми эндопротезами и вращающих пластиковыми глазами с отвратным цветоразрешением. Их было много, этих осколков войны - а вот органов маловато, из-за чего в трущобах постоянно шла бойкая ими торговля.
     Как уже говорилось, удача вдохновила приятелей на новые свершения. Зря, потому что грузовики на трассе жизни хакера Кусаки никогда не переводились.
     Поэтому далее было рабство.
     Алекс поморщился, вспоминая неприятный эпизод. Ощущение от гибнущих в собственном мозгу нейронов из тех, что помнишь всю жизнь. Бог знает, насколько они с Кусакой стали тогда глупее - человеческие мозги не лучшее, хотя и самое объемистое, место для хранения машинных кодов.
     Из рабства бежали, избегнув, таким образом, перспективы остальных рабов - полного идиотизма. Желудка Кусака не купил, и даже его титановый помялся от молодецкого пинка надсмотрщика. Алекс был уверен, что пленители до сих пор ищут их по всему мегаполису, а сны его и Кусаки с тех пор изобиловали обрывками непонятых электронных схем.
     Кусака улыбался, хотя и через силу. Деньги окончательно закончились, и Алексу все же отрубили легальный выход в сеть, после чего он был вынужден пользоваться незаконными, каждую минуту рискуя быть пойманным.
     Вместо синей птицы удачи над их головами теперь вился черный вороной предвестник голода. Мегаполис не любит неудачников - он приемлет их лишь в разобранном состоянии.
     Алекс тяжело вздохнул и поудобнее устроился за рулем - ну что же Кусака все не идет. Опять ведь втравил в авантюру. Все-таки он такой же сумасшедший, как ограбленные им клиенты больницы.
     О, да! После рабства любую Кусакину идею хотелось воспринимать в штыки. А уж такую, много лет бытовавшую в области сетевого фольклора!
     И все-таки они на это пошли. Потому что старик не врал, он и впрямь видел что-то грандиозное.
     Старика привел Кусака - весь сияя и лучась от гордости. Он держал долгожителя за руку, потому что тот не очень хорошо видел и носил корректирующие фотохромные очки.
     Старик выглядел не очень, но по его рассказам еще год назад он был бодрячком. Но подвалы Бутчера легко превращают в развалину даже молодых.
     -Они водили меня вниз дважды в неделю. У меня умирали нейроны - хуже, чем в любом рабстве, к счастью - мне выжгли в основном зрительные участки мозга, так что мыслительная деятельность не пострадала. И я видел, правда - все хуже и хуже - как они ходят мимо меня и подключаются к машине. Уходят туда.
     -Куда же? - спросил Алекс, а Кусака тут же толкнул его локтем в бок:
     -Ну - сейчас упадешь.
     -Ребята, - сказал старик, - Это Электронный рай. Он там, внизу в подвалах у Бутчера.
     Алекс сказал тогда, что это бред. Кусака возмутился, а старик просто полез в карман скрюченной от артрита рукой и достал аккуратно скатанную в рулон мнемограмму. Она была красноречивее любых слов, эта мнемограмма одного из подопечных Бутчера, который, по слухам, побывал ТАМ. Мощнейший пик мозговой активности не мог принадлежать человеку. Во всяком случае - еще остающемуся в человеческом обличье.
     -Это Электронный рай, - сказал старик, и Алекс поверил.
     Должно же было им когда-нибудь повезти!
     Электронный рай оставался загадкой, одной из самых известных мифов мегаполиса. Никто не знал, как он выглядит и что из себя представляет. Известно было лишь, что он есть, и тот, кто его найдет... о да, тот вполне может стать властителем всей сети. Артефакт новой электронной эры, вот что это было.
     А Бутчер спрятал его в подвале.
     Старик получил свое вознаграждение из скудеющих денежных запасов Алекса и оставил приятелей с зернами надежды, что с каждым днем пускали все более ветвистые побеги.
     Ломать Бутчера было безумием. И все-таки они собирались сделать это. Просто потому что Электронный рай этого стоил. Елки-палки, Электронный рай стоил всего на свете.
     -Все наши провалы были от несобранности, - говорил Кусака, - мы пытались взять с налету, кавалерийски наскоком. Но крепость можно одолеть лишь долгой осадой, - он поворачивался к Алексу, сверкая титановыми зубами и безумными своими глазищами, - или прорыть ход!
     Он был совершенно прав. Надо быть червем или крысой, чтобы просочиться в резиденцию Бутчера и уйти оттуда живым. За этой скромной дверью из дешевого дерматина длинный извилистый лабиринт, доверху напичканный системами слежения. А сам Бутчер - он даже не в этом районе, а где-то там, на полпути к земным недрам. Иногда Алекс думал, что случись атомная война, из всех живущих на Земле останутся лишь тараканы да Бутчер.
     Уж больно глубоко он зарылся.
     Если вы думаете, что в виртуальности все было проще, то вы сильно ошибаетесь. Бутчер знал, что сеть - это его слабое место, и потому защитил свое обиталище беспрецедентным числом силовых программ. О том, чтобы околачиваться подле стены на манер их первого взлома - нельзя было и думать. Любое воздействие активировало вирусную атаку третьего порядка - губящую и машину, и иногда мозги штурмующего.
     Как вам система, которая в ответ на попытку написать на стене непристойное слово активировала бы противотанковую мину? Бутчер любил такие штуки, а его системщики были людьми, абсолютно лишенными морали.
     И все таки Кусака не был бы Кусакой, если бы не нашел решение. Да, он был сумасшедшим, но он был гениальным сумасшедшим. Он понял, как одолеть неодолимого.
     Между двумя глыбами бетона - сетью и реальными замками с охраной, существовала тоненькая трещина - маленькое место незащищенности. Стоит просунуть туда рычаг, расшатать и...
     Когда Кусака принес клетку с маленьким копошащимся существом, Алекс подумал, что приятель окончательно сошел с ума. Но потом пригляделся и заметил красные провода торчащие из серой шерстки и розовый венчик универсального коннектора, торчащий из пасти зверька. Бедный грызун жил на внутривенных инъекциях.
     -Ты что! - воскликнул Алекс, - Ты достал радиокрысу?!
     Кусака кивнул и продемонстрировал дешевый пластиковый пульт.
     Радиозверьки с имплантированной в центры движения контроль-платой официально были запрещены. Но мегаполис привык плевать на запреты. Управляющие по радио, лишенные всякого проявления свободы воли радиозвери были идеальными шпионами.
     -Ты действительно решил ее использовать? - спросил Алекс.
     -Поверь, это лучше любых программ, - сказал кусака и погладил зверька по лысеющей шерстке.
     Этим же вечером крыса была выпущена подле двери к Бутчеру. Алекс с Кусакой расположились в квартале оттуда и управляли крысой, следя за ее передвижениями по черно-белому монитору.
     В какой-то миг дверь отворилась, выпуская подручного Бутчера, и радиокрыса шмыгнула внутрь. Лапы у нее чуть заплетались, а хвост спазматически подергивался, но в остальном она шла прилично - для живого существа, чьи нервы контролируются извне. Кусака бодро рулил, двигая большими пальцам по триггерам пульта.
     Позади двери оказался унылый коридор с вытертым линолеумом на полу. Крыса топотала вдоль стены, сверху проплывали похожие на маленькие солнца ксеноновые светильники.
     Миновав ряд запертых дверей, хвостатый шпион уперся в гладкие створки лифта. Опять пришлось затаиться и подождать, пока кто-нибудь не решится спуститься в недра муравейника. Этот кто-то не заставил себя долго ждать - ноги в дорогих ботинках из натуральной кожи остановились подле дверей, где-то в высоте звякнула кнопка вызова. Над ботинками болтались брючины из гладкого материала - выше разглядеть, увы, не удавалось, голову крыса поднимать не умела.
     Пришедший набрал код, который тут же был зафиксирован и переместился к напарникам. Кусака довольно подмигнул - первый барьер на пути к Бутчеру рухнул. Алекс же смотрел, как ноги неизвестного шагают в открытый лифт, который был, заметьте, абсолютно пуст и с гладкими стенами. Неизвестный зашел, крыса все еще торчал возле лифта, тупо пялясь в раскрытые створки.
     -Кусака! - тревожно сказал Алекс.
     -Счас... - отозвался напарник и двинул крысу вперед.
     Прямо в лифт. Под ноги неизвестному подручному Бутчера! Тот стоял спиной ко входу, нажимал номер этажа. Заплетающие крысиные лапы несли ее к изящно скроенной брючине.
     -Кусака, то что, собираешься...
     Крыса подняла передние лапы и вцепилась в брючину. Острая ее морда теперь смотрела вверх, и камера демонстрировала напарникам потолок.
     Человек повернулся, картинка дернулась, на миг возникло мельтешение, а потом изображение вернулось - бесконечно длинная нога, и край пиджака. Крыса висела на ноге, а пришедший этого не замечал!
     Он что-то напевал, пока лифт нес его ниже и ниже. Кусака подпел ему, довольно ухмыляясь.
     Звякнуло, двери отворились - и за ними открылся еще один коридор. Но то была уже реальная вотчина Бутчера - белые бетонные стены, жгуты проводов под потолком, гладкий пластиковый пол. Человек шел вперед, волоча за собой нашпигованного электроникой зверька, и не замечал этого. Кусака был вне себя от радости! Картинка мелькала. Они слышали лишь гулкие удары ног, смутные голоса. Мелькнула тень - кто-то прошел мимо. Кусака нажал на триггер.
     Картина продолжала мелькать. Он нажал еще раз - с тем же эффектом. Крыса бодро держала брючину, и сведенные лапы не собирались разжимать свою хватку.
     -Эй, что это там у тебя? - спросил кто-то.
     Картинка мелькнула, показав поочередно стену, пол, потолок с длинным извилистым кабелем, светлый проем кабинета, стойку и стены.
     -Где? - спросила их тягловая лошадь - и в этот момент крыса разжала лапы.
     Человек развернулся, чтобы осмотреть штанину, центробежная сила отшвырнула крысу в сторону, и она покатилась по полу. Чуть в стороне закричали. Кусака выругался. Монитор показал бешеное слайдшоу, а потом сразу пластиковый плинтус в опасной близости от носа крысы.
     -Дави ее!!! - явственно заорали рядом.
     Проклиная корявую технику, Кусака пинком по кнопке поднял зверя на ноги и запустил ее вдоль коридора, выжимая из атрофированных мускулов крысы все возможное. Позади топали, орали и призывали извести поганых грызунов. Алекс мысленно отблагодарил судьбу за то, что их зверя все еще принимали за обычную крысу. Если заметят провода - вся охрана встанет на уши.
     Пол коридора несся под ними, заметно качаясь - у зверька отказывали лапы. Рядом свистнуло, а потом о стену гулко грянула резиновая дубинка. Кусака пригнулся, уворачиваясь от отстоящего на два километра от них снаряда. Его пальцы яростно наигрывали на пульте, заставляя крысу идти изысканным стрейфом.
     Через три прыжка справа открылся дверной проем, и понукаемая электричеством крыса шмыгнула туда.
     Здесь было темно и полно мебели. Тихо гудели вентиляторы и равномерно мигали где-то вверху лампочки.
     Кусака завел зверя под стул и затаился. В светлом дверном проеме пробежало несколько человек в черной униформе. Один из них заскочил в комнату, запнулся о стоящий на полу полуразобранный блок и выругался. Крыса сидела тихо-тихо. Грохнула дверь - уходя, охранник от души притворил ее. Воцарилась тьма, потом мигнуло и комната возникла вновь в неярком серовато-зеленом освещении - включился режим ночного видения.
     -Есть! - сказал Кусака.
     Мейнфрейм, три монитора и кожаное кресло - виртуальный блок-пост Бутчера. Алекс сразу отметил, что старый пройдоха не держит связи с внешним миром без необходимости - паутинчатая антенна смотрела в сторону двери. То есть сеть здесь была отрезана и включалась только на определенные промежутки времени, подобно средневековому подъемному мосту. Бутчер хорошо подготовился к вторжению.
     Кусака ядовито улыбнулся. Двинул пальцами - крыса, цепляясь острыми коготками, заползла на стол, опрокинул забытую кем-то банку с прохладительным. Экран был совсем рядом. Крыса ткнула мордой в экран, в глазах на миг отразились бегущие строчки, потом сместилась к мейнфрему и, найдя вход, нежно поцеловала его коннектором. Замерла - через мозг зверька сейчас транслировалась маленькая несложная программа, которая, однако, сработав, ориентировала антенну на прием извне.
     Секунда, две - и крыса, отсоединившись, спрыгнула вниз. Программка осталась в компе - намертво присосавшись к сетевой оболочке.
     Протиснувшись в приоткрытую после хлопка в дверь, они отправились дальше. Коридор вел вниз - идеально ровный и похожий на больничный. У самого виделся ряд серебристых вентиляционных решеток, из которых дул поток ровного, пахнущего резиной воздуха.
     Еще полчаса они преодолевали лабиринт, прячась при виде людей. Охранников в черном здесь почти не было - были люди в белых халатах и иногда в воздухонепроницаемом, блестящем перламутром костюме.
     Крыса бодро неслась по наклонному коридору, сопровождаемая зычными воплями управляющих, когтистые лапы звонко цокали по полу, а штекер коннектора торчал из пасти наподобие головки самонаводящейся ракеты. Тайны Бутчера продолжали открываться перед Алексом и Кусакой, облаченные в пластик и металл, в обрамлении цветных проводов и мигающих LSD дисплеев.
     Еще один поворот - и крыса влетает в обширный зал с высокими сводами, усиленными бетонными балками наподобие исполинской реберной клетки. Тут много людей, гладкий металлический пол, собранный из тысяч и тысяч одинаковых восьмигранников, а в центре...
     Тут Кусака не удержался и восхищенно хлопнул Алекса по плечу.
     В центре зиял казавшимся бездонным черный провал, из которого на поверхность лезли похожие на обессиленных голодающих змей оптоволоконные кабели.
     Еще в дальнем конце зала были парадные двери из темного дерева - казавшиеся нелепостью в этом царстве металла и светлого пластика. В зале было много людей, но все они кучковались подле провала. Там что-то происходило.
     Кусака обернулся к Алексу - в глаза у него сверкали искорки безумного веселья.
     -Мы совсем рядом, - сказал Кусака.
     -Ты думаешь, это и есть... - произнес Алекс и замолчал, потому что напарник уже вел крысу к провалу, лихо маскируя серую шерсть грызуна на металлическом фоне восьмиугольников.
     Теперь Алекс понял, что сделаны они не из металла. Что-то намного прочнее и неизмеримо - дороже. Палладий, наверное.
     Монитор демонстрировал приближающийся край провала, Алекс уже видел их цель - стоящий чуть в отдалении терминал с характерным сетевых входом и антенной, штекер в крысиной пасти вибрировал в предвкушении контакта - но тут крыса попалась.
     Разведчик поневоле - бедная радиокрыса - возможно, мечтала о совсем другой доле. Может быть, ей в немногие свободные от использования минуты грезилась темная, уютная норка, жесткий зерновой корм, о который так здорово стачивать растущие зубы и теплые, копошащиеся под боком комочки юных крысят и свобода, недостижимая свобода и миллионы мусорных баков с объедками, ждущие впереди... Увы, это был ее последний поход. В спину грызуна впились острые зубы, и крыса напоследок смогла только что-то просипеть сквозь заткнувший пасть коннектор.
     Камера работала еще некоторое время и успела только передать сигнал о прекратившейся сердечной деятельности радиозверя да резкие отчетливые щелчки счетчика Гейгера из спины удаляющейся кошки. Судя по всему, крыса при жизни была сильно радиоактивной, но раздосадованный Кусака только пожал плечами в ответ на взгляд Алекса - мало ли где использовали грызуна раньше!
     Алекс вздохнул, сидя в относительном тепле машины. Радиокрыса сдохла, но дело свое выполнила, как оказалось далее - почти на сто процентов. А им бы стоило задуматься, что на секретном объекте Бутчера, наверняка связанном с радиацией, есть что-то помимо людей.
     Улица пуста и безмятежна, но сетевик Алекс ощущал напряжение. Ему все сильнее хотелось завести мотор и убираться отсюда прочь, не дожидаясь Кусаки, кого бы он там не нанял на этот раз. Стоит вспомнить, на ЧТО они наткнулись во время второй фазы взлома, сразу пробирает дрожь.
     Что ж, он закрыл глаза и расслабился, перебирая в памяти события двухдневной давности. Тогда они прямо лучились энтузиазмом - он и Кусака. Еще бы! Кто, кроме них, да самых близких Бутчеровых прихвостней, может сказать, что побывал в самом центре осиного гнезда, в царской камере муравейника!
     Они, естественно, отпраздновали этот триумфальный момент, сидя в загаженном электронно-бытовым мусором сквере и попивая газировку из бутылок с пиликающими однообразную восточную мелодию пробками. Над ними плыли сизые облака, через которые звезды не проглядывали уже с четверть века, сверху, как и сейчас, как и всегда, моросил дождик, а напарники были почти счастливы.
     Алекс рассказал о своем желании выбраться из мегаполиса на живую еще природу, а Кусака в порыве откровенности признался, что первым делом, купив себе новый желудок, он напьется вдрызг.
     -Чтоб потом вывернуло, - с блаженной улыбкой сказал хакер.
     Его нынешний желудок таких слабостей был лишен и переваривал все с энтузиазмом термоядерного реактора.
     Фазу два готовили обстоятельно. Провели налет на магазинчик подпольного софта и на последние деньги приобрели два тарана. Собственно, им они нужны были, чтобы украсть третий - с красноречивым названием "семь казней" у одной тоталитарно-религиозной организации. Штука была сколь мощная, столь и негуманная.
     Еще один вирус Кусака припас довольно давно - трудился, модифицировал и, в конце концов, создал программу-камикадзе, имеющую особенность заражать чужой софт, а потом гибнуть вместе с ним, распространяясь при этом, как атомный взрыв или вирус бубонной чумы. Главное - в момент действия тарана не находиться в сети.
     И, наконец - о, ирония судьбы! - они арендовали на три с половиной минуты один из спутников-трансляторов Бутчера, которые должны были послужить препятствием для обнаружения налетчиков.
     Старенькие нейрошлемы и просроченный выход в сеть составляли остальной их багаж. Иногда Алекс сам себе казался плоскодонной моторкой, которая штурмует атомный авианосец. Впрочем, пресловутую атомную бомбу можно разместить и в моторке.
     Во время взлома должны были пострадать несколько охранников. - Что ж, чуть покореженные мозги гораздо лучше пули в голове - сказал Кусака и вздохнул от тяжелого воспоминания. У него уже было и то, и другое.
     Время для налета выбрали в три тридцать утра. Мегаполис не спит никогда, но в предрассветные часы активность всегда затихает, действие стимуляторов слабеет и даже завзятые совы начинают сонно моргать.
     Перед выходом в сеть Кусака показал втянутый большой палец в дарующем жизнь жесте римского патриция. Алекс ответил таким же жестом, в глубине души уверенный, что, поймай их сегодня Бутчер, жест будет прямо противоположный.
     Кусака разместил дешевую сенсорную клавиатуру перед собой, пальцы мягко легли на черные клавиши с японо-латинской письменной мешаниной. Он набрал коннект и замкнул контакт в нейрошлемах.
     Мир исчез, и вокруг распростерлась мутная черно-серая сеть с миллионом цветных огней. Часть из них уже спешило сюда, в место нынешней дислокации напарников. Кусака был рядом - бесформенный, но ясно ощутимый сгусток нейро-цифровых импульсов. Кажется, он все еще показывал большой палец, оптимист неисправимый.
     Знаете, как выглядит Бутчерово убежище в сети? Да также. Абсолютно неприметный домен, который непременно был бы обшит дешевым дерматином, буде таковой имелся в манере оформления дешевых серверов. И также, как и в реале - за ним скрывались первая, вторая, третья линия обороны и, наконец, геенна огненная, или большой каньон, как больше нравилось называть его Алексу - отключенный от общего сетевого пространства кусок бункера. Маленький мостик имелся - но надо было знать, где он находится.
     Первые два уровня Кусака взял таранами - по одному на каждый уровень защиты. Сигнализация, вкупе с барьером сломалась, не успев подать весть о своей скоротечной гибели. Напарники проломились сквозь недерматиновую дверь и двинулись вглубь, образуя за собой широкую, с сокращающимися стенами червоточину. Потревоженный код вибрировал, но не рушился - тараны позаботились, удерживая несколько секунд стены туннеля для взломщиков. Третий уровень встретил их похожей на давешнюю бетонной стеной - гладкой и серой, с минимумом полигонов и совершенно смертельной при прикосновении.
     Кусака послал на смерть третий таран и, пока программы защиты перемалывали вирус, успел вставить клин-блокиратор - многократно скопированный, закольцованный кусок файла, который при уничтожении имел неприятную привычку копировать себя под другим именем и с новым порядковым номером.
     Стена поглотила клин, и он тут же встал у нее поперек горла, задавив, помимо защитных функций еще и охранно-сигнальный. Писк тревоги походил на пропущенный через спикер предсмертный хрип.
     Тоннель колебался и сжимался позади, поэтому взломщики поспешили проникнуть в образовавшийся проход и выпали в малый системный сервер, полностью отданный под контроль трубопроводных коммуникаций. Хитросплетение труб было само по себе интересным - судя по всему - Бутчер что-то охлаждал в районе пролома. Реактор там у него, что ли?
     Но сейчас надо было просто ждать. Кусака завис подле труб, зачарованно следя за пульсирующей внутри статистикой напряжений. Скоро охранник на дальнем блокпосте подключится к сети - и тогда их маленький, оставленный крысой запал активируется и сориентирует передающую антенну сюда. А обратно на пост пойдет "семь казней" - вещь крайне негуманная.
     Охранник включился через полторы минуты, вошел в сеть, не замечая жужжания разворачивающей антенны. Еще через три микросекунды после ориентации чуть в стороне от труб возник ярко-алый, похожий на кишку туннель, и Кусака отправил туда "семь казней", поставив ее сразу после мозголомного блока.
     Программка эта, разработанная для пущей внушаемости собственной паствы нео-сектантами, проникала в сознание жертвы, пользуясь целым веером гипнотическо-зомбификационных эффектов и закладывала необходимую для истинной веры информацию, попутно уничтожая остатки воли неофита. Эффект был мощнее, чем у сетевого рабства - секта имела особенность торговать своими аколитами по заоблачным ценам. Аколиты не боялись боли, не верили в смерть, и их невозможно было перевести под свой контроль - нейроны в головах вплавлялись в однородную, спаянную любовью к гуру массу.
     Полсекунды спустя вирус начал действовать, затопляя сознание охранника. Его личность была почти моментально подавлена, сознание раскрылось подобно бутону навстречу всем сетевым ветрам.
     Когда туннель поменял окраску с красного на голубой, Кусака сказал:
     -Ну, пошли, - его голос глухо доносился откуда-то издалека - здесь, внутри защитного пояса всякое электронно-вербальное общение блокировалось, и можно было общаться только с помощью собственных голосовых связок.
     "Семь казней" продолжали действовать. Восприятие охранника распухало по давлением бесчисленных гигабайтов пустой информации - он сейчас превратился в аппендикс - слепой отросток, омываемый бурными потоками сетевого кода. Двоих взломщиков, рыбками проскользнувших сквозь этот водопад, заметить не было никакой возможности.
     Алекс прерывисто вздохнул, когда мельтешение сети вдруг сменилось нечеткой и смазанной картинкой внешнего мира. Они - Кусака и Алекс, сгустки защитно-атакующих и коммуникационных программ с обратной связью, истекающие из подключенных к виртуальности мозгов физических тел взломщиков - сейчас находились в сознании охранника, связанные с длинным и извилистым шнуром канала. Перекачка атакующего барахла прекратилась, и спутник далеко наверху отключился, выполнив свою задачу. Канал остался - тонкий и почти незаметный. Антенна вернулась в предыдущее положение - больше ее занимать было нельзя во избежание тревоги.
     Зрачки охранника были расширены, а по подбородку наверняка сейчас обильно текла слюна - быть аппендиксом не слишком приятно. А уже вмещать спроецированное сознание двоих взломщиков и подавно.
     Ощущения были странные, тело охранника вроде бы повиновалось тому, что приказывал Алекс, но вместе с тем как-то неявно, словно осуществлялось это управление через рычаги и педали. К тому же в кабине рядом с ним сидел Кусака и тоже пытался управлять.
     Омываемый потоками сетевых импульсов охранник дергался в своем кресле, как паралитик, и задушено хрипел, издавая звуки, очень похожие на те, с которыми встречала свой смертный час радиокрыса. Алекс начинал понимать, почему "семь казней" запретили. Удовольствие, что ни говори, специфическое.
     Мутный мир вокруг качнулся и поплыл вниз - Кусака, наконец, разобрался с управлением и поднял охранника со стула. Вокруг изящных пластиковых ножек натекла желтоватая лужа - взломщики не чувствовали запаха, и это было явно к лучшему - все функции жизнедеятельности охранника впали в ступор.
     Кусака шел, переставляя ноги контролируемого человека, те глухо стукали об пол как деревянные колоды. Жертва вируса шла как зомби, наверное - и выглядела, как зомби.
     Зомби с нейрошлемом на голове. Позади охранника волочился длинный сетевой кабель.
     Идти было недалеко - до следующего блокпоста. Это ведь только в сети здесь бездонная пропасть, а в реальности это просто два кабинета, между которыми нет оптоволоконного кабеля.
     Охранник прошествовал к терминалу блокпоста, опустился в кресло и неловкой рукой вставил в соседнее гнездо шлема очередной кабель. Дернулся, кабеля выходили у него из височных долей и змеились к мейнфрейму. Он стал полупроводником на пути электронных импульсов, приходящих по одному кабелю и уходящим в другой. Токи текли сквозь мозг с изяществом гусеничного бульдозера, пробирающегося через альпинарий.
     Путь вглубь был открыт - твердыня Бутчера рушилась под умелым нажимом квалифицированных взломщиков.
     Играющий холодным голубым светом туннель возник на краю зрения, а затем расширился, вбирая в себя весь мир - они вернулись в сеть. С некоторым облегчением Алекс оставил перегруженные мозги охранника, оставив того в сдвоенном подобии паралича-комы. Мозг тоже может оптимизироваться - через какой-то период времени перекрученные синапсы распрямятся - и он снова сможет связно мыслить. Увы, программы, вложенной в "семь казней" неизвестным идейным гуру вытравить не сможет уже никто, так что верный страж предаст Бутчера при первой же возможности и незапланированно вернуться в ряды породившей вирус организации.
     Здесь уже были внутренности муравейника - за внешними бетонными стенами, широким каньоном, через который не перелетит ни одна сетевая птица, бурлила жизнь. Информационные магистрали тлели золотом, перекачивая терабайты денежно-незаконных операций Бутчера. Чуть выше парили серые аэростаты электронных библиотек, тянулись и тянулись бесконечные ленты коммуникаций, ссылок и ссылок на ссылки, а у самого горизонта взмывали ввысь алые пламенные ленты принадлежащих Бутчеру личных каналов связи со спутниками.
     Наметанный глаз Алекса сразу отметил некоторую упорядоченность в этом бурлящем хаосе - муравейник был радиален, нечто скрытое в центре притягивало к себе все коммуникации, да и столбы прямых каналов выходили оттуда же.
     Кусака махнул в сторону каналов "нам туда". Алекс, внутренне содрогаясь, оседлал магистраль, и они понеслись сквозь внутреннюю сеть - два тонких и безразмерных электронных червяка, имевшие наглость залезть в чужой муравейник. О несуществующих километрах канала за спиной не хотелось и думать.
     Потом был Центр...
     Алекс тяжко вздохнул, на миг открывая глаза - хотелось увидеть этот дождливый мир, увидеть во всей его грязи и неприглядности - лишь только для того, чтобы убедиться, что он реален. Он пока есть. Но теперь Алекс знал, что есть и еще кое-что.
     Кое-что, к чему стоит стремиться.
     Они были в центре через исчезающе малый промежуток времени. Они были во взломе всего семь с половиной минут - причем большая часть их ушла на неторопливое передвижение туши охранника между блокпостами. В сети все делается быстро.
     Провал был и здесь! Было что-то жуткое в этом копирование реальности. Только тут он не был черен - играл багровым отсветами.
     Электронный рай? - хотел спросить Алекс, - нет, скорее электронный ад.
     Напарник не медлил. Он завис подле дышащей каким-то пульсирующем теплом шахтой и стал активировать свой последний таран.
     Через четыре секунды их вычислили. Алекс не знал, как им это удалось - но, в конце концов, у Бутчера работают асы из асов. Далекий звон у самого горизонта, небо потемнело и разбилось на сектора - напарников вычисляли стремительно, но вместе с тем - с устрашающей методичностью. Рой оранжевых точек спускался с небес в некоторой пародии на золотой дождь - этот, впрочем, никаких благ с собой не нес. Сетевые киллеры работали быстро и профессионально. Операторы Бутчеровой сети уже знали, что к ним проникли не вирусы, а люди, и приняли соответствующие меры.
     Алекс понял, что их сейчас убьют. Пустят что-нибудь мозгобойное, и утро встретят пара кретинов, сидящих рядом за дешевой азиатской клавиатурой. Кусака просчитался и...
     Но Кусака не просчитался. Он активировал таран.
     Прямо в шахту. Алекс смотрел, как модифицированный вирус уходит в огнедышащее жерло. Сетевик ждал чего угодно - открывшегося прохода, сотрясения и коллапса Бутчеровой тайны, моментальной и всеобщей гибели.
     Но вирус вернулся. По кускам. Словно там, в шахте, стоял вращающийся пропеллер и вирус попал в него, и теперь рваные куски кода буквально ИЗВЕРГАЛИСЬ из пульсирующего нутра провала мутным, несущим заразу веером.
     Киллеры не успели пройти и половины расстояния, как их захлестнуло этим жутким потоком, и золотые искры мигом померкли. А провал все извергался и извергался, он плевался раздробленным вирусом, он...
     Он заражал все вокруг! Алекс побледнел под своим шлемом, когда понял, что внутренняя сеть Бутчера вот-вот будет полностью уничтожена. Сектора плавились как воск, магистрали судорожно сокращались, а в центре этого хаоса висел Кусака и торжествовал.
     На Алекс-то понимал, что заслуги Кусаки в этом кошмарном действе нет никакой! Это был кто-то... нет, было что-то другое. Снизу - из шахты.
     А потом из провала взвился багровый огненный язык и лизнул их, даруя знания и выжигая электронные схемы, и Алекс понял. Одновременно с гибелью всей участвовавшей в атаке электроники он осознал, что же именно прячет в своих подвалах Бутчер.
     Далеко наверху, но ниже спутника связи, громыхнул гром. Зарница даже не попыталась пробиться через толстый полог городского смога. Дождь усилился, став на мгновение сплошной стеной отдающей бензином воды. В крайслере капало - худая крыша пропускала воду, грозя замкнуть электронику.
     Улица вдруг стала полна смутных теней, и не понятно было, живые это люди или порождение буйной стихии.
     Алекс внимательно вгляделся в дождливую тьму. Люди! Плохо видно, но перекошенный силуэт Кусаки узнать несложно. Внутренне содрогаясь, Алекс вышел под дождь. Холодно было не от промозглой ночи - просто взлом вступал в финальную фазу.
     Кусака встретил сетевика острым взглядом - не трудно было заметить, что он тоже волнуется. Две тени за его плечом, как и обещалось, оказались боевиками-наемниками. Лица их были спокойными и отстраненными, и вместе с тем - слишком бледными, даже для жителя мегаполиса - ребятки были доверху напичканы электроникой. Титановый щитки, закрывающие самые уязвимые места - это далеко не самое сложное в их организме. Скорее всего - и от мозгов у них осталось не больше половины - остальное заменено микрочипами - зато реакция сверхчеловеческая.
     -Кусака, ты нанял их! - крикнул Алекс, - сколько это стоило?!
     -Да ерунда, восемь тысяч с копейками.
     -Но у нас же нет таких денег! Откуда...
     -Не боись, все законно, - сказал Кусака устало, и тут Алекс заметил, что напарник тоже очень бледен, - Я заложил свой желудок.
     -Ты... что?!
     -Нам нужны были деньги, Алекс! - крикнул напарник, - нужны они, и я продал свой желудок. Ведь если мы прорвемся... он будет уже не нужен!
     -Если мы прорвемся! Если там будет искин! Если он позволит с ним слиться! Слишком много "если", Кусака!
     -Не тушуйся! - сказал тот и улыбнулся своей фирменной безумной улыбкой, - все будет в порядке!
     Алекс только головой качнул. Кусака кивнул боевикам - и те, не таясь, вынесли дверь в обиталище Бутчера. После недавнего вирусного душа все системы охраны должны быть парализованы, а по уцелевшим клочкам сети бродили злобные, многоразожды двоящиеся копии "Семи казней", поражающие всякого, кто пытался сунуться в локалку через официальные входы.
     Ну и, конечно, оставался еще искин - который почему-то пошел против своего хозяина, позволив двум взломщикам посеять такое смятение. А теперь, может быть, ждущий их.
     Короткие автоматические дробовики в руках боевиков - черное на черном, хищно смотрели вглубь коридора. Глаза у боевиков были скрыты под зеркальными линзами, но Алекс был уверен, что под очками они столь же эмоциональны, как и глазки стволов их оружия. И те, и другие к смерти относились как истинные дзен-буддисты, а именно - даже не вспоминали о ней. Алекс недолюбливал наемников - встроенная им программа была чем-то похожа на сетевое рабство, но в этом случае без них было не обойтись.
     Они вбежали внутрь и уже через пять минут наткнулись на первое последствие сетевой атаки. Могучий охранник в черном улыбнулся им с детской непосредственностью и непринужденно пустил изо рта слюни. Еще одного нашли чуть дальше - "семь казней" работали вовсю, и Алексу подумалось, что секта, пожалуй, должна заплатить им за такой нежданный подарок.
     Лампы под потолком мягко пульсировали - напряжение скакало, в глубине базы ворочались некие механизмы, огромные мощности без толку сновали туда-сюда, лишенные поводков управляющих систем.
     Следует признать - все-таки это был триумф Кусаки.
     Возле лифта им попытались оказать сопротивление еще двое охранников, эти стреляли сквозь сужающиеся створки подъемника, пока один из боевиков со снайперской точностью не всадил заряд вглубь кабины. Там заорали - один из стражей вывалился на пол, зажимая лицо, а из под пальцев обильно била кровь. Створки нежно сжали его, и тупая автоматика дала команду на открытие. Второй завизжал, яростно тыкая в кнопки, но получил выстрел в затылок и оставил часть мозгов на управляющей панели. Алекса слегка затошнило от этого зрелища, а вот Кусака остался спокоен - ну да, у него же нет теперь желудка.
     В нижней базе царил хаос - низведенные до уровня идиотов, там и сям торчали техники в белых палатах, пол был заблеван, часть мейнфреймов перевернута, а мониторы выдавали причудливую восточную вязь.
     Еще один стрелок засел за перевернутым столов и лупил из АКСУ вдоль коридора, иногда попадая в расслабленных техников. Боевики действовали быстро - граната закатилась за стол, а следом коридор содрогнулся от взрыва, швырнув в быстро чернеющем облаке дыма искалеченное тело прямо под ноги нападавшим. Кусака подхватил автомат, глаза у взломщика горели диким огнем.
     С очередным взрывом вылетели двери в центральный зал, а следом за ними вломились боевики, поводя стволами оружия слева направо. Вокруг дымило, искрили кабели, а впереди виднелся знакомый провал - в отличие от своего двойника в сети и не искаженный восприятием радиокрысы, - он выглядел вполне буднично - просто неширокая шахта, которую ограждают простые поручни из нержавеющей стали - прямо как в бассейне.
     Взломщики шагнули в зал, боевики шли впереди, как два черных, подвижных тарана. Алекс уже успел внутренне возликовать, когда заметил, что деревянные массивные двери широко открыты. Боевики синхронным движением развернулись к дверям, но было уже поздно - пара гранат зазвенели по полу в опасной близости от вошедших.
     Дальнейшее произошло почти мгновенно - один боевик оценил обстановку и, пнув ногой первую гранату, накрыл вторую своим телом. Грянул взрыв и тут же, без перерыва, загрохотал шотган напарника покойного ассассина. Кусака тоже стрелял - в темные фигуры, что текучими движениями выскальзывали из открытого дверного проема. Оттуда вели огонь короткими резкими очередями. Алекс оценил обстановку и пал наземь - те, кто сейчас атаковал их - тоже были убийцами, тоже тренированными, с купированными эмоциями.
     Бой был короток - их боевика прошило в четырех местах автоматной очередью - по полу запрыгали металлические осколки, окрашенные кровью. Кусака высадил всю обойму своего АКСУ в стены и потолок, после чего тоже залег.
     Боевик сделал еще три выстрела, а потом подождал, пока один из убийц подойдет поближе, активировал взрывчатку на поясе и с оглушительным грохотом отошел в страну вечной охоты.
     Алекс с Кусакой пытались бежать, но их тут же нагнали и дали прикладом по затылку. Мир вспыхнул, а потом померк, как меркнет лишенная питания вакуумная трубка старого ЭЛТ-монитора.

     -Вы что, правда, надеялись прорваться? - спросил Бутчер.
     Выглядел он, как на портретах - коренастый, с уродливым квадратным лицом, в котором проглядывало что-то собачье. Так, наверное, выглядел бы бульдог, если бы ему приспичило вдруг стать человеком - маленькие, близко посаженные глазки, выдвинутая челюсть и нездоровые брыли на месте щек. Впрочем - бульдогу свойственно еще и добродушие.
     Бутчер добродушным не был. Он был злобен и полон медленно закипающей ярости - человек-скороварка с не очень крепким стенками и без спускающего клапана.
     Хотя нет, клапан все-таки был - Алекс с Кусакой. И весь праведный гнев хозяина этой части мегаполиса должен был вылиться на них.
     -Вы, твари, тупые недоумки! Недохакеры, мошкара, вы решили взломать МЕНЯ!!!
     -И нам это удалось, - сказал Кусака и тут же получил по зубам.
     Взломщики сидели на самом краю проема - чуть поодаль суетились техники, что-то горело и искрило, а еще там обретались боевики Бучера - спокойные и индифферентные к царящему вокруг разгрому.
     -Ничтожество... - выдохнул Бутчер, - если бы ты знал, тля, сколько ты загубил, сколько усилий пошло на дно из-за твоей дерготни!
     Кусака улыбался, как ему казалось, победно.
     -Зачем тебе искин, Бутчер? - спросил Алекс.
     Бутчер замер, тяжело дыша, и глянул, казалось, со страхом. Лицо властителя местных трущоб медленно краснело. Он прохаживался вдоль провала, ступая дорогими ботинками по гладкому белому полу. Внезапно Бутчер остановился и глянул на Кусаку:
     -Я знал, что это он все подстроил. Вы слишком мелкая мошкара, чтобы пройти через три линии защиты. Он, а не вы... Эта машина вообразила себя богом!
     -Электронным Раем, - сказал Кусака, - и не только он.
     Бутчер снова смотрел на него, но ярость ушла - глаза заледенели и смотрели теперь совсем холодно и расчетливо.
     -Я никогда не был в нем уверен, - сказал Бутчер, - эта электронная тварь... я всегда предпочитал простые методы, надежные... - он снова прошелся вдоль шахты, а потом замер, -... и я к ним вернусь. А вас убьют прямо здесь. Вместе с ним. Сейчас.
     Убийцы вскинули стволы единым слитным движением. Бутчер смотрел. Позади в шахте что-то гулко вздохнуло, словно заработало разом два десятка генераторов. Алекс закрыл глаза, а улыбка заледенела на лице Кусаки. Лампы чуть померкли - напряжение скакнуло.
     -Аы... - сказали у двери.
     Курки никто не нажал. Бутчер вскинул голову, моментально закипая.
     -Аегэ... - сказал давешний охранник, она стоял в дверях, заметно пошатываясь. Глаза его были открыты и горели неземным бешеным светом, слюни сплошным потоком стекали по подбородку. Длинный черный провод тянулся от поцарапанного нейрошлема и исчезал в коридоре. Алекс внезапно понял, под чьим контролем находится сейчас человек.
     -Пошел!!! - заорал вдруг Бутчер, размахивая руками, - Пошел отсюда!!!
     В глазах охранника плясали цифры - мозги его стремительно выгорали, но тело все еще стояло и улыбалось.
     Алексу внезапно стало легко и совсем не страшно. Выход был рядом - они дошли, добрались до цели, а Бутчер - это изрыгающее проклятья убожество, просчитался!
     Взломщик Алекс, по кличке Ткач, неудачник со стажем, глубоко вздохнул, дружески кивнул свету в глазах охранника, а потом, как водолаз, легко откинулся спиной назад - в черную шахту, в которой скрывался искин.
     Наверху снова закричали, потом все звуки поглотил слитный рокот автоматных очередей, но и он становился все тише, тише и тише, сменяясь странной искаженной звуковой оцифровкой.
     Звук выродился в редкие, насыщенные щелчки, а потом вовсе ушел за предел диапазона, сменившись тихим гулом.
     Электронный Рай встретил Александра Ткачева жестким ударом в правую скулу. Где-то наверху щелкнуло, и мелодично звякнул колокольчик. Почта пришла.

     Перед глазами пол с жестким синтетическим ковролином. Смятая кровать сверху - отсюда он падал, как сумасшедший лунатик!
     Александр поднялся, тупо оглядываясь вокруг - взгляд его скользил по оклеенным постерами стенам, по полкам с разным компьютерным барахлом, по книжной полке с книжками Гибсона, по окну, за которым занимался рассвет.
     Комп шуршал кулерами, похрустывал жестким диском, бесконечно что-то в себе оптимизируя. Сонно помаргивала лампочка, красная, как глаза Бутчера.
     Приснится же такое!
     Ткачев подсел к компу - все равно теперь не уснуть. Экран пересекала сильно пикселизированная череда пулевых отверстий - еще одна скаченная из сети примочка. Хмурый спросонья сетевик тупо глядел на виртуальные дырки, еще не замечая, что на стене позади него идет точно такая же полоса глубоких выщербин в хрупком бетоне.
     С той стороны плоского стекла монитора стучался рисованный попугай, раз за разом повторяя с жутким синтезированным акцентом одну и ту же фразу. Слова вылетали у него из клюва и выстраивались в квадратном облаке у птицы над головой, выписанные стоящим по умолчанию шрифтом MS SansSerif8b:
     "Проснись! Новый день ждет! Проснись! Новый день ждет! Проснись..."

Хозяин.

     "... не всякий знает, что в Перу есть не только майя и пирамиды. Кроме всего, там есть и морские свинки. Перуанцы - сами бывалые свиноводы, знают двадцать и один способ избавления от всех болезней. Вот один из них: заболевший перуанец берет свинку к себе на ночь в постель, до самого рассвета бодрствуя и не давая спать зверьку. Таким образом, свинка перенимает чужую болезнь.
     Утром свинку убивают, ее разрезают и внимательно осматривают все внутренние органы. Орган, который видоизменился у зверька больше всех - и есть причина болезни хозяина.
     Теперь дело за самым главным, задача больного - извлечь из других свинок здоровые органы и поедать их семь дней, строго следуя указанной дозировке и не пренебрегая нормами гигиены.
     Соблюдающий эти нормы перуанец будет всегда гарантированно здоров, бодр, весел, не иметь проблем с личной жизнью и не страдать похудением кошелька.
     Что же до морских свинок, то их мнения не идут ни в какое сравнение с их нежным вкусом и к тому же..."
     Вздрогнув, Валерий Валерьянович Золотникофф пробудился от зыбкого, неглубокого сна. К счастью, никто не заметил - фуршет все еще шел, но уже вяло и сонно - только по инерции.
     Граф Трышкин толкал речь - длительную, подробную и переполненную пафосом. С дикцией у графа никогда не ладилось, и потому все его спичи обращались в сильнодействующую колыбельную для имевших неосторожность его послушать. Чуть поодаль сидел мэр провинции в окружении свиты и благосклонно внимал графу. Свита ела, пила и тихо-мирно подремывала.
     У самого входа примостилась поблескивающая брильянтами и золотом полномочная комиссия - Вратари клуба, которая в составе шести человек приехала сюда исключительно из-за Валерия Валериановича.
     -И в заключение, не могу не поблагодарить отца-основателя пушно-мясной лиги, крупнейшего держателя свиноферм в провинции и, наконец, нашего большого друга - Валерия Валериановича Золотникова! - завершился Трышкин.
     Все зааплодировали - мэр со свитой подобострастно, члены Вратари - с некоторым сарказмом.
     Валерий Валерьянович приподнялся, дружелюбно и с легкой улыбкой кивнул присутствующим, в голове у него всплыл недавний сон - перуанцы, пирамиды, морские свинки...
     -"Приснится же такое!" - подумал Золотников, и уселся на свое место.
     Фуршет, так и не приобретя беззаботности, сильно прибавил в официальности и бодро катился к завершению. Звенел хрусталь, закуски расползались по серебряным блюдам, звенели приборы, велись напыщенные речи и поднимались тосты за благо провинции. Золотые часы на стене, подаренные нынешнему мэру самим Зиц-Патрицием, отмеряли время.
     В какой-то момент Золотников обнаружил, что рядом сидит Серьгюссон - глава Вратари клуба и сверлит его взглядом. Валерий Валерьянович вздохнул и обратил к главе снисходительный взгляд.
     -Наши постоянные активисты обеспокоены, милейший Валерий Валерьянович, - молвил Серьгюссон.
     -Ну?
     -Они озабочены перебоями в поставках меха.
     -У меня небольшие технические трудности, - сказал Золотников, подавив раздражение, - временные трудности!
     -Мы остановили три из четырех конвейеров по переработке меха, милейший, - холодно сказал Серьгюссон, - дальнейшие простои могу обернуться большими издержками.
     -Я знаю основы торговли! - буркнул Золотников, - Издержек не будет, я в ближайшее время возобновлю поставки!
     -Как скажете, Валерий Валерьянович, - улыбнулся глава Вратари-клуба, тонко и по-змеиному улыбаясь, - воля ваша.
     -Вот именно!
     Серьгюссон исчез, растворившись в вялой круговерти фуршета, оставив Золотникова в мрачной задумчивости.
     Копают. Подкапываются уже. А ведь всего два месяца назад и не посмели бы так вот, в лицо заявить! Вот так пугать самого Валерия Валерьяновича Золотникова - самого богатого владельца пушных свиноферм в провинции!
     А все тварь.
     Золотников снова прикрыл глаза, вспоминая, как все было.
     Тварь пришла непонятно откуда, просто из воздуха возникла и окопалась у самой большой свинофермы - вольготно раскинувшегося на пяти гектарах сверхсовременного комплекса. До пятисот шкурок морских свинок в месяц - как вам такое?
     Свинки жили в квадратных вольерах, маленькими колониями, отделенные одна от другой крупноячеистой сеткой. По периметру высокий бетонный забор - ни подкопаться, ни перелезть. Но тварь-то смогла!
     Когда управляющий Костик прибежал с вытаращенными глазами и сказал, что в одном из вольеров свинок кто-то перерезал, Золотников сразу заподозрил конкурентов - тех было двое, и их фермы располагались соответственно справа и слева от комплекса Валерий Валерьяновича. От них и раньше не приходилось ждать ничего хорошего, но нынешний случай был настоящим объявлением войны!
     Поэтому в тот же день Золотников навестил соседей и поимел с ними очень неприятный разговор с обескураживающим, к тому же, результатом.
     Конкуренты - звероватый Волков и задыхающийся от груза лет Синявкин, как один, отвергли все обвинения Валерия Валерьяновича, да и вид имели при этом несколько обескураженный, обычно им не свойственный.
     -Да и подумай, соседушка! - сказал Волков, - Ежели гадить, то так, чтоб все производство стало! По крупному!
     И, правда. Как-то очень уж мелко это было. Один вольер из пятидесяти!
     Настораживал еще один факт - пушных зверей разодрали в клочья. Куски их дорогой шкуры были разбросаны по всему вольеру, а от самих свинок остались только головы с панически выпученными глазами, и головы эти были насажены на тонкий прутик хребта, наподобие отработанной селедки. Остальное исчезло.
     Нет - тут, может, и не в конкурентах дело. Зачем было бедных зверей так уродовать, когда можно было тихонько отравить - поместил отраву в кормушку, и все поголовье дружно отправляется их грызуний рай!
     Даже дикий Волков не стал бы так делать - слишком хорошо знал его Валерий Валерьянович. Даже подошли он людей, куда подевались остальные части убитых животных? Их как будто... съел кто-то!
     Круговорот насущных дел тогда закружил Золотникова, и он не придал должного значения происшедшему.
     А следующей же ночью все повторилось.
     Вольер номер сорок девять потерял всех до единого своих обитателей. Обращенные в пародию на селедку свинки укоризненно смотрели в налившиеся кровью от гнева глаза Валерия Валерьяновича. Среди погибших оказалось три беременные самки и одна с только что народившимся потомством редкой жемчужной масти. Разбросанные ошметки дорогой шерсти, к слову сказать, обретались за толстой запертой решеткой, а на самой территории вольера не наблюдалось и следа подкопа! Мохнатые сородичи погибших изумленно пялились сквозь крупные ячейки сетки.
     -Не может быть это человек, Валерий Валерьянович, - сказал Костик, - должно быть - зверь.
     -Но как он проник через решетку?
     -Должно быть, это очень хитрый зверь, - сказал Костик и поспешно отошел на несколько шагов от помрачневшего хозяина.
     Очень хитрый зверь, если это был он, посетил вольер номер тридцать восемь, как стемнело, после чего вольер опустел. Свинки там были уже подготовлены к переработке, и потому Золотникову пришлось пускать в дело резервную партию. Это был уже открытый удар по экономике фермы. Удар, после чего бронированный эшелон Валериного бизнеса медленно, но уверенно пошел под откос.
     Золотников рвал и метал. Этим же вечером он нанял одного из рабочих для охраны. Вооруженный вилами труженик зорко патрулировал вольеры с десяти вечера до шести утра. Фонари освещали ферму, сверху добавляла света луна, а казалось, ни одна самая хитрая тварь, если только она не состоит из одной тени, не сможет пробраться через охраняемый периметр.
     Но она пробралась.
     Вольер номер десять осиротел. Выпученные глаза свинок смотрели с укоризной. Настораживало еще то, что свинки погибли бесшумно - ни криков, ни хрипов, ничего того, чем могло бы сопровождаться кровавое побоище. Кучки полупережеванных внутренностей лишний раз доказывали, что поработало какое-то животное.
     Рабочий клялся собственной матерью, что не видел и не слышал абсолютно ничего странного. Озлобившийся Золотников выматерил труженика и его мать и сгоряча уволил работника с фермы.
     Как показало время - зря.
     Тварь забралась в цех по переработке свинок, миновав глухие стальные ворота и двух испуганных судьбой предшественника и оттого бдительных стражей. Внутри здания она уничтожила два десятка ожидающих своей участи свинок, а потом, словно издеваясь, изгадила тридцать уже прошедших обработку шкурок. Похоже, что именно шкурки и вызывали у нее вожделение - от продукции ни осталось почти ничего. От твари тоже - ни шерстинки, ни следа на полу.
     Охранников на этот раз никто не увольнял, а к праведному гневу Валерия Валериановича стало примешиваться некое опасение. Дело и впрямь начинало попахивать мистикой.
     Но неуловимость зверя была ничем по сравнению с грядущим финансовым кризисом. В этот день пришло первое письмо от Вратари клуба - пока с извещением и вежливым вопросом насчет задержек. Увы, в продажу пришлось выкинуть партию некондиционного товара, в результате чего стоимость шкурок морских свинок на Центральном рынке провинции упала сразу на пару пунктов, исказив весь бизнес-план на будущий месяц.
     Вот тут-то Золотников и задумался. Что-то подсказывало ему, что действовать надо решительно и как можно скорее, потому что тварь не успокоится, пока не порешит всех свинок на ферме. Особенно неприятен был случай в цеху - иначе как экономической диверсией сей акт вандализма и назвать-то было нельзя. Чего добивалась тварь? Почему предпочла вымоченные в растворе шкуры целым, живым зверькам?
     Ночью погиб еще один выводок, и Золотников понял, что ждать больше нельзя. Стиснув зубы, он нанял почти шестьдесят человек - большую часть работников фермы, на одну ночь. Каждый из них получил месячную зарплату и условие - провести темное время суток в вольере со свинками и убить тварь, буде таковая явится.
     Валерий Валерьянович улыбался и довольно потирал руки - ну изволь, неведомая зверушка, попробуй теперь прийти. Идея казалась почти гениальной, и Золотников про себя окрестил сию операцию "маневром вытеснения".
     Вечером обычно тихая ферма шумела - гул голосов стоял в воздухе, возносились в луне дымы костров, тут и там горели керосиновые фонари да попискивали испуганные многолюдьем морские свинки. Со стороны казалось - большая армия стала на постой, перед очередным марш-броском. И когда хозяин фермы Валерий Золотников смотрел на это людское, сильное скопище, тревога ненадолго покидала его.
     Потом... Да, потом случился кошмар.

     Фуршет, наконец, пришел к завершению. Золотников пожал руки подскочившему мэру, дружелюбно кивнул свите и покинул зал, пройдя под отмеряющими очередные вечерние минуты часами.
     У входа он еще раз увидел Серьгюссона - тот задержался, словно бы для того, чтобы послать Валерию еще один предупреждающий взгляд - не связывайся с нами, мы сильнее, нас больше, пойди против - и ты мертвец. Вратари клуб - сборище самых богатых и властолюбивых людей планеты - скопище акул, вот они кто! Или волков - любят загрызать поодиночке, отбился от стада - и вот уже ты их жертва. Но не сейчас, пока еще нет.
     Валерий Валерьянович ласково улыбнулся Серьгюссону и вышел из помещения. На улице было тепло, воздух был по вечернему свеж, пах сладким дымом, а где-то вверху, на недосягаемой высоте, над провинцией светили звезды. Меж них гулял ветер, который иногда спускался вниз, чтобы потрепать роскошные головные уборы гостей, позвенеть чужими бриллиантами да поиграть кронами завезенных с теплых югов пальм. И все бы хорошо, да вот только приближалась очередная ночь, а с ней приближалась тварь - зубастый вестник краха. Нет, не думал Валерий Золотников, что крах когда-нибудь обретет реальные, физические черты. Бизнес и без того чересчур непрочен.
     В одиночестве прошагал Золотников через небольшой атриум перед мэрией, горы позади здания были темны и дики и едва различались на фоне темнеющего неба.
     Машина - выделяющийся размерами и белоснежным цветом лимузин "Роллс-ройс силвер сераф", ждал хозяина на стоянке. Золотников с удовлетворением отметил, что дороже машины на парковке не было - "Бентли" Синявкина уже отвалил, скрывшись в густых южных сумерках. А даже если он и остался бы - все одно круче Золотниковского лимузина не найти. Тень былой гордости закралась в душу Валерия Валерьяновича, на миг отогнав темные мысли.
     Шофер подобострастно снял форменную фуражку, расплываясь в угодливой улыбке:
     -Куда, Валерий Валерьянович?
     -Домой... - ответил тот.
     В салоне было темно и слабо пахло хорошо выделанной кожей. За окном проплывали черные силуэты сосен да похожие на диковинных светляков китайские фонарики, развешанные по случаю очередного юбилея провинции. Тихо шуршали шины, и Золотников снова отвлекся, погрузившись в воспоминания о той ночи.

     Да, Костик разбудил его в четыре утра - когда заря уже занялась, но солнцу еще долго было ползти где-то за краем земли. По лицу управляющего - полуобморочно-бледному - Валерий сразу понял, что стряслась очередная беда. И нельзя сказать, чтобы это очень шокировало.
     -Что? - спросил Золотников.
     -Тварь... - молвил Костик и махнул рукой в сторону светлеющего горизонта, - пришла.
     -Сколько, - вздохнул хозяин.
     -Один, - выговорил управляющий, и Валерия Валерьяновича вдруг пробрало холодом.
     Накинув халат, он вывалился в промозглое утро и сразу понял, куда идти - былая армия скучковалась у одного из вольеров. Там молчали, и Золотников понял, что произошло что-то совсем неприятное. Он поспешил туда. Рабочие не глядели ему в глаза, просто расступились, явив вольер номер тридцать три.
     Тварь снова пришла, и, встретив на этот раз препятствие в виде охранника, не стала убегать и прятаться. Она убила человека, почти оторвав ему голову.
     А потом спокойно прикончила всех свинок.
     Знакомые скелетики с кошмарным цинизмом были аккуратно сложены на теле убитого. Шкурки исчезли, а вот человечья кожа твари не понравилась - вся осталась при владельце. Что характерно - рогатина, оружие стража - так и осталась стоять, аккуратно прислоненная к стенке вольера.
     Видя взгляды работников, Золотников поспешно толкнул речь, в которой призвал всех присутствующих отыскать и уничтожить зловредную гадину, пока она, гадина не добралась до них самих, их жен и детей. Призвал к мобилизации и защите домашнего очага. Резонные вопросы о том, что до этого дня тварь вроде бы не собиралась нападать на домашний очаг, потому как интересовали ее, в основном, морские свинки, хозяин тут же задавил железной логикой.
     -Тварь попробовала человеческого мяса! Теперь она ни перед чем не остановится! - сказал он.
     Несмотря на речь, около трети работников после этого случая поспешили покинуть ферму - часть уволилась по собственному желанию, а часть просто сбежала. Зато оставшиеся поклялись хозяину в верности и пообещали поймать зловредного зверя, а заодно попросили поднять зарплату. Так экономике фермы был нанесен еще один удар - экономический аналог хука в левую скулу.
     Таким образом, выяснилась еще одна неприятная подробность - тварь была достаточно сильна, чтобы одолеть человека. Так что о кунице или лисице разговор уже не шел, больше того, старожилы и припомнить не могли, что такое ужасное может водиться в здешних мелких лесах. Выходило, что ничего чересчур зубастого и быть не может. Вот тут робкие разговоры и пересуды стали потихоньку набирать силу, а то и выходить на уровень узаконенных легенд. Ощутимо повеяло мистикой, и рассказы передавались один другого страшнее. Ночной душитель, свиной черт - вот как быстро окрестили тварь в окрестных хуторах. Крестьянство боялось особенно, хотя у них-то как раз никто ничего не крал.
     Слухи, понятно, сделали свое дело, и от Золотникова отвернулось несколько давних клиентов - причем один совершенно в открытую заявил, что боится, как бы неудача не перекинулась на него. Золотников проклял про себя все суеверия, а также безмозглых их разносчиков. Но увы, все чаще он теперь замечал на себе косые взгляды сильных мира сего.
     Оставшиеся при хозяине сплотились. Больше было решено по одному в вольерах не оставаться, а плотными группами патрулировать вольеры, вооружившись огнестрельным оружием и рогатинами, с которыми ходят на медведя. С этого часа свинки больше ночами не спали, пробуждаемые от дремоты тяжким топотом охранников и зычными их перекличками. Охранники боялись, и потому говорили как можно громче.
     От бессонницы нежные звери начали хиреть на глазах, их гладкая блестящая шерстка тускнела и вылезала клочьями. Валерию же Валерьяновичу казалось, что от нервной его жизни клочьями волосы полезут уже у него. Перспективы впереди обретали пугающе мрачный окрас.
     Кроме того, народные эти дружины так и не помогли - тварь все равно наведывалась на ферму и била свинок во множестве. Когда, и каким образом она успевала это делать, оставалось загадкой - в выпученных глазах грызунов читалась тяжкая обреченность, и потому один из работников старожилов предположил, что на ферму нападет рептилия. Мол, гипнотизирует она свинок как удав зайца, вот и молчат зверьки до самой гибели.
     Золотников сказал, что ему плевать, как тварь разделывает грызунов, ему надо, чтобы она перестала это делать.
     Дружины удвоили, потом утроили, а свинки стали нервозны и пугались яркого света.
     Однажды вечером Костик снова посетил хозяина и задыхающийся голосом сообщил, что у ограды видели темную фигуру, и она, видать, вот-вот полезет за периметр. С тяжело бьющимся сердцем Золотников выскочил из дома и во главе группы сподвижников провел стремительный и неукротимый ловчий гон твари. Сподвижники прочесали поле, и благодаря хитрому тактическому маневру темная фигура была загнана к самым воротам фермы.
     Под прицелами двух десятков стволов тварь заметалась, а потом сверху на нее пал свет прожектора и высветил в пришельце явно человеческие черты.
     Посетить пал на колени и пополз к Валерию Валерьяновичу, высказывая на ходу, что про все расскажет и примет с гордостью положенное наказание, если только означенный Валерий Валерьяныч соблаговолит спасти его от ужасной твари, что гналась за ним вдоль периметра и чуть не догнала.
     Золотников подобрал пришельца и под конвоем сопроводил его в дом, где плененный еще долго ползал на коленях и вымаливал прощение.
     Из его слов оказалось, что он шпион, посланный на ферму за экономическим шпионажем соседом Синявкиным. Должен он был пересчитать свинок, а также шкурки, готовые к производству, и еще много чего еще, но у самого периметра страшный зверь взял его след, и шел позади, потихоньку нагоняя. Что за зверь, шпион сказать не мог, но, судя по дыханию, было это что-то большое и неимоверно злобное. Тварь загнала человека к самым воротам, а потом исчезла, спугнутая сбежавшимся людом.
     Видя бледное, перепуганное лицо страдальца, а также выслушав его бессвязные, но искренние благодарности, Валерий Валерьянович шпиона отпустил, напоследок дав ему десяток плетей для науки.
     А большая и неимоверно злобная тварь опустошила очередной вольер и осталась, как всегда, незамеченной.
     Золотников считал убытки, мрачно глядел в антрацитовое будущее и стал подумывать о суициде с помощью любимого, инкрустированного костью, дробовика, как неожиданно пришли добрые вести.
     Старый пастух с гор, вид которого эти вести обрели, пришел под вечер и скромно дожидался аудиенции. Когда ему было велено войти, пастух прошествовал к Золотникову и просто сообщил, что знает, где логово твари. И в доказательство принес шкурку морской свинки.
     Увидев шкуру, Золотников онемел, потому что шкурка была редкой масти, из той самой серии, что порешила тварь еще в самом начале. А значит, не врал пастух, который ушел в этот день домой богатым человеком.
     А привыкший действовать Валерий Валерьянович наконец понял, что скоро сможет сразиться с тайным своим врагом лицом к лицу.
     Шкурку он повесил над входом в дом - как флаг или трофей.
     Валерий вздохнул - лимузин нес его сквозь теплую ночь, дорога петляла и вот, на одном из отрогов стала видна ферма, уютно расположившаяся в неглубокой долине. Отсюда она казалась маленькой - скопище цветных огоньков, словно кто-то положил на дно долины кучку цветных фонариков, вроде тех, что висели у мэрии, но Золотников знал - там, внизу, много людей, большие строения, вольеры, свинки, там замешано много чего - внизу, свитой в кольцо цветной гирляндой лежала крошечная его, Золотниковская империя. Эти огни были вершиной айсберга, который почти полностью состоял из денег, надежд и опасений.
     И айсберги тонут. Теперь хозяин знал это наверняка.
     Золотников тоскливо смотрел на свою ферму, которая выглядела сейчас такой цветущей, словно и не нависла над ней и ее хозяином тень краха.
     Крах - страшное, жесткое слово. Вот, что Валерий Валерьянович боялся всегда. Вот о чем, всегда думал он, засыпая вечером и просыпаясь ранним утром. Крах. Остаться без денег. Обеднеть. Опуститься. Пасть на дно. Чем выше ты, тем больнее тебе падать.
     Наверное, это единственное, что он по настоящему боялся. Крах был невидим, неуязвим, потому что не материален. С ним трудно было бороться - и он всегда, всегда мог прийти, независимо от твоих тщетных усилий.
     -"Потерять все деньги?" - думал Золотников бессонными долгими ночами, - "Обеднеть? Продать дом, машину, все! Стать бездомным? Побираться, мерзнуть холодными ночами, медленно спиваться, бояться всех и вся? Нет! Не бывать этому! Лучше умереть как лев, чем жить как дворняжка! " - и только тут он засыпал слегка успокоенным. Рожденный в небедной семье, Золотников не знал, почему страх бедноты так настойчиво преследует его. Словно он знает, каково это - побираться. Это знание пугало и настораживало.
     Потому с юности Золотников только и делал, что пытался избавиться от этого призрака бедности - он зарабатывал, зарабатывал снова и снова, умножал заработанное и, когда тяжкие мысли лезли в голову, он просто шел и покупал себе новую машину, яхту или дом на побережье. И крах отступал, бессильно скрежеща зубами.
     "Что есть ад?" - думал Золотников, - "если не бедность?"
     От всех попрошаек он шарахался как от чумных, проявляя худшие из возможных суеверий.
     И Валерий делал деньги - больше, больше и больше, надеясь создать в будущем такую империю, которая будет работать на него и которая уже не сможет потерпеть крушение. Его личная империя, и если бедность была адом, то богатство, несомненно, раем - обетованной землей, куда всю жизнь стремился Валерий Золотников.
     В свой личный Денежный Рай.
     А теперь на пути в золотые кущи стояла тварь - и угрожала свергнуть его в тартар.
     Ферма манила ее, как огонь - мотылька, вот только огонь этот не обжигал. Почему так вообще получилось? В провинции множество свиноферм, почему же тварь повадилась именно сюда, к Золотникову? Или это кара - жестокая, и бьющая в самое больное место, как и положено личному проклятью?
     Страшно, когда детские страхи обретают лицо. И крушение надежд вдруг облеклось шерстью и оскалило острые клыки.
     Дорога снова сделала поворот, и маленькое скопище огней, мигнув, скрылось за склоном.
     Валерий радовался, как ребенок, вестям старика. В тот же день он нанял двух бывалых охотников из ближайшего села, заплатив им деньги, с которыми они могли оставить опасный свой промысел и до конца жизни разводить маргаритки. Охотники выслушали его, степенно кивнули и, подобрав свои берданки, к вечеру вышли. Вся ферма провожала их, им махали руками и подбадривали выкриками. Ловцы скрылись в лесу, и головы их на следующее утро обнаружили в вольере номер десять. Берданок не было, равно как и свинок. После этого случая половина из оставшихся верными хозяину работников позорно бежала с фермы, а все остальные дружно ударились в мистицизм, густо мешая его с религией.
     Поражение охотников, на счету которых был не один десяток медведей, подтолкнуло новый виток слухов. По округе шли разговоры, главным в которых был вопрос "на кого же мы охотимся?! " и "кто же там?! "
     Крестьяне запирали на ночь окна и двери, скотину не выгоняли дальше плетня, а невысокие зеленые горы, красующиеся на открытках провинции как символ тепла и удачи, стали преисполнены вдруг некоей мрачной угрозы, и ветер по ночам гудел в кронах деревьев с сумрачной тоской.
     Надо заметить, что экономический спад был все-таки не только у одного Валерия Валерьяновича - туристские компании потеряли часть пугливых клиентов, что упаковали вещички и отправились домой сразу после второго убийства. Но это продолжалось недолго, потому что в провинцию неожиданно хлынул совсем другой люд - охочий до рискованных сафари, хорошо вооруженный тяжелыми ружьями и безрассудной храбростью.
     Эти рыскали по лесам, в надежде отыскать знаменитого Ночного Черта, убить его, а после повесить шкуру в каминном зале своего особняка. Скоро провинция зашевелилась как растревоженный муравейник. Неприятным было то, что в суете этой немалое место уделялось Валерию Валерьяновичу и его странной с тварью связи. Цены на шкурки падали как осенние листья. Предупреждения, приходящие из Вратари клуба, становились все менее вежливыми и все более конкретизированными - между черных строк чувствовалась все менее прикрытая угроза.
     Золотников снова пошел в атаку - сцепив зубы и почти вслепую. Шестеро охотников и трое спецназовцев с табельным оружием оценили предложенные им суммы и согласились отловить тварь. Эти люди были высокие, крепкие, с неподвижными лицами и прицельно стреляющими глазами. Они казались неуязвимыми, и от них явственно разило чужими смертями. Они знали и любили свое дело.
     Их не провожали с почестями, но народ с фермы нет-нет да и посматривал вслед уходящим с тоскливой надеждой. Также смотрел и Золотников - идущие прочь люди уносили его судьбу в своих больших, покрытых шрамами и мозолями руках.
     Всех убили. Назад не вернулся ни один. Тварь пришла в полночь и унесла жизни свинок из вольера номер три. Костик нашел своего хозяина, сидящим на веранде и плачущим как малый ребенок. Выглядело это столь необычно, что управляющий растерялся. Босс выглядел абсолютно раздавленным.
     Люди продолжали бежать. Весть об убийцах быстро разнеслась по округе, и часть толстосумов с ружьями отбыла из провинции. У остальных это лишь прибавило азарту.
     Мистические слухи набрали силу и стали почти каноном. В том, что на ферму наведывается потустороння тварь, не сомневался уже никто.
     Впрочем, в эти дни бесповоротного падения в пропасть случались и хорошие новости. В вольере номер семьдесят семь у самой обычной пары зверьков родилась свинка удивительной перламутровой масти. Даже у новорожденной шерстка отливала замечательным розоватым отблеском, дымчатым и одновременно глянцево поблескивающим. Валерий Валерьянович полчаса провел, держа это чудо в руках, любуясь красивым оттенком, а свинка пригрелась у него в ладонях, перебирала розовыми лапками и жмурила фиолетовые глаза. Это могло быть началом новой, редкой, а значит - дорогой породы, и потому, глядя на свинку, Золотников на время забывал о своих бедах.
     Увы, беды не забывали о Валерии Валерьяновиче. Он нанял новых стрелков и проводил их, стараясь не глядеть в лица. Естественно, никто не вернулся. Из Вратари клуба пришло предложение встретиться с глазу на глаз на приеме у мэра, что устраивал очередную годовщину провинции. Золотников подумал и принял предложение, прекрасно зная, что если он не сможет убедить Серьгюссона в своей кредитоспособности, то этот прием может стать для него последним. В бизнесе всегда так - не ты, так тебя. Ты сидишь высоко, но стоит ослабнуть - и вот ты падаешь вниз, в гущу таких же, как ты, и тебя терзают и рвут на части. Самая длительная ролевая игра - "царь горы". В нее играют всю жизнь.
     В последующие три дня перед приемом производство окончательно стало. Свинок осталось меньше половины. В продажу поступали некондиционные шкурки, но даже эти убогие меха не могли полностью покрыть дыры в поставках. Завод остановился, империя Золотникова вошла в последнее пике.
     Но терпение хозяина фермы лопнуло лишь предыдущей ночью, когда была похищена перламутровая свинка. Нет, тварь не убила ее, как это делала с остальными. Просто ночью свинка исчезла, не успев издать не звука, а с утра Валерий ждал лишь осиротевший вольер. Это лишний раз доказывало, что тварь в своем роде тоже была ценителем, планомерно отнимая у хозяина самое дорогое. У Золотникова потемнело в глазах, и отчаяние вдруг покинуло его, уступив место мертвенному покою камикадзе. Он постоял перед пустым вольером, а потом собрал работников фермы и произнес перед ними речь, столь страстную, что конец ее потерялся в бурной овации. Так, наверное, приветствуют командира бойцы попавшей в окружение дивизии, что три недели скиталась по болотам, а потом решила дать последний, отчаянный и наверняка самоубийственный бой. И только Костик, глядя в мертвенно-бледное лицо шефа, чувствовал озноб. С таким лицом люди идут на таран.
     Весь день Золотников провел в лихорадочной деятельности, собирая самых лучших бойцов, расходую на это оставшиеся деньги. Истратил так много, что, наверное, ферму уже нельзя было поднять с колен. Но он не думал о завтрашнем дне - того словно не существовало. Да так оно и казалось. Были только Золотников и его тварь.
     Уезжая, хозяин наказал бойцам чистить ружья и ждать.
     А вечером был фуршет.
     В свете фар лимузина возникли ворота - чугунные, с замысловатыми химерическими извивами. За решеткой светились огни большого дома, окна фабрики, фонари аллей между вольерами, а еще дальше вздымались безмолвные черные горы, в которых было логово твари.
     Золотников почувствовал, как сердце бьется все быстрее от странной смеси страха и азарта и глубоко запрятанной ненависти. Сегодня! Сегодня я взгляну тебе в глаза, тварь, в твою морду с оскаленными клыками! Людям редко дается шанс поразить собственный страх - но мне выпала эта большая честь!
     Хозяин вышел, неожиданно тепло улыбнулся шоферу и пошел к воротам фермы. Озадаченный шофер смотрел ему в спину, снедаемый непонятной тревогой - Золотников словно прощался навсегда.
     Бойцы ждали на лужайке у дома - двенадцать отчаянных, закаленных людей, у которых жажда наживы смешалась с ненавистью и тягой к освобождению - здесь были наемники, были самые отчаянные работники фермы, были родные погибших от клыков твари. Эти стояли чуть в стороне, и глаза их горели жаждой мести. Они были вооружены - ружьями, тяжелыми и не очень, полуавтоматическими винтовками, карабинами и слонобойными автоматами, десантными пистолетами-пулеметами с лазерным прицелом. Они собирались убить легенду. И были полны решимости это сделать.
     На этот раз Золотников ничего не говорил - просто прошел в дом и взял свое ружье, дорогое, с замысловатой инкрустацией и патронташ дорогой кожи. Валерий чувствовал некоторое облегчение - было приятно действовать, идти вперед без оглядки, с надеждой глядя вперед. Это было куда лучше тягостного ожидания прошлых недель.
     Провожали их только несколько крестьян - печально, а кое-кто даже со слезами на глазах, да морские свинки, чьи блестящие глаза смотрели вслед с ожиданием.
     Свет фермы остался позади, и горы сомкнулись над группой бойцов. Над головами светили звезды, да где-то далеко вставал из залива молодой рогатый месяц. Провинция притихла.
     Впереди вилась узенькая звериная тропка, освещаемая мощными галогеновыми фонарями в руках идущих. Народ молчал, погруженный каждый в свои думы. Валерий Валерьянович, сжав зубы, шагал в самом авангарде колонны, готовый принять на себя, если что, первый удар судьбы.
     Тропка шла вверх, в гору, никто, впрочем, и не сомневался, что тварь выберет себе лежбище высоко на склоне - так куда неприметнее. Невидимые во тьме деревья глухо шумели от налетевшего ночного бриза. Где-то в отдалении закричала ночная птица, и люди на миг замерли - лучи фонарей шарили по непролазной чаще, утыкались в колючие заросли самшита, облизывали гладкие стволы лиан, уходящих куда-то вверх. Где-то выше росли сосны - их резные верхушки слегка выделялись на фоне ночного темно-синего неба. Ночи в провинции темные - что поделаешь, юг.
     На первый след они натолкнулись спустя полкилометра выше по горе - на кусте дикой, незрелой, ежевики висела знакомая сухопутная селедка, сделанная из грызуна. У этой свинки сохранилась часть шкуры, видно - тварь в запале утащила вместе с шерстью и самого грызуна, но по пути заметила и второпях расправилась со зверьком. У этой свинки глаза были закрыты, а пасть распахнута в последнем оскале, так что желтые резцы все еще агрессивно поблескивали. Свинка билась за свою жизнь до последнего.
     Костик поднял грызуна, показал хозяину. Золотников кивнул - теперь уже недолго.
     -"Я иду, тварь!" - подумал Валерий, решительно шагая через ночной подлесок, - "Я иду в свой Золотой рай, и ты не сможешь, слышишь, не сможешь меня остановить, потому что я буду драться как эта свинка! Биться до последнего!"
     Народ приободрился - проверяли на ходу ружья, зорко мерили глазами ночной лес. Высоко в небе в медленном танце кружились звезды.
     У самой пологой вершины, в зарослях колючего, неприветливого ельника находился неглубокий овражек, дальний конец которого венчала темная, неряшливая дыра. Темная даже для оврага - провал в ничто.
     Здесь и жила тварь.
     А встречали новоприбывших давешние охотники, пародией на известную картину обложенные вокруг аккуратными кучками собственных внутренностей. Вольготные позы никого не обманывали - бесстрашные убийцы медведей давно остыли. Ружья столь же аккуратной пирамидкой обретались чуть поодаль - твари была не чужда артистичность.
     Нора тупо смотрела на пришедших слепым черным оком - пугала, давила - что-то подсказывало, что тварь была внутри.
     Остановились, фонари разом уперлись яркими световыми копьями в пещеру. Но нора так и осталась темна - видимо, сразу после входа сворачивала куда-то вниз. Стали видны белесые корни одной из сосен, проросшие через земляной потолок. Из глубин земных тянуло специфическим душком, который работники фермы, однако, сразу распознали - он был связан с их профессиональной деятельностью - запах вымоченный в растворе свиных шкурок.
     -Здесь она, - нарушил молчание Золотников, - почивает на награбленном, тварюга.
     -Что делать-то будем? - спросил Костик.
     -Выкурить, мож, ее? - сказал один из охотников, - как медведя, наружу?
     -Не, - сказал Валерий после паузы, - не такая она тварь, чтобы дыма бояться. И поглядите - они уже пытались это сделать.
     Лучи как по команде скользнули ниже - земля перед входом была выжжена, и выжжена давно - пепелище уже успело разметать дождями.
     -Наверное, те еще, первые, - сказал кто-то из рабочих.
     -Вниз надо, - произнес один из убийц, - подманить под плотный огонь, так, чтоб не прорвалась.
     -Там гранатами нельзя, потолок обвалится. Может - засаду?
     -Обойдет, я уверен. И мины обойдет. Ее можно только так - лицом к лицу.
     -Лицом к лицу... А глядите, у этих то, жмуриков, что у них вместо лиц?
     -Лица на месте, просто их шкурками накрыли - развлекается тварь.
     -Отродье богомерзкое...
     -Тихо!!
     Замолчали, и вовремя - и глубины норы донесся шелестящий ноющий звук, от которого мороз шел по коже и волосы вставали дыбом. Может быть от того, что больно это было похоже на сдерживаемый смешок - если бы смеяться вдруг вздумала бетономешалка.
     -Пошли, - сказал Золотников, - светить прямо перед собой. При малейшем шевелении - стрелять!
     И они вошли внутрь - кучка переполненных жаждой победы людей. Своды пещеры закрыли от них остатки света, и лишь туннель вился все ниже и ниже, подобно пустому черноземному червю, форма от которого осталась через много лет после его гибели.
     В норе было сыро, холодно, бледные корни свисали с потолка и нежно проводили самых высоких из охотников по головам. Те от этих прикосновений вздрагивали и втягивали головы в плечи. Костик ощутил, что, несмотря на холод пещеры, вспотел. Народ нервно переглядывался, и лишь Золотников по-прежнему решительно шел вперед - темная фигура, из которой бьет ослепительный свет. Мороз шел по коже от этого сочетания.
     И тут туннель завершился - широкой пещерой с низким потолком и гладким, утоптанным полом. Воняло здесь дико - в воздухе угадывался запах формалина, гнили, разлагающейся шерсти. В сочетании с холодным неподвижным воздухом все это создавало ощущения присутствия в морге. Люди напряженно замерли - лучи фонарей прыгали по своду, жадно обшаривали стены.
     А потом уперлись в темную прелую кучу у дальней стены - которая казалась бы компостом, если бы так не воняла. Свет высвечивал мелкие детали - кое-где на куче поблескивали тусклые искры - шерсть свинок покинула своих хозяев, но все еще лоснилась.
     -Здесь... - сказал Валерий, - вот здесь она все хранит... Ну, где ты?! - крикнул вдруг он, и стоящие позади вздрогнули от неожиданности, - Где ты, тварь?! Я пришел!! Я вот он! Здесь! СЛЫШИШЬ?!!
     И Валерий Валерьянович Золотников пошел вперед, к куче наворованных у него шкур. Верный Костик шел рядом с шефом, прикрывая ему правый бок.
     -ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?!!! - заорал хозяин неистово, потрясая ружьем, - ТЫ...
     Тварь прыгнула справа, словно материализовавшись из окружавшей ее тьмы. Золотников только успел увидеть смутное, ребристое тело, горящие яростью желтые глаза да фарфоровый отблеск оскаленных клыков, а потом его толкнуло, он упал, беспомощно размахивая руками, и ударился затылком о твердый пол.
     Мир поплыл. В лицо щедро плеснуло горячим. Кто-то стонал, а позади уже открыли огонь.
     Тварь, мерзкая тварь знала, что он придет. И она целила в Золотникова, но Костик оказался рядом в последнюю минуту. И встал на пути прыжка. Теперь он умирал на груди у хозяина, обильно поливая его черной в электрическом свете кровью.
     Народ стрелял. Пещера переполнилась грохотом и запахом порохового дыма, над головами свистело и визжало, алые вспышки от выстрелов мешались с льдистым отсветом фонарей в безумное стробоскопическое шоу. Все двенадцать стволов одновременно работали, сея кругом смерть и запах гари. Гильзы обильно орошали землю латунно-свинцовым, горячим дождиком. Пыжи порхали как ночные, опаленные бабочки.
     Валерий Золотников пытался встать, но тело не слушалось его, а потерявший лицо Костик все плакал и плакал кровавыми слезами у него на груди. Золотников кричал, но его совершенно не было слышно. Ему в лицо сыпался мусор, а свинцовые вестники смерти пели короткую, но победную песню у него перед глазами, на миг взблескивая красноватой искрой, и летели дальше, как стая разогнанных до сверхзвуковой металлических ос.
     Стремительные вспышки сливались в одну бесконечную огнестрельную дискотеку, на которой танцевало двенадцать человек и одна тварь. А потом тварь развернулась и прыгнула в толпу. Она получала все новые и новые удары в бок, в голову, в лапы, и изящная паутинная россыпь алых брызг на секунду вспыхивала в сошедшем с ума свете, пули рвали ее тело, но шла вперед и убивала, убивала, убивала. Вой, ор, крики боли и чей-то отчаянный мат смешался в монотонное звуковое сопровождение в стиле габба. Дым от выстрелов диковато колыхался в лучах от фонарей, меняя цвета с сизого на нежно-розовый. Людские силуэты неистово танцевали в нем свой последний танец. И их становилось все меньше.
     Кто-то с криком бежал, и эти выжили. Кто-то сражался до последнего, и когда магазин верных ружей опустел, пытался бить чудовище прикладом. Кто-то, сминаемый страшными челюстями бил по желтым глазам с криком "никогда не сдавайся! ". А кто-то ловил чужие пули и падал на потеплевший от крови пол. Пули рикошетили от ружей напарников, вспышки выхватывали из тьмы перекошенные обезумевшие лица, и люди уже стреляли в них, они уже не контролировали себя, полностью погрязнув в смертельной пляске.
     Последним умер Костик, тяжко изрыгнув кровью на парадный костюм хозяина.
     Валерий Золотников остался жив.
     Неверными руками он стряхнул с себя тело управляющего и с трудом поднялся на четвереньки.
     В пещере стояла тишина - горячая, пропитанная порохом, потом и чужими смертями. Сначала казалось, что он оглох, но под земляными сводами и впрямь поселилась тишь. После недавнего грохота она приносила чуть ли не физическое блаженство. Золотников рывком воздел себя на ноги. Голову ломило от боли.
     На полу в живописном беспорядке были раскинуты фонари, которые изящно подсвечивали нечто вроде японского сада камней - бесформенный, но со скрытой гармонией натюрморт. Вот только вместо камней были людские тела.
     Тварь убила всех. Но и сама не уцелела.
     Валерий Валерьянович шел вперед, то и дело запинаясь о неподвижные тела, пока не достиг самой середины сочащегося черной влагой альпинария. В своеобразной решетке из трех искореженных ружей покоилось неподвижное тело врага. Золотников подобрал один из фонарей и направил его на тварь.
     Это был пес, или вроде того. Стоит признать, что опознать мертвую тушу было довольно сложно - плотный огонь превратил шкуру чудовища в решето. Но это был пес, только очень большой, и вместо шерсти его топорщились хитиновые, сизые шипы. Да и не бывает у обычной собаки десятисантиметровых клыков. Мощное, приземистое животное, похоже на кого-то из бойцовых пород - пит-буля, а может быть, ротвейлера. Длинный, красный язык с раздвоением на конце вывесился из костенеющей пасти. Один из желтых глаз отсутствовал, а второй был мутен и пуст, похожий на подгоревший желток.
     Тварь была мертва.
     Одежда Золотникова пропиталась не его кровью.
     Он победил.
     На негнущихся ногах Валерий Валерьянович подошел к своему дурнопахнущему Золотому Раю. Шкурки. И какое-то шевеление на самом верху. Он наклонился и увидел перламутровую свинку, выбравшуюся из завала шерсти павших собратьев и потешно щурившуюся на свету. Она была еще совсем крохотная, ничуть не испуганная грохотом стрельбы.
     Валерий Валерьянович улыбнулся и взял зверька на руки. Так, с прижатой к груди свинкой, он пошел через зал, аккуратно переступая через трупы охотников. Улыбка не оставляла его, рассеянно блуждая и одаривая собой неровные стены и переплетения древесных корней. Свинка пригрелась и тихо посапывала, забавно фыркая во сне.
     Золотников шел вверх, к свежему ночному воздуху. В душе было пусто, как в голове у этой забавной розовой крохи.
     У выхода он остановился, рассеянно глядя на теплые, южные звезды.
     -Глядите, это он! - крикнул кто-то, - Он это сделал! Не может быть!
     И тут же другой голос:
     -СТОЯТЬ!
     Валерий посмотрел вперед - они все были здесь: Волков в своем камуфляжном охотничьем костюме, с восьмизарядным карабином в руках, Синявкин, зябко кутающийся в дорогое кашемировое пальто, Серьгюссон в черном, остальные члены Вратари-клуба с холодными жестокими лицами и десяток наемников с воронеными автоматическими ружьями.
     Понятно. Значит, шанса ему не дали.
     Больше всех удивился Волков. Он крикнул, почти испуганно:
     -Как ты это сделал?! - но Серьгюссон нетерпеливо оборвал его, властно махнув наемникам:
     -Вали его!!!
     Золотников повернулся и побежал обратно в нору. Позади начали стрелять, а затем кинулись следом. Наемники тихо матерились, Серьгюссон подгонял, Волков и Синявкин бубнили о чем-то в отдалении - может быть, обсуждали, кому отойдет освободившаяся собственность.
     Бывший хозяин бежал прочь, прижимая зверька к груди. Стены туннеля плясали перед глазами, голова раскалывалась, сердце испуганно билось. Потом кто-то выстрелил, совсем рядом, Золотников шарахнулся, споткнулся и покатился вниз по наклонному полу, изо всех сил стараясь защитить свинку. Стены и пол больно били его по бокам, пинали раз, два, болезненно, по ребрам. Над ухом завопили:
     -Ушел! Ушел... пшел. Пшел, давай!

     ... Очень яркий солнечный свет бил ему в глаза, отражаясь от стекол унылой панельной многоэтажки. Серый и такой же унылый мент вполне вписывался в это окружение. Сапог его еще раз вяло, но болезненно приложил Валерия в бок.
     -Что?! - крикнул Валерий, закрываясь рукой.
     -Пшел, грю, чмо бездомное! - объяснил мент, - я грю, здеся баа-альшие люди ехать будут, а тут ра-азлегся, как гно на солнышке.
     -Кто... - вымолвил потрясенный Валерий, но тут мент, видимо, разозлился и пнул его по настоящему, так что Валера поспешно вскочил и привычно побежал вдоль улицы, шлепая ступнями по холодным весенним лужам.
     Через два квартала, в темной, загаженной подворотне он остановился передохнуть и привести чувства в порядок. В голове все еще саднило от вчерашней попойки. Мир казался омерзительным, но надо было идти, просить денег, потом искать, где бы добавить, чтобы придать красок существованию. Горечь и разочарование были так велики, что Валера тоскливо завыл.
     Он прислонился к стене и вдруг почувствовал, что под его правой рукой что-то зашевелилось. С величайшей осторожностью он отодвинул руку и дал доступ к воздуху почти задохнувшемуся зверьку. Морская свинка вяло отталкивалась от Валериной груди сморщенными крысиными лапками.
     -Чук! - сказал Валера дрожащим голосом, - Чук, ты вернулся!
     Он гладил зверька, называл ласковыми именами, а свинка тупо смотрела на него большими, поблескивающими глазами, да подставляла холеную свою шерсть под нежно гладящие пальцы.
     Шерсть цвета перламутра.

Курьер.

     -Тля меня возьми, если понимаю я, нафига вы, курьеры, добровольно в такую даль претесь? - говорил Порожняк, - али дома дел нет совсем?
     -Долг, папаша, - сказал Константин отвлеченно.
     -Долг! - повторил Порожняк, - так и останетесь со своим долгом, как голь перекатная. Ни кола, ни двора. Сгинете где-нить со своими письмами.
     -А долг - дело такое, Порожняк, - вставил водила, - не ты - он тебя выбирает. Ты нам лучше уши не конопать. Ты про дорогу побольше расскажи.
     Порожняк тяжело вздохнул. Посмотреть со стороны - и впрямь жалко ему уходящих. Вот только более прижимистого торгаша свет еще не видывал, и все это знали. Хотя, может, и было у него о чем сожалеть - в конце концов, гости платили, и платили исправно, как испокон веков делают это курьеры. Стояли все у западных ворот, из которых по летучей пыли убегал вдаль тракт. Было тут пустынно, солнце палило сверху - белесое и распухшее, но от того не менее жаркое. Небо было под стать - серое, словно пропитанное пылью. От вездесущих крохотных частиц пепла невыносимо хотелось кашлять, пыль лезла в глаза, вызывала мучительный зуд.
     Впрочем, трое из стоящих здесь людей к пыли давно уже привыкли, настолько, что сомнительная чистота внутри периметра города казалась им чуть ли не стерильной - они плохо спали ночами, если песок не пел им колыбельные. А четвертый - не собирался здесь долго задерживаться.
     Поляков обвел взглядом далекий мутный горизонт, привычно щуря глаза - город стоял на самой границе, а дальше расстилались ровные, как стол, степи Мертвых земель - в которых ничего не росло, кроме ободранных, серых, как пыль, колючек да хрупкой агатовой вездетайки - твердой как сталь и куда более хрупкой, которую не смог бы проглотить никакой верблюд.
     Впрочем, никто уже давно не видел живого верблюда.
     Мертвые земли, тянущиеся километр за километром, населенные лишь пугливыми ночными рептилиями, змеями кислотных расцветок, да крылатыми и пыльными демонами. Ну и пыль, конечно, пыль была единственным и самым главным достоянием Мертвых Земель. Пыль засыпала следы и трупы погибших животных, пыль засыпала все. Она была воплощением времени - эта пыль, рано или поздно она скрывала все без возврата.
     -А че о них говорить? - сказал Порожняк, - Вот тебе тракт. Он идет туда, к горам и дальше. А местность вся одна и та же - пыль, песок. К востоку сильно не отклоняйтесь - там город был, фонит слишком сильно. К востоку захоронения одни - трупоедов развелось - не дай бог. Пользы от них никакой - есть нельзя, мясо жесткое, тяжелые металлы опять же накапливают, твари. В общем, не едьте туда - и целы останетесь. Еще дикари есть.
     -Что, тоже там? - спросил Константин.
     -А как же, дикие места, - сказал Порожняк почти довольно, конечно - ему что, здесь оставаться, - возле захоронений кучкуются. Когда-то были люди - лет сто назад. Но перемешались все, браки пошли с демонами и, не поверишь, чуть ли не с трупоедами. Теперь там такой сброд - сунься - и ты без головы.
     Позади, из-за городской стены выглядывали головы любопытных. Детей среди них было не много - этим смотреть на курьеров не давали, чтобы тягой к путешествиям не заразились. Курьеров уважали, да, но уважали на расстоянии.
     -Еще змееволки, - продолжал Порожняк, - но эти тупые, и только по ночам орудуют. Кроме того, им за вами все равно не угнаться - медлительные.
     Чуть в стороне подрагивал корпусом потрепанный песчаный багги. Трубы каркаса покрылись желтоватым налетом, но мотор тарахтел ровно, мощно. Агрегат бодро расходовал дефицитный высокооктановый бензин и был особой гордостью Водилы. Сам Водила с легким омерзением слушал сейчас Порожняка. Ганслингер, как никогда сейчас похожий на рыбака из забытой богом скандинавской деревни, обретался на своем обычном месте - в кокпите стрелка, и к беседе не прислушивался.
     Установленный на турели авиационный пулемет Дегтярева недвусмысленным символом пялился в пыльное небо.
     А в багажнике багги гнездился стальной, обшарпанный ящик, в котором и находилось самое ценное - два десятка запаянных металлических трубок, похожих на сгинувшие в древние времена контейнеры для пневматической почты. И даже функция у этих поблескивающих цилиндров была одна и та же - они защищали письма во время транспортировки.
     Что-что, а письма могли вынести много больше, чем почтальоны.
     Толстая, приземистая сумка на четырех колесах, трое курьеров - и один долг на всех.
     -А ближе к долине Ксанди, - сказал Порожняк, - там вообще ничего нет. Одни мавзолеи, в землю вкопанные. Вы там все ж поосторожней - там, грят, Мусорщики ошивались.
     -От, черт! - сказал Водила и сплюнул, - когда ж их перебьют?
     -А никогда, они плодятся быстрее, чем их убивают. В общем... гиблое место, куда ни глянь.
     -Брось, Порожняк, - сказал Константин, - не тебе ж туда ехать.
     -Ну, погнали, что ли? - подал голос Ганслингер, - Водила наш как, бодр?
     Тот поднял руку в знак подтверждения - в своем кожаном танкистском шлеме он выглядел безумной версией пилотов первых аэропланов. Блестящие зеркальные очки в стиле семидесятых только усиливали это ощущение.
     Константин Поляков дружески кивнул Порожняку, и, легко подхватив кожаную потертую сумку с письмами, зашагал к багги. Чувствовал себя курьер великолепно, дышалось полной грудью, глаза привычно щурились от пыли, а впереди лежала новая дорога, и чувство близкого пути будоражило кровь. Хорошо, когда ты любишь свою работу, когда ты нужен. В таком случае ты будешь счастлив и опасности, трудности и неурядицы - они только позабавят тебя, только бросят вызов.
     В сумке лежали письма, которые надавали Полякову жители городка - с примерным указанием адреса на другом конце материка. Вместе с письмами они отдавали свою надежду и теперь только на нем, Константине, лежала ответственность, осуществятся они или нет.
     Водила запрыгнул к себе на сиденье, Поляков вывалил письма в ящик и сел на место пассажира. Горожане из-за частокола закричали, замахали руками - слышались пожелания удачного пути, легкой дороги. Константин тоже в приветствии поднял руку и багги, провернув большими задними колесами по пыли, отвалил. Пыльное облако совершенно застлало Порожняка, тот закашлялся, но тоже помахал на прощание.
     Багги шел на Юг - и впереди лежали Мертвые земли. А позади, в ящике, три десятка чужих писем, которых ждут - не дождутся в самых экзотических местах этого порушенного края. А также те, которых уже не ждут. Пыль вилась за колесами, текучая как вода, неутомимая, как песок, целеустремленная, как ход ледника.
     Все как всегда - багги летит сквозь пыльный день, мотор мерно рычит, Ганслингер в своем кокпите меланхолично держит руку на кожухе пулемета и неподвижным взором смотрит вдаль, как птица, сохранись здесь хоть одна. А Поляков на переднем сидении щурится от пыли, чувствует, как горячий ветер овевает лицо, задирает голову и смотрит в серебристое небо, на котором уже много лет не появляются звезды. Курьер - это не только работа или стиль жизни. Курьер - это призвание. Это и есть жизнь - здесь, вдали от городков, в мертвой пустыне, с надеждой руках и взглядом за горизонт.
     Много писем, и одно из них - в самый гиблый район Мертвых земель. На юг от захоронений. Кто туда пишет? Константин держал это письмо в руках, сжимал гладкий стальной футляр и все не решался его открыть. Письмо было тяжелым, слишком тяжелым для бумаги. Поляков обнаружил его на крыльце своей собранной из оргалита хибары, что по милости Порожняка служила ему в последнее время домом. Кто-то принес футляр и побоялся дать в руки курьеру. Адрес, однако, указал подробно, да добавил пометку "срочно". Письмо было важным - вот что оно излучало - важность, необходимость, и Поляков поклялся сам себе, что непременно его доставит. Надо сказать, что при упоминании адреса слега зароптали даже Ганслингер с Водилой - мол, долг - долгом, но лезть вот так вот на рожон! Но Поляков настоял на своем. Письмо должно дойти до адресата - это нехитрое правило давно уже тянуло на смысл жизни для почтальона. И хотелось добавить - это письмо в особенности.
     Константин снова ухмыльнулся набегающему ветру, в конце концов - что есть рай, если не выполненный сполна долг? Только тогда и живешь в мире с самим собой.
     Ехали весь день и к вечеру удалились на приличное расстояние от города. Видели несколько скоплений волков - по мере удаления от обжитых земель звери мельчали, мутировали, шерсть у них становилась все реже, торчала неряшливыми клочьями. Волки были голодны, они подбегали к багги и некоторое время неслись рядом с машиной, вывесив сизые, покрытые сыпью языки и косясь дикими желтыми глазами. Но нападать, понятно, не стали. Тракт вился впереди, а по правую сторону дороги пролегла извилистая неглубокая трещина, дно которой залило черной, непроглядной тенью. Казалось, там что-то движется, что-то течет - как будто агатовая, вязкая река, но конечно - это не было водой, в Мертвых землях вообще напряженка с жидкостью.
     Поляков откинулся на спинку сидения и предался любимому делу - читал письма. Желтые, потрепанные конверты в его руках, листы из дрянной веленевой бумаги, скатанной из тряпок, и куски настоящего пергамента у тех, кому не хватило денег на велен, и обрывки газет с никому не нужными уже новостями, и ломкий пластик - наследие древних времен, и магнитные кассеты для счастливчиков, имеющих генератор, и покрытые мелким письмом деревянные планки для не имеющих ничего. Множество чужих мыслей, отпечатанных почти на всех носителях, что знало многострадальное человечество.
     Солнце - красное, как кровь - с трудом пробивало свой анемичный закат через пылевую завесу. Тяжкие, сизые тучи зависли над горизонтом наподобие причудливых гор. Казалось - вот-вот облака прольются горьким дождем, но нет - тучи никогда не проливались, уже много лет. Они были сухими - эти тучи. Сухими и жаркими, как и все Мертвые земли.
     Багровый блик отражался в зеркальных очках Ганслингера, пулемет вырисовывался на фоне заката и казался таким же красивым, как фотографии пальм на фоне садящегося солнца в рекламном буклете. Пыль под ногами багровела и вихрилась, и местность была похожа на Марс, и курьеры знали, что ночью она засеребрится и станет похожа на Луну.
     Когда-то она была зеленой, эта местность. Поляков знал это, хотя верилось с трудом.
     Водила вставил потрепанный жизнью и временем диск в CD вертушку с треснутым и заботливо заклеенным синей изолентой корпусом. Диск скрипнул, провернулся, подставляя шелушащийся бок лазерному лучу. В динамиках зашипело, а потом низкий, приглушенный голос поплыл над пыльной равниной, мешаясь с гулом двигателя и шипением пыли под покрышками:
     "... love letter, Love letter... Go better, go better..."
     Глаза Полякова бегали по строчкам.
     "Здравствуй, Володя. Как ты там в Москве? Говорят, это очень большой город, и красивый. Совсем не такой, как у нас. Наш маленький, но зато все друг друга знают. А ведь в больших городах и позабыли давно, как это.
     Мы все очень скучаем. Весь класс. С тех пор как ты от нас ушел, все грустят, ведь ты у нас был главой компании. Как говорит моя мама - ты был лидером класса. А теперь у нас, наверное, лидера нет, вот как-то стало и грустно.
     А вообще у нас все хорошо. Я закончила шестой класс с отличными отметками - представь себе, ни одной четверки! Представляешь! Мне теперь завидуют. Инка говорит, что я зазналась - мол, важничаю, перед учителями выслуживаюсь, может - тоже хочу в лидеры класса попасть. А, да ты ее знаешь! Ничего она не понимает, а навредить всегда готова. Сама-то кончила четверть с тройками, вот и завидует! А завидовать нехорошо!
     Наш классрук Маргарита Алексеевна шлет тебе привет, желает тебе хорошо учиться и получать хорошие отметки, как ты это делал у нас. А вот злюка Майя Николавна от нас ушла - а помнишь, как она тебя линейкой по пальцам съездила? Как ты ей навредить поклялся, да все решиться не мог? Вот смешной был! А Васька Сидоров тоже ушел, уехал куда-то под Питер. Разбегаемся мы кто куда! Мама говорит, что у нас в городе совсем нет работы, и к тому же граница слишком близко, и мама говорит, что это опасно. Вот не знаю почему - ты не верь телевизору, у нас в городе тихо, и сирень цветет. Знаешь, как чудесно пахнет!
     Скоро уже лето, и я все надеюсь, что ты оставишь свою Москву и приедешь к нам. Хотя бы на три месяца! Мы все скучаем и очень хотим тебя снова увидеть. Приезжай! Сходим на наше озеро - оно совсем заросло, но кое-где еще видна вода. А на твоем бывшем доме аисты свили гнездо - говорят, это к миру. Аисты, они понимают!
     Ну, вот и все. Жду не дождусь. Лена М.
     PS.... и вот тут еще Марта с Витькой хотят подписаться и тоже говорят, что ждут, так что ты приезжай и..."

     Гнали до темноты, а потом остановились на краю тракта. Ночью дорога казалась серебристо-молочной летной, словно непомерно выросшая разделительная полоса, что приходила из тьмы и уходила во тьму. Ночью спали в палатке возле автомобиля - ветер шуршал тонкими матерчатыми стенками, вдалеке кто-то выл - долго и заунывно, словно жалуюсь на тяжкую свою судьбу. Где-то ближе к утру пришли волки и долго шатались вокруг палатки, утробно взрыкивая, пока Водила не продрал глаза и не отогнал их несколькими выстрелами из дробовика. Волки пождали хвосты и исчезли в пыльной тьме.
     Все как всегда.
     Утром на пыль пала роса, ненадолго размочила тракт, а потом впиталась без остатка. Восход был такой же мутный, а воздух свеж только первые три часа, после чего снова навалилась жара и марево - друг и спутник миражей - поднялось с поверхности высохшей земли.
     Иногда, в такие моменты, Константин вспоминал прежние времена - когда все было хорошо, на пустошах росла трава, а воздух оставался свеж целый день. Это было давно, но курьер еще помнил. Тогда еще были дороги - они всегда завораживали его - ровные и прямые, без единой выщерблины бетонные тракты. И если ты вышел на эту дорогу, то можешь идти и идти по гладкому покрытию, идти долго, через всю страну, пока не упрешься в океан. Дороги были артериями - они связывали, помогали пересекать чужие земли, они были как телеграфная линия, только для людей они были ниткой, что стягивала разрозненные куски страны. Она была... упорядочена. Сейчас таких дорог нет, ни бетонных, ни железных.
     Константин знал, что здесь, под метровым слоем пыли, есть такая дорога - две стальные полосы, соединенных бетонными брусьями. По такой дороге ходили специальные составы - поезда. Пассажирские, грузовые и - да... почтовые. Тогда это было проще.
     Если он не ошибался, часа через три они минуют остов тяговой машины, железного мула, как его называли местные, пока не сгинули - остатки тягового локомотива, чудом сохранившегося, когда пошли жгучие дожди.
     Пыль под колесами приобрела красноватый оттенок - верный признак, что дорога была здесь. Может быть и один из этих поездов тоже - но дожди не щадили металл - он расползался на глазах под жгучими каплями.
     В полдень, когда солнце расплылось по зениту расплавленной медной монетой, они достигли цепь разрушенных городов. Часть из них построили на фундаменте еще старых - изначальных. Часть была новыми - народ стремился жить возле тракта. Но когда Мертвые земли наступили, поселения оставили - а кто не оставил, тот вымер или был убит набежавшими из пустыни дикими.
     -Если я не ошибаюсь, километра через три будет Береговая Охранка и речка Куманика. Единственное оставшееся поселение. Пара писем туда.
     -Говорят, там мор, - вставил Ганслингер.
     -Брось, - Водила чуть притормозил перед ухабом, багги мотнуло, двигатель кашлянул, задребезжал клапанами, - генетические изменения. Они слишком близко к пустыне. Ребята уверенно идут к тому, чтобы стать дикими.
     Поляков кивнул. Четыре письма были в этот городишко. Мор там или не мор, а люди ждут.
     Города призраки проскакивали на скорости, вихрем проносились через мертвые, иссохшие улочки, а кое-как собранные лачуги смотрели им вслед черными провалами выбитых окон. От рева двигателя в строениях начиналось шевеления, и оставалось чувство, что кто-то тупо, но пристально смотрит на пришельцев. Не любил Константин эти городки - мертвые снаружи, но полные какой-то потаенной жизни внутри - немые свидетели прошедших лет. По опыту курьер знал - такие города редко пустуют. И живут там, как правило, не люди.
     Въезд в Береговую Охранку преграждал выцветший, ржавый шлагбаум. Выглядел он нелепо, тем более что никакого забора рядом не имелось. По правому борту машины тянулась рыжая извилистая лента реки. Вместо воды там была пыль, из-за чего речка казалась точной копией тракта.
     -Что такое куманика? - спросил Водила.
     -Ягода, - сказал Поляков, - обладала наркотическим действием. Вызывала состояние, называемое "кумар".
     -Эй, там! - крикнул от шлагбаума, - Вы кто? Смотрите, у нас ружья есть!
     -Да курьеры мы, курьеры!! - заорал Водила, - Письма привезли! Открывай, что ли!
     Поселок Береговая Охранка тоже вымирал. Как река с обнажившимся руслом, он только сохранял видимость поселения. Багги медленно катился по центральной улице, вздымая красноватую пыль в пропитанный духотой воздух. Отчетливо пахло гнилью и нечистотами. Где-то плакал ребенок. Перекошенные лачуги были темны и с виду безжизненны, но где-нибудь в глубине нет-нет, да мелькнет человеческое лицо. В конце улицы, на покосившимся от времени бетонном столбе, подобно жутковатой грозди винограда висело пять фигур, с первого взгляда на которые пробирала дрожь.
     -А они не слишком стремятся стать дикими, - сказал Ганслингер, - раз вешают своих мутантов.
     К багги стал стекаться народ - все худые, выжженные солнцем, смотрели с непонятной надеждой. Поляков поднялся и, держа в руках пачку писем, стал выкрикивать фамилии адресатов, как делал до этого много раз. К нему тянулись скрюченные руки, и тогда он отдавал письма и каждый раз наблюдал странную вспышку счастья на изможденных лицах горожан. Что их делало такими счастливыми? Не то ли, что чувствуют себя незабытыми? Что о них помнят? Те триста километров, что отмахали от последнего цивилизованного поселения, для них - все равно, что три или тридцать тысяч - невообразимая, невозможная пропасть.
     -"Почта, - это нити, связывающие мир, - подумал Поляков, отдавая очередное письмо - то, что не дает ему окончательно развалиться".
     -Как у вас тут? - спросил Водила старика, сморщенного и согбенного до того, что возраст уже не угадывался.
     -Живем, потихоньку. Народ болеет, но все незаразно. Говорят, болезни передаются по наследству. Мутантов вот вешаем, чтобы генофонд, значит, не портили. Мусорщики еще лютуют очень. Волки...
     Старик ждал письма, но так и не получил. Народ на площади потихоньку рассасывался, мутанты качались на ветерке, как диковинные сумрачные мобили. Горожане говорили Полякову спасибо, и храни тебя Бог, и ты там поосторожней в пустыне, и я счастлива, от того, что еще есть такие люди, как вы.
     -Я слышал, вы в Гробницу собираетесь? - спросил старик.
     -Именно, - произнес Водила, - письмо туда есть.
     -Это ж кому?
     -Как кому? - спросил Поляков, - там же живут.
     -Вы что, не знаете? - сказал старик, - туда с неделю как нагрянули Мусорщики и почти всех вырезали! А кого не вырезали, отправили на работы.
     -Вот черт, не ожидал, - сказал Водила, - совсем ведь страх потеряли. Внаглую лезут.
     -Из города обещали вроде прислать солдат, - произнес старый горожанин, - но то было с полгода назад.
     Четыре письма так никто и не забрал. Адресаты были или мертвы, или затерялись в круговерти строящихся и тут же вымирающих городов.
     Константин получил еще несколько писем, и провожаемый добрыми пожеланиями багги покинул город. Люди махали ему вслед, кое-кто плакал, потому что с уходящим автомобилем обрывалась их последняя ниточка связи с внешним миром. Радиоприемники давно не работали - висящая высоко в облаках, пропитанная жестким излучением пыль не пропускала никаких волн.
     Справа тянулась мертвая лента реки Куманики, справа стал громоздиться красноватый, изрезанный трещинами массив. Солнце приобрело оттенок красный металлика и сползло к горизонту. В наступившей полутьме миновали несколько городов призраков - пустынных, и вместе с тем полных сумрачной жизни.
     Ночью опять пришли волки - трехглазые, с чешуйчатыми крысиными хвостами. Передние лапы у зверей срослись в одну уродливую, многосуставчатую конечность, а задние были неимоверно удлинены, как у кенгуру. Под мутным светом луны они сновали подле палатки, пока Ганслингер не застрелил троих. Но и после этого их глаза (красные, а не зеленые) то и дело возникали из душной, пропитанной пылью тьмы.
     -Так все-таки, что будем делать с Гробницей? - спросил Водила.
     -Письмо, - сказал Поляков, - мне кажется - оно чем-то важно.
     -Но не Мусорщики же в получателях?
     -Нет, оно... внутрь.
     -В Гробницу? - сказал Ганслингер, - вот это да!
     -Не боишься?
     -Мы же курьеры...
     На вороненом металле пулемета сконденсировалась роса. Но долго не удержалась - испарилась тяжелым, пахнущим аммиаком паром. Утренние часы прошли в пути. Поляков задремал на своем пассажирском сидении, а Водила все гнал и гнал через Мертвые земли, и странные чешуйчатые создания, потревоженные шумом двигателя, высовывали из нор уродливые морды и провожали машину желтыми бессмысленными глазами.
     К полудню стукнула задняя рессора, и Константин с Водилой, устало матерясь, битых полчаса вправляли ее на место. Ганслингер в это время прикрывал их из стрелкового кокпита, водя стволом пулемета по запыленным, выжженым солнцем скалам, в которым наблюдалось какое-то шевеление.
     Потом снова поехали, миновав развилку, где тракт и русло реки расходились и дорога уходила в самое сердце Мертвых земель.
     А через час повстречали первого демона.
     Он возник у самого горизонта - грузная, высокая тень, и вдруг очутился совсем рядом, словно расстояния для него не существовало. Демон был огромен, метров пять высотой, явственно антропоморфен и фигура его сделал бы честь любому культуристу. Туго натянутая кожа была ярко алого цвета, золотистые глаза с вертикальным зрачком сияли под роговыми щитами век, а голову украшали два витых рога, цвета старой слоновой кости. Длинный раздвоенный хвост волочился за демоном по пыли, а в руках тварь держала два меча с зазубренными лезвиями и хитрой резной гардой. Демон глухо ревел.
     Поляков еще не успел сориентироваться в происходящем, как Водила уже дал по тормозам, останавливая багги. С визгом колеса крутнулись назад, разворачивая машину правым бортом к демону.
     Ганслингер не медлил - качнувшись в своем кокпите, он развернул пулемет в сторону твари и звучно поставил его на боевой взвод.
     Демон попер вперед, занося меч - все тело твари дышало неимоверной силой, а меч он держал так, что не оставалось сомнений - он опытный фехтовальщик. Трехпалые лапы гулко топали по пыли. Мышцы ходили как шатуны. Тварь еще раз взвыла, как, наверное, могли бы выть сгинувшие поезда, так, что заглушила даже завывание двигателя багги.
     А потом все перекрыл дробный рокот пулемета. Первая же очередь, пущеная с близкого расстояния, без остатка вошла в тело демона. Красная кожа лопалась, пули вонзались в плоть, в воздух взлетали оторванные кровоточащие чешуйки. "Дегтярев" работал без остановки, орошая пыль потоком поблескивающих на солнце латунных гильз. Демон наступал, а Ганслингер все стрелял и стрелял, и свинцовые подарки из старых времен делали огромные, кошмарные воронки в теле твари. Зазвенел, а потом переломился один из мечей, а следом, под напором крупнокалиберных пуль, оторвалась левая рука.
     Водила дал газ, и багги рванулся назад, загребая пыль своими большими колесами с высоким протектором. Передок машины припадочно подпрыгивал на кочках.
     Демон заорал, но вопль был уже не тот. Тварь была похожа на решето, ее пробивало насквозь и кровоточащие куски жесткой шкуры оставались позади. Три заряда вошли в правую глазницу, и оранжевый глаз лопнул, а потом пули, звонко пробив толстый череп, застряли в маленьком мозгу твари.
     Демон сделал еще шаг и рухнул. Пыль взлетела столбом, а потом осела, пропитавшись брызжущей в стороны кровью. Когтистые лапы бессильно скребли по земле. Меч воткнулся в грунт и торчал, покосившись, наподобие очень старого надгробия.
     Багги снова встал, а потом подкатился поближе - и Ганслингер высадил еще одну очередь в голову отходящего демона. "Дегтярев" замолчал, и слышно стало, как потрескивает нагревшийся корпус.
     -Готов, - сказал Водила.
     -А то, - молвил Ганслингер и погладил пулемет, - этот агрегат еще никто не выдерживал.
     Чудовище еще раз спазматически дернулось и с утробным стоном испустило дух. Со стороны могло показаться, что тварь пропустили через камнедробилку - живого места на туше не было.
     -Дикие их боятся, - сказал Поляков, - у них стрелы, мечи. Не могут даже как следует просечь шкуру.
     -Когда-нибудь и мы будем опасаться, - произнес Водила и тронул багги, непочтительно проехав демону по сплюснутой морде, - таких огнестрелов немого осталось. Еще поколение-два - и совсем не останется.
     Через полчаса уродливо раскоряченная туша демона исчезла с горизонта.
     "Здравствуй, Маша. Вот решилась я тебе написать, хотя глаза уже не те, да и руки подводят. Ты мне все не пишешь, не звонишь, я хотя и знаю, что от вас к нам звонить дорого, а ты все-таки позвони, уважь подругу.
     Посылка твоя дошла, но денег в ней не оказалось. Уж не знаю, кто их взял, может - почтальоны, а может - из вагона украли - говорят, на перегоне возле урала целые банды хозяйничают - чистят составы. Может кто и забрал. Ну да Бог ему судья, главное - письмо дошло. Письма, они всегда доходить должны.
     У нас все как обычно, а может быть - немного хуже. Свет вот отключают, так что сидим в темноте, а вечером жгем свечи, прям как в старину. Народ у нас сметливый, когда газ отключили - понакупали обогревателей электрических. Грелись. Ну вот им теперь незадача, как говорит младшая внучка - "облом".
     Что же до нас, то мы греемся по старинке - печкой-буржуйкой, тепло, только за дровами далеко ходить приходится. Власти обещали к январю мазут подвести, да вот беда - танкер, что топливо вез, наткнулся на мину, что с прошлого конфликта тут плавала, и пошел ко дну. Так, что, наверное, мазута нам не будет.
     Бывает, грущу я. Тяжело. Виталик, внук, школу закончил, а в институт идти не желает, говорит - слишком это все умно. Лежит на диване, ничего не делает. Гляну я на него, Маша, ну вылитый отец - такой же непутевый. А тот все сидит. Мы с дочкой ходим, носим ему передачи, он их берет, да кажется мне, что у него там все отбирают.
     Очень боюсь, что Виталик по его стопам пойдет. Но, может - обойдется. Сосед, Федор Михайлович, его обещал пристроить дрова колоть для богатеев. Работа тяжелая, ну и пусть, зато из него человека сделает!
     Сама я ничего. Артрит мучает, когда холодно, но внучка мне пояс достала из собачьей шерсти. Шерсть я узнала - видно, соседям внаклад стало содержать своего Тузика. Но теперь зато тепло.
     Внучка у меня вообще умница. Помогает, работает за троих, учится в кулинарном техникуме на повара. Замуж бы ее, а не за кого - кругом пьянь да рвань.
     Когда свет есть, смотрим телевизор. Новости все не очень. Очередной конфликт, подожгли нефть. Как там у вас, в центре, тихо? А то над нами то и дело самолеты летают. Не гражданские, военные - воет так, что сервант дребезжит. Боюсь, как бы не было опять войны.
     Оп! Опять свет отключили. Свечку зажгла. Тяжко стало. А помнишь, Маша, как мы институт кончали? Какие были времена золотые? Вся жизнь впереди, а главное - не боялись ничего.
     Как ты там? Напиши обязательно! Как Михаил, не пьет? А Виктор как, не забрали еще в армию? Передай мой привет Анечке, скажи, чтобы росла большая и такая же красивая, как мама. Настасья как, все такая же беспутная? И всем остальным передай наилучшие мои пожелания и поздравление с новым годом, да боюсь, пока письмо дойдет, у вас уже весна наступит.
     Ну и пусть. Главное, что дойдет.
     До свидания. Всегда твоя подруга Ирина".

     Вечером снова пошли мертвые города - сделанные руками людей, но в этой вымершей пустыне казавшиеся чем-то далеким и неизмеримо чуждым. Фанерные щиты трепал ветер, хлопали двери и незапертые ставни окон - а общий угластый, рваный силуэт выделялся на фоне тусклого заката, и казалось, город сделан какими-то гигантскими насекомыми, так, словно взорванный изнутри муравейник. Голые балки, скелеты на улицах под слоем красноватой пыли.
     Второй город не был пустым. Он был заселен дикими. Тракт нырял в центр городишка и выходил с другой стороны, а по бокам вздымались причудливые песчаные кряжи, полные выточенных ветром замысловатых барельефов.
     Дикие были здесь. Выползли на шум двигателя - скорченные, перекошенные, невообразимо уродливые, они преграждали путь машины, тянули изуродованные конечности в жалостливо агрессивных жестах. Та часть, что поздоровее, похватала палки, камни, примитивные мечи из сырого железа. Дикие невнятно выли, лающе переговаривались друг с другом. Ганслингер застрелил троих, а остальные разбежались, испугавшись пулеметного грохота. Но и тогда их фигуры возникали то справа, то слева от набравшего скорость багги, а кто-то даже пытался ухватиться за раму.
     Из-за опасного соседства решили не ночевать, а гнали до рассвета, и когда солнце соблагоизволило пролить серый свет на сморщенное лицо мира, оказалось, что курьеры достигли Захоронений.
     Унылые пустоши тянулись по сторонам, но слева они, казалось, заросли диковинным металлическим лесом. То были надгробия - стальные, мраморные, бетонные, пластиковые и - самые последние - деревянные. Здесь были те, из прошлого мира, который сгинул ныне безвозвратно. Они лежали вместе - друзья и враги, братья и сестры, отцы и дети, навсегда упокоившие амбиции своего времени под слоем пропитанной излучением пыли. Тогда погибло много, очень много - ныне те, кто остался - лишь жалкая горстка, кучка муравьев из залитого водой муравейника. Много-много людей. Лишь глянув на Захоронения своими глазами, можно было осознать, как много их было. Исполинское кладбище, самое большое в этом краю, да и на всем материке тоже. Самое большое по нынешним жестоким временам, но и самое большое по старым временам тоже! Глядя на проносящиеся мимо стальные, причудливые растения, еще хранящие по прихоти судьбы лица давно сгинувших людей, Поляков подумал, что это, наверное, и есть самое грандиозное строение за время существования человечества. Площадь Захоронений никто не измерял, опасно, да и не нужно это было. Просто километры и километры надгробий. Захоронения.
     Обитала здесь нечисть, что пришла в мир после того, как погибли ныне лежащие здесь люди. Нечисть гнездилась в склепах, питалась древней мертвечиной и любила откушать заблудших путников, но таких год от года становилось все меньше.
     Дикими нечисть брезгала. Или, как предполагали некоторые, просто была с ними в родстве.
     По непонятной причине вездесущая пыль не заносила надгробия. Так они и оставались вечным укором проезжающему люду. Отсюда рукой было подать до Гробницы - места наиболее гнусного во всех Мертвых землях.
     Но Константин все же уговорил Водилу притормозить у края кладбища, а потом, выйдя из машины, зашвырнул далеко в Захоронения четыре письма, владельцы которых их не дождались. Может быть - дикие, те, которые еще могли читать, подберут эти пахнущие людским духом цилиндры и отнесут на могилы адресатов. Была у диких такая манера.
     Гнали вдоль Захоронений несколько дней. По ночам было беспокойно - на кладбище кто-то выл, печально и заунывно. И трехлапые изуродованные волки сновали вокруг, шугались от выстрелов и снова возвращались, садились в отдалении и смотрели бельмастыми, гноящимися глазами на людей. А иногда скалились, и было видно, что вместо зубов у них лишь голые, сизого цвета десны.
     Впрочем, тракт был не мертв. Иногда встречались причудливые повозки, собранные из остатков давно умерших механизмов, в которые были впряжены местное подобие мулов - мелкокостная вырождающаяся скотинка. В возках сидели дикие - те, что еще не утратили разум, и эти были похожи на волков - столько же жалкие, они пытались убежать при виде багги, да издали грозили уродливым самодельным оружием. Полированное песком лезвие тускло блестело.
     На третий день местность изменилась, вспучилась угрюмыми пологим холмами, что, возможно, и были когда-то горами, да неведомая сила прижала их, придавила к плоскому лику Мертвых земель, и, не выдержав тяжести, холмы оплыли, утратили мощь и несокрушимость.
     Захоронения все тянулись, но теперь это уже был не сплошной массив самодельных надгробий, а все более редкие островки. Пыли здесь было поменьше, и в ней встречались катышки шлака цвета старой канифоли.
     Иногда на холмах встречались странные каменные образования, торчащие из пыльно-каменной почвы, как обломки зубов из десны. Формы были самые причудливые - казалось, их сотворила рука гениального безумца, но Поляков знал, что это был ветер. Ветер, возникший тогда, когда кончилась прежняя жизнь. Начавший существование на обломках, сгинувший и возродившийся вновь, как птица Феникс.
     На ночь остановились в мелкой ложбинке с иссеченными эрозией стенами. Пыль сюда почти не залетала, и потому дно ложбины было густо покрыто колючкой. Поставили палатку. Водила на ночь долго ковырялся в двигателе, а Константин читал письма. Да еще подолгу вертел в руках тяжелый цилиндр загадочного письма, место назначения которого - Гробница - древний заброшенный город, была совсем близка. До нее было подать рукой - через холмы, чуть в сторону от тракта. Ночью там было какое-то свечение, призрачное, бледное, Константин не мог определить его источник. Так и не отложив письмо, курьер заснул под привычно заунывный вой со стороны Захоронений.
     Проснулся Поляков от болезненного тычка в шею. Дернулся было, но тут же ощутил холодный металл. Ствол, стало быть. В подтверждение - оружие звучно поставили на боевой взвод.
     -Встаем! - бодро скомандовали сверху.
     Поляков, внутренне содрогаясь, поднялся и встретился взглядом с обладателем огнестрела. Не дикий, человек. Лицо обветренное, одет в вытертую до белизны кожанку, перепоясан патронташами.
     Мусорщик. Константин сжал зубы, потому что плен у Мусорщиков почти всегда означал скорый конец. Банда была дикая, отмороженная - да и какая еще могла быть в самом сердце Мертвых земель.
     -Пошли, - сказал Мусорщик, и Поляков покинул палатку.
     На улице было жарко. Воздух содрогался от рева моторов, криков, воплей - неказистых агрегатов собралось десятка два, разной степени убитости. И тут было полно Мусорщиков - по виду - сброд-сбродом. Здесь были люди - и дикие в жестяных доспехах, и мутанты с бледными, перекошенными лицами, и еще какие-то твари. Воняло бензином, горелым маслом и грязью. Чуть в стороне от палатки несколько Мусорщиков методично пинали Водилу, а Ганслингера уже вели, заломив руки.
     Лениво отделав по ребрам, курьеров усадили в ближайший агрегат, и вся свора погнала куда-то на запад. Впрочем, было ясно, куда - слухи о заселении Гробницы оказались на сто процентов правдивыми.
     Гробница открылась внезапно - древний город на дне пологой котловины кишел как муравейник. Людей здесь было полно, вполне возможно, что даже больше, чем в дни его былой славы. На въезде путников (буде таковые найдутся) встречал перекошенный синий щит с надписью "Саров - 22 км". Что это означало, никто не знал, но считали, что так назывались ранее Гробницы. А 22 - количество людей, тут проживающих.
     Поляков был в Гробнице дважды - оба раза по делу своей опасной службы. Но теперь город переменился - конгломерат порушенных кирпичных и бетонных стен пробороздила глубокая канава, постепенно понижающаяся к дальнему своему концу. Там, в обрамлении свежевырытой земли, угадывались очертания какого-то строения. Рубленные, брутальные формы и повсеместное использование нержавеющей стали говорили о том, что строение осталось еще со старых времен.
     В канаве копали и сейчас - множество людей и нелюдей, сосредоточенно орудующих лопатами. Вырытую почву вытаскивали в корзинах и насыпали достигшим уже трехметровой высоты курганом. В дальнем краю впадины громко тарахтел старенький экскаватор. Мусорщики развернулись вовсю.
     Курьеров препроводили в одну из вырытых в стенах котловины пещер - со стальной решеткой и песчаными стенами, в которую набилось человек десять. Все были измождены, с потухшими взглядами и стертыми до крови руками.
     В пещере провели остаток ночи. Снаружи доносился однообразный шум перемалывания земли.
     -Ночная смена, - сказал в ответ на вопрос Полякова заморенный мужичок по кличке Ханурик, - им хорошо, не жарко копать.
     -А что копают? - спросил Водила.
     -Не что, а кто, - сказал Ханурик, - копает Плотный. А вместе с тем копаем мы.
     -Кто это - Плотный?
     -Плотный - Мусорщик, главный Мусорщик, - сказал один из рабочих, сидевший у самой решетки, - он одержимый.
     -Да, одержим, - сказал Ханурик, - Плотный хочет выкопать Гробницу.
     Народ закивал. Снаружи копали.
     -Гробницу? - спросил Поляков, - но ведь город... вот он?
     -Нет, - ухмыльнулся работник у решетки, - Он хочет вырыть настоящую Гробницу! Изначальную!
     -Вот это да... - сказал Водила.
     Повисло молчание. Поляков осмысливал сказанное.
     -Он, что псих, этот ваш Плотный?
     -Ага, и еще какой, - ухмыльнулся Ханурик, - и завтра ты будешь копать для него.
     Под утро пришел отвратного вида Мусорщик и швырнул Полякову сумку с письмами, процедив:
     -Развлекайтесь...
     Рассвет был встречен тяжким вздохом ночной смены - она отправлялась на отдых, а также не менее тяжким - смены дневной, что пинками поднимали Мусорщики.
     Всех новоприбывших выстроили в неровную колонну под палящим солнцем мертвых земель, и каждому новобранцу вручили в руки лопату. Проинструктировать работников явился сам Плотный. Начальник раскопок был худ как скелет, при ходьбе его покачивал бриз из пустыни, облысевшую голову закрывала дурацкая панама - наследие старых времен. Одет Плотный был в когда-то синий, а теперь выцветший до белизны комбинезон с загадочными надписями на спине - обычная униформа всех Мусорщиков. В глазах главы раскопок горел неугасимый огонь одержимости.
     -Народ! - крикнул Плотный, надсаживаясь, - сегодня распорядок такой! С утра и до вечера освобождаем правый угол гробницы! Не ленитесь!
     Копальщики выдали стон, после чего по команде шефа Мусорщики прошлись по строю, раздавая тычки и пинки - утренний заряд бодрости. Кто возмущался - получал опциональное валяние в пыли. Плотный ждал.
     -Бодрей, парни! - крикнул он по окончании экзекуции, - мы найдем его!!!
     Весь следующий день они копали. Дно канавы кишело людьми. Лопаты вгрызались в неподатливую землю, на голову сыпалась пыль, на землю капал пот. Насколько Поляков мог понять - исполинское здание было целиком скрыто в земле. Канава огибала его сбоку - по всей длине раскопок тянулась однообразная серая бетонная стена, без каких либо окон или просто выемок. Качество изготовление говорило само за себя - это здание было из старых времен. Большое здание, но маленьких тогда и не делали. Народ копал, освобождая все новые и новые участки стены. Жара давила. Кое-кто из рабочих отрубался, и его оттаскивали в тенек, где он приходил в себя, после чего его снова отправляли копать. Мысли путались.
     -Как насчет обеда? - спросил Константин у Ханурика, долбившего каменистую землю рядом.
     -Обеда? Здесь не бывает обеда. Здесь вообще ничего не бывает, кроме этой земли да стены. Жди до вечера.
     Мутный закат курьеры встретили в полубеспамятном состоянии. В таком же была почти вся бригада. Среди людей слышались проклятия в адрес ночной смены, которая, по мнению многих, имела чересчур много привилегий. Появившийся откуда-то Плотный снова толкнул бодрую зажигательную речугу и был обласкан двумя десятками невнятных матерных ругательств. Снова заработали кулаки Мусорщиков, после чего смену отправили на отдых и ужин.
     Только когда на замусоренный небосвод взошла крошечная, яркая луна и свет ее пал на обитателей темницы, Поляков кое-как пришел в себя. Рядом в бессознательном состоянии лежал Ганслингер. Водила сидел в отдалении, привалившись к стене. Вроде спал. Константин поводил взглядом по спящим вповалку телам и увидел блеснувшие в лунном свете глаза Ханурика.
     -Намаялся? - спросил тот.
     -Угу...
     -Это ниче, - произнес Ханурик, - толи еще будет...
     -Этот Плотный - он и вправду ненормальный?
     -Совершенно безумный! - с улыбкой сказал работник, что вчера сидел у решетки, он тоже не спал, - но тут вообще забыли, что такое норма.
     -И вы не пробовали сбежать?
     -Вокруг Мертвые земли, мужик! - сказал Ханурик, - здесь, у гробницы, можно выжить. В пустыне - нет!
     -Ох, - сказал Поляков и пошевелил рукой цилиндры с письмами, что со вчерашнего дня лежали на полу, - он что, собирается откопать Гробницу целиком?
     -Зачем целиком? Плотный ищет вход. Во всех древних зданиях был вход. Их строили прагматики.
     Поляков кивнул. Он тоже привалился к стене так, чтобы была видна луна. Так он и смотрел на нее, невидяще перебирая тяжелые конверты писем. Потом веки его смежились, но за миг до этого ему показалось, будто над луной пронеслась какая-то смутная тень. "Корова" - подумал курьер, засыпая, - "Снова перепрыгнула луну". Старый, старый стишок. Еще с ТОГО времени.
     Утром их поднял неизбежный, как крик муэдзина с минарета, утренний вопль охраны. Ночная смена, подвывая, заползала в пещеры. Плотный был свеж и хорошо выспавшийся. Зажигательная его речь плавно обтекла сознание курьеров, но смысл был понятен и так. Сжимая лопаты, все побрели копать.
     День минул в жарком, тягучем мареве. Слева была стена. Справа край канавы. Сверху было солнце, а снизу земля безропотно принимала в себя лопату. Ганслингер на этот раз не выдержал и его, бесчувственного, отволокли в местную реанимацию в тенек. Через полчаса он уже угрюмо копал. Кто-то из новичков плевался, но потом у них кончилась слюна. Вся смена злобно завидовала одному из диких, у которого шкура затвердела костяными пластинками, пока Ханурик не сказал, что у парня отсутствуют испарения с кожи, а значит - он в своих пластинах жарится, как дичь в скороварке. Завидовать перестали, а кое-кто даже стал сочувствовать.
     Между делом откопали угол здания - абсолютно ровный, после чего повернувшая на девяносто градусов стена продолжилась.
     -Так держать, орлы! - напутствовал Плотный, - гордитесь, ибо вашими скромными силами добывается Великое Знание!! Ибо вошедший в Гробницу обретет всякие благости, и желания его исполнятся! Так завещали нам древние!
     -А потом сгинули! - крикнул Ханурик, и трое Мусорщиков заставили его вдоволь нажраться пыли.
     Если бы в телах копальщиков еще оставалось хоть капля лишней влаги, они бы давно закипели от ненависти.
     -Скажи, Ханурик, - сказал ночью Поляков, - а что будет, когда Плотный найдет вход? Он и вправду получит все то, о чем говорил?
     -Получит, - кивнул Ханурик, - а потом его нагонят и он еще получит.
     -Как это?
     -Ты что, не знаешь? - копальщик придвинулся ближе к Константину, заговорил полушепотом, - правда, не знаешь о гробнице и ее Проклятьи?
     -Я знаю, что Гробница нехорошее место, но более конкретно...
     -Демоны, приятель, - произнес Ханурик печально, - откуда они взялись? Ты не знаешь? Никто не знает... Но замечено верно - там, откуда ушли древние, всегда появляются демоны. А там, где древние умерли, не успев закрыть за собой двери - там... в общем, здесь как раз такое место.
     -Так, что же будет, когда он откопает?
     -Наверное, Плотный умрет, - просто сказал Ханурик, - и все, кто будет рядом, тоже. А я на твоем месте постарался бы отсюда сбежать, воспользовавшись суматохой. Ты же видишь, Плотный, он не оставит нас в живых. Мусорщики жестоки. Но сила древних еще более жестокая. И она сильнее их.
     Перед сном Поляков достал из-за пазухи то самое письмо. Задумчиво покрутил в руках, любуясь лунным отсветом на металле. На торце цилиндра был выдавлен непонятный знак - то ли волчья, то ли собачья голова. И частокол странных полосок разного размера. Старый конверт, очень старый.
     И адрес: Саров - 22, улица Куусинена, корпус 2, здание номер 13.
     Где могло находиться такое здание, Поляков не знал. Чем-то его пугало письмо, пережившее хаос смутных времен и упрямо ползущее к адресату. А где он может быть, адресат? Не Плотный же!
     Так и заснул, снедаемый недобрыми предчувствиями. Народ храпел, постанывал и делал во сне копательные движения.
     Утром Ганслингер не смог подняться. Ноги его не держали, и мусорщики по обыкновению хотели отвезти стрелка за котлован и там шлепнуть, но Ганслингер, обливаясь слезами, упросил их не делать этого, а до полудня полежать в пещерах, и тогда он, мол, придет в себя. По непонятным причинам мусорщики сжалились и оставили курьера в живых. Как оказалось в дальнейшем - ему в тот день повезло дважды.
     Остальные преисполнились ненавистного воодушевления от утренней речевки Плотного и отправились копать. Стена тянулась. На место отсутствующего Ганслингера поместили того самого работника, что сидел у решетки. Он и сделал открытие, перевернувшее весь характер раскопок.
     Когда бешеное солнце Мертвых земель нехотя поднялось к зениту, он откопал на идеально гладкой стене квадратную металлическую пластину и отверстие в ней. Возникла пластина так неожиданно, что работник еще некоторое время бездумно копал, и только потом остановился с тупым удивление на лице. Наверняка в глубине души он уже давно поверил, что в стене вообще нет никаких отверстий.
     Зато среагировал Ханурик. Он обернулся к Полякову и обречено вымолвил:
     -Ну все, теперь начнется... Эй, там! - заорал он стражам, - зовите Плотного, мы что-то нашли!
     Но Плотный до раскопок дойти не успел. Пока стражи бегали за шефом, а народ тупо отдыхал от тяжкой работы, откопавший пластину работник заинтересовался отверстием и ткнул в него черенком от лопаты.
     Внутри здания что-то гулко вздохнуло. Испуганный люд попятился прочь от стен, кое-кто попытался выпрыгнуть из канавы, но песок осыпался под пальцами. Здание вздрогнуло, и из-под слоя пыли донесся утробный гул механизмов.
     А потом под самой пластиной возникла воронка. Песок задвигался, зашевелился под самыми ногами сделавшего открытие работника. С чмокающим звуком в глубинах земных что-то отворилось, и песок ухнул вниз. Работник заорал, взмахнул руками, увлекаемый песком куда-то вглубь. Блеснула на солнце лопата - и все исчезло.
     Дверь закрылась. У присутствующих вырвался потрясенный вздох.
     Но тут прибежал Плотный и утроил всем разнос, пополам с напутственной речью. Под конец глаза у мусорщика блестели, а в уголках рта скопилась пена. Он призывал положить все силы на ударный труд. Руки его дрожали.
     Больше вдоль стены не копали, а сосредоточились на участке под пластиной. Копали вглубь, и под сосредоточенными усилиями всей смены возник обрамленный облицовкой участок стены, а потом - монолитная стальная дверь. Копали дальше, и вот свет увидели мраморные ступеньки, чуть вытертые, блестящие хромированные перила, а также, чуть правее от двери - еще одна стальная табличка, блестящая свежо и ново, сохранившаяся в первозданности под слоем горячего песка.
     Когда Поляков увидел надпись на табличке, лопата выпала у него из рук.
     Надпись подле двери извещала: "Научно-Исследовательский Институт трансмутационных технологий. Корпус №2, дом №13".
     Плотный громко прочитал надпись, отчего копальщики прониклись благоговением, а некоторые даже попадали на колени. Это было нечто древнее, давно позабытое.
     -Мы у цели! - сказал Плотный.
     Солнце неторопливо ковыляло к горизонту, ничуть не убавляя жара, и весь остаток дня потратили на то, чтобы открыть двери. Напрасно. Распахнувшись однажды на краткий миг, они больше не хотели открываться. Повторный тычок черенком от лопаты, а также рукояткой кирки, стальной ручкой от скребка, стволом автомата ничего не дали. Вход не срабатывал. Сначала открыть пробовал сам Плотный, потом он устал и вспотел, после чего уступил свою миссию добровольцу. Копальщики радовались незапланированному отдыху. А Поляков стоял в отдалении и все смотрел и смотрел на табличку с указанным номером. Где-то там, в глубине, скрывался почтовый ящик адресата.
     Плотный устал и стал потихоньку злиться. Двери грелись под солнцем и безмолвствовали. Мудреная техника древних упрямилась и не собиралась открывать Плотному дорогу в подземный рай. Заскрипев зубами, глава мусорщиков дал сигнал ломать. Двери били киркой и ломами, потом подогнали бульдозер и сломали ему ковш. Плотный посмотрел на осколки закаленной стали ковша и на ни капли не пострадавшую дверь, и побагровел. Глаза у него вылезали из орбит, и это было смешно, но горе тому, кто засмеялся бы в этот миг.
     С тем и пришла ночь. Ночная смена праздновала выпавший отпуск, а дневная, с шутками, прибаутками и говорком проследовала на ужин. Плотный долго стоял у двери - костлявый силуэт в лунном свете, иногда что-то орал и колотил в створки. Те безмолвствовали.
     У себя в пещере Константин Поляков, пытаясь заглушить дурные предчувствия, читал письма.
     "Привет, братишка! Вот, выпала возможность написать. Втайне от прапора, гада, потому как он с родными общаться не разрешает. Нельзя, говорит, положение, говорит, шибко серьезное сейчас. Сволочь он! И всегда сволочью был.
     Ну, короче, не об этом я. О том, что все со мной в порядке. Живой. Маме передай, сестре и Насте. Скажи, что б не забывала меня. Вернусь еще. У вас, там говорят, чрезвычайное положение ввели, да комендантский час. На улицах не стреляют еще? Не бойся, не будут. Прапор говорит, что сейчас армия самое безопасное место, мол, если все же случится, то только тут и выживут.
     Ты не бойся, не случится. У нас тут вся часть гудит как муравейник. Все бегут куда-то, офицерский состав на ушах и бросил пить. Вчера поймали ханурика одного, боеприпасы пер и на сторону продавал - не поверишь, поставили к стенке и шлепнули. Прапор говорит, так со всеми будет! Так, что я тоже пока притих. А еще прапор говорит, что бы помнили - мы, мол, часть самая элитная, на нас бремя защиты Родины лежит.
     А вообще, боюсь, скоро начнется. Враг не дремлет, ставит ПВЫ свои у самых границ. В море армады. Бандиты и террористы у обоих сторон крадут бомбы и все время кого-то подрывают. Как упрут что-нить больше, так все и начнется. Боязно мне, братец. Чем-то все кончится? Вы же там, на гражданке, и не знаете ничего, живете, почитай, как у Христа за пазухой, спите спокойно. Нам бы так. И к тому же... О, прапор идет!
     Ушел, гад. Надо дописать письмо, не знаю - дойдет ли? Брат, началось. Передали приказ о срочной мобилизации и вся наша ракетная часть приведена в состояние боевой готовности. Меня зовут на расчет. Попытаюсь отправить письмо с почтальоном и то, если его не расстреляют по дороге за дезертирство. Прощайте! Скажи матери, что я ее целую, и сестру тоже, от души.
     И еще, братишка, пожалуйста, передай Настюхе - когда нажму кнопку, буду думать о ней. Рядовой ракетно-стратегических войск Вадим Р."
     Поляков поднял голову и увидел Ганслингера. Выглядел тот плохо - с таким видом долго не живут. Ганслингер смотрел жалостливо.
     -Что? - спросил Константин.
     -Костя... - вымолвил Ганслингер, - не могу я больше так, Костя. Помираю. Если меня не вытащат отсюда, точно ласты склею.
     -Что ж поделаешь, друг, - участливо молвил проснувшийся Ханурик, - судьба у нас всех собачья.
     А Поляков все смотрел на Ганслингера. Потом, внезапно решившись, достал из-за пазухи то самое письмо. Вгляделся в выдавленные на корпусе строчки. Вздохнул и, двинув по прутьям оболочкой письма, заорал стражам:
     -Вы, там, зовите Плотного! Я знаю, как войти внутрь!!!
     В лагере моментально поднялась суматоха. Смену подняли на ноги, откуда-то прибежал, застегивая на ходу комбинезон, заспанный Плотный.
     -Я, кажется, знаю, как попасть внутрь, - повторил Константин, и его проворно выдернули из пещеры и чуть ли не под руки доставили к месту раскопок. Плотный махнул рукой, наверху затарахтел дизель. Яркие лучи прожекторов пали на безмолвствующую дверь. Мусорщики бодро сгоняли к траншее дневную и ночную смены. Дневная смена еле передвигала ноги.
     -Ну, смотри, если не откроется! - процедил Плотный Константину и толкнул зажигательный спич. Люди застонали. Оказавшийся рядом с курьером Ханурик заметно нервничал и водил глазами по сторонам, словно выискивая пути к бегству.
     -Ох, чует мое сердце, паря, зря ты это затеял.
     Константин вручил Плотному письмо, и тот с легким недоумением осмотрел конверт. Потом заметил адрес и кивнул, убежденный. Расправив узкие плечи, Плотный под взглядами рабочих и мусорщиков прошествовал в дверям, прижимая письмо к груди.
     И замер. Яркий электрический свет падал ему на спину, высвечивая черную тень на гладкой поверхности Гробницы. Силуэты Мусорщиков рваным частоколом торчали сверху. Внизу сгрудились работники. В воздухе повисло напряжение.
     Плотный неожиданно развернулся и под гробовое молчание направился назад и вручил письмо Константину.
     -Ну-ка, - сказал с некоторым замешательством Плотный, - Ну-ка, лучше ты открой.
     Поляков пожал плечами и взял письмо. Курьеру вдруг стало не по себе. Он посмотрел на Ханурика и увидел, что тот близок к панике. Под светом софитов Константин Поляков, курьер, прошел к дверям. Яркое освещение делало происходящее похожим на некое безумное представление, действующими лицами которого были Поляков и стальные двери. По-прежнему было тихо, и только дизель тарахтел в отдалении.
     -Давай же! - крикнул Плотный и голос его дрогнул.
     Со смешанным ощущением Поляков поднял цилиндр письма и вставил его торцом в выемку. Футляр подошел как родной. Да так оно, собственно и было. Пшикнуло, в воздух взметнулась тучка пыли, поднятая сервоприводами. И врата отворились. За ними была непроглядная тьма и ноги рабочего.
     Тишина над поляной достигла могильной кондиции - позади онемевших стражей Ханурик поспешно выбирался из замершей толпы.
     Кроме ног от рабочего не осталось ничего - две ступни в потрепанных ботинках сорок пятого размера и кровоточащая рана на месте их присоединения к телу. На полу осталась лишь кучка песка и несколько лохмотьев неясного назначения.
     Нервно сглотнув, Константин Поляков отвел взгляд от останков рабочего и, отойдя вправо, принялся вытаскивать письмо из приемника. Именно поэтому курьера и минула общая чаша, и смерть, дыша огнем и паром, как сгинувший в веках тепловоз, пронеслась совсем рядом с ним.
     Во тьме туннеля снова гулко вздохнуло - и это уже не было машиной. Народ испуганно попятился, и тут стоящий на гребне подле генератора Ханурик истошно завопил:
     -Люди! Спасайтесь! Бегите отсюда!
     Рабочие попятились и уперлись в цепь мусорщиков. Из туннеля пахнуло паром, перемешанным с густым, утробным ревом. Земля содрогнулась, и темнота расцветилась тусклым багрянцем.
     Стоящий перед туннелем Плотный ошарашенно наблюдал за исполнением своей мечты.
     Земная твердь дрогнула еще и еще раз, а потом страж Гробницы явился на свет.
     Сколько лет он дремал там, в подземной тьме, куда ни солнце, ни звуки не имели дороги? Сколько копил силы и злость? Кто породил его? Это был демон - вероятно сильнейший из демонов, он опирался на четыре кривые, но мощные и толстые, как колонны, когтистые лапы. Он был похож на пса, только вместо шерсти его покрывала отливающая агатом гладкая чешуя. В узких щелях, закрытых броней глазниц полыхала алое пламя. Вырывающееся сквозь желтые, цвета серы, клыки дыхание отдавало дымом.
     -Бегите! - кричал Ханурик, - Бегите, твари, спасайте свои жизни!
     Демон сделал шаг вперед и одним движением оторвал Плотному голову. Безголовое тело пало вперед и замерло, обхватив руками ноги сгинувшего рабочего.
     Только тогда все побежали. Демон ревел, шел вперед и настигал, настигал бегущих, его лапы давили людей, пасть кромсала. Толпа в панике бежала, роняя наземь мусорщиков. Миг, и лишившиеся шефа мусорщики уже бежали вместе со всеми. Кое-кто из них опомнился и начал стрелять - выстрелы звучно грохали на фоне воющей в истеричном страхе людской массы. Пули били в броню демона, высекали оранжевые праздничные искры и отскакивали, не причиняя вреда. Страж шел вперед и ревел, перекрывая перепуганное людское стадо.
     Со звучным взрывом окончил свои дни генератор, выбросив в тусклое небо сноп искр, расцветив его на миг сонмом быстрогаснущих звезд.
     Три секунды спустя на холме знакомо застучал пулемет - кто это был? Ганслингер или просто один из мусорщиков, защищающий свою жизнь? Поляков не знал - он все так же стоял, у дверей, незамеченный стражем, и сжимал в руках послужившее ключом письмо.
     Пулемет стрелял и стрелял, а потом багги звучно взорвался, осветив окрестности алой вспышкой. Кричали все реже и уже поодиночке. Страж гулко шагал где-то неподалеку.
     Содрогающийся от страха Константин Поляков понял, что сейчас демон вернется. Ему не нужным были эти орущие, впавшие в панику людишки, он жаждал одного - хранителя письма, по неосторожности открывшего ход в Гробницу.
     Шаги стучали все ближе. Словно приняв решение, Поляков нырнул внутрь здания.
     Странно, стены здесь едва светились. Туннель уходил куда-то глубь, вился, Константин, спотыкаясь, бежал, а позади шел страж, и шаги его гулко отдавались все ближе и ближе. В воздухе пахло серой и паленой резиной. Демон орал.
     Туннель закончился цилиндрическим помещением с гладкими, облицованными сталью стенами. Курьер вбежал в него и в ужасе остановился.
     С той стороны, дальше, выхода не было. Тупик в стиле хайтек. Позади демон преодолел уже половину тоннеля и быстро надвигался. Полутьма расцветилась красным. Взгляд Поляков обегал помещение и зацепился за странный вырост на гладкой стене. Он подошел ближе и остановился, не веря своим глазам.
     Здесь, в подземной, оставленной древними и заселенной силами зла Гробнице, на полированной до блеска стальной стене висел почтовый ящик.
     Самый обыкновенный, Поляков такие видел не один раз. Проем ящика был приглашающе открыт.
     И тогда Константин понял, что надо делать. Не обращая более внимания на демона, который прошел тоннель и сунул уродливую черную башку в помещение, он шагнул вперед, поднимая письмо, которое пронес через все Мертвые земли, многие километры радиактивной пыли, Захоронения, плен мусорщиков, письмо, которое он, несмотря ни на что, все таки доставил по месту назначения.
     Чувствуя странное освобождение, он опустил письмо в ящик. В спину дохнуло жаром, уши заложило от рева, когда страж кинулся к курьеру в бешеной попытке схватить и смять посягнувшего на знание древних.
     Но не успел. Пол под ящиком бесшумно раскрылся - и Константин Поляков рухнул вниз, успев только услышать, как демон со всего маху врезается в стену над ним.
     Обиженный рев обманутого чудовища раздался откуда-то сверху, а потом затих, поглощенный расстоянием.

     А потом был жесткий удар о паркетный пол.
     -Костя! - вскрикнула жена, которую разбудил шум падения, - Ты чего, Костя?!
     -Ничего... - сказал тот, с трудом поднимаясь с пола.
     За окном разбушевавшийся ветер трепал кроны деревьев, сдувая с них зеленую дымку. Внизу выла чья-то разбуженная сигнализация.
     -Что с тобой Кость, а? - жена выглядела испуганной. Константин усмехнулся про себя. Да, это тебе не от демонов удирать.
     -Ничего, я же сказал... черт, скула болит, приложился...
     -Ты все про письмо какое-то твердил. Заработался, бедный.
     Поляков поднялся на ноги и поплелся в ванную. Пощелкал выключателем и не добился эффекта - свет отключили. За окном царила тьма, - значит - во всем квартале. Чертыхаясь, Поляков поискал в комнате фонарь - был такой, на три батарейки, со стальной удобной ручкой. Нашел и попытался отыскать кнопку включения. Похожая на маленькое испуганное привидение, жена смотрела на него.
     Кнопки не было. В голове мешались остатки сна - бормоча что-то под нос, Константин Поляков подошел к окну и подставил фонарь под лунный свет.
     И замер - потому что это был не фонарь. Четкий, знакомый адрес на боку цилиндра - сетка насечек на торце.
     Жена что-то спрашивала у него, а Поляков все стоял у окна, сжимая в руках цилиндр, и смотрел, как спускается все ниже и ниже луна.
     Футляр от письма в его руках был пуст.
     Но самое страшное было то, что он все-таки был.

Гробокопатель.

     Кроха проснулся в полной тьме и некоторое время просидел, непонимающе вслушиваясь в отдаленную капель, приглушенную толщей камня.
     Потом память вернулась к нему, и он издал глухой стон. Их положение было страшным, мучительным, безысходным.
     Вчера догорел последний прутик.
     А ведь еще не так давно казалось, что они почти достигли своей цели.
     Кроха потянулся во тьму и, естественно, наткнулся на Пеку. Тот спал, но когда Кроха злобно толкнул его - зашевелился во тьме, стал отпираться руками. Но Кроха его толкнул еще раз - просто из мстительности - еще бы, кто, как не Пека, виноват в происшедшем? Впрочем, и Крохина доля безрассудства в этом была.
     -Ч... что? - пролепетал Пека, - что случилось?
     -Все то же... - ответил Кроха мрачно, - все, как всегда.
     -Есть хочется как, а мокрицы, поди, кончились...
     -Вчера последнюю съели.
     -Прутики...
     -Кончились. Все кончилось, Пека, да и мы, похоже, кончаемся.
     Пека засопел печально - Кроха с удивлением понял, что почти не помнит, как выглядит давнишний приятель - тьма была похожа на всеобъемлющую грифельную доску, с которой кто-то педантично стирал его, Крохину, память. Где-то там, за пределами пирамиды, шелестел яркий солнечный мир, полный запахов, звуков и шевеления. Был там яркий рыжий песок, который иногда был белым, иногда черным, а на закате окрашивался багрянцем. Были пятилистные ярко-зеленые пальмы. Было синее-синее море, в котором водились акулы, а еще там можно было спасаться от жары. Да, там еще было тепло.
     Здесь тепло не было. Здесь всегда было темно, холодно и, что, пожалуй, больше всего удручало Кроху, всегда очень тихо. Собственное дыхание, как никогда не ошибающиеся часы, с каждым вздохом отмеряло оставшееся им время.
     Вздохнув, Кроха поднялся. Ткнул приятеля в бок:
     -Пошли, Пека.
     Тот поднялся беспрекословно, уже не нудил и не стонал, как в первое время, понимал - пока идешь, ты жив. Лег, значит - оледенел, умер. Здесь слишком много было ледяной неподвижности, слишком хотелось поддаться ей. Сесть и не двигаться, пока не обратишься в такой же холодный, сочащийся влагой камень.
     Они пошли как всегда - Кроха впереди, чуть касаясь рукой гладких стен коридора, а Пека следом за ним, чуть касаясь Крохи. От стен веяло сыростью, и тьма обволакивала кругом, как плотное, кожистое одеяло. Шаги стучали, как метроном. Кроха уже научился отличать по звуку, что у них под ногами - вот сейчас камень, потом утоптанная земля, а вот хрустят чьи-то тонкие косточки.
     Да еще капала вода с сырых стен - кап-кап-кап, как исполинский, состоящий из бесчисленных водяных струй земляной метроном, что на пару с дыханием отмерял краткие мгновения утекающей жизни.
     Тьма обволакивала кругом, и потому идущий вперед, в неизвестность, Кроха предавался воспоминаниям - это была единственная доступная ему забава - уж в мыслях-то он был свободен, над ним был сияющий, высокий купол неба, а под ногами изумрудная, мягкая трава или, на худой конец, жаркий желтый песок.
     Но как всегда его мысли вернулись к началу - к тому проклятому дню, когда Пеке загорелось обогатиться, и он втянул в свое грязное дельце Кроху - мало того, что втянул, так еще и повесил на него всю разработку плана - воспользовался чужими мозгами. Ну что ж, будет ему наука, как полностью доверять все другим. Хотя, по сути, Пека устроил бы еще хуже. С Пекой не прошли бы и первый кордон.
     Кроха снова вздохнул. Он словно чувствовал полнящийся напряжением воздух того дня.
     Вот они, щуплый, но умный Маки, которого за маленький рост прозвали Крохой, и Пека, его верный, хотя и несколько недалекий друг. Вот они стоят на песчаном уступе, и жаркий ветер обдувает их, а позади видны черные свечки дыма от костров стражей третьего кордона. Стражи их не поймали - ни те, первые - толстые и ленивые, разжиревшие на королевской службе, ни другие, из третьего кордона - поджарые, злые, славящиеся жестокостью. Говорили, что тех пролаз, которых не убивали сразу, они заводили вглубь города и оставляли привязанными к столбу. А это, по слухам, был куда хуже милосердного, пусть даже тупого и зазубренного копья стража.
     Но стражи были людьми, а людей всегда можно обмануть, подобно тому, как ловкий воин обманывает сильного, но тупого хищника, и Кроха сделал это - и вот они здесь, а под уступом простирается Некрополис, полнящийся островерхими рыжими пирамидами. Заповедный город мертвых, который живые оставили уже больше двух тысяч лет назад, со всеми несчетными его сокровищами. Опять же по слухам, богатые горожане и сейчас за немалую мзду стражам проносят своих мертвецов в город, оставляя их в обнимку с золотом, а то и в золотом саркофаге. Слухи ходили разные, но то, что Некрополис богат и его мертвецам принадлежит в десять раз больше драгоценностей, чем у всей ныне царствующей династии - ни у кого не вызывало сомнений.
     Вот и захотел Пека, сын бедного ремесленника, обогатиться. Но далеко бы не ушел, если бы не Кроха. И ведь ладно - посягни Пека на какую из малых Гробниц, так ведь нет - подавай ему пирамиду самого святого Арсеникума - могучего пришельца из дальних краев, о деяниях которого до сих пор ходят страшноватые легенды. Уж кто-кто, а Арсеникум наверняка знал, как защитить свой посмертный покой. Но Пеку разве убедишь! Это ведь Кроха, а не Пека, всегда был слабохарактерным и поддавался чужому влиянию.
     А уж кто-кто, а Арсеникум в свою пирамиду уволок такие богатства! Сейчас, стоя на границе Некрополиса, Кроха задавался вопросом - если даже их предприятие увенчается успехом, каким образом они сумеют сохранить сокровище? Кроха склонялся к мысли, что им придется навсегда покинуть родные места - иначе все сразу поймут, откуда у жалких неудачников Маки с Пекой столько золота.
     Некрополис выглядел неуютно - истинно город мертвых, живые, впрочем, тут никогда и не обретались - зато пирамиды к центру города становились все выше и выше. Усыпальница Арсеникума, хоть и была одной из самых высоких, располагалась у самой окраины - когда осененный знанием пришелец явился в их небольшую провинцию, Некрополис уже был плотно застроен, и за те семьдесят лет, что нестареющий посланник богов прожил среди людей, окончательно утратил всякую возможность постройки чего-либо большого в центре, задавленный наступающей урбанизацией - тогда еще считалось за честь похоронить покойного среди ему подобных. Поэтому, когда Арсеникум к удивлению многих, почитавших его за бессмертного, склеил ласты (Кроха, впрочем, считал, что отправиться в лучший мир пришельцу помогли) ему выстроили пирамиду на самой границе Некрополиса, пожертвовав почетностью места в пользу размеров пирамиды.
     И конечно, именно усыпальница Арсеникума стала наиболее привлекательной для многочисленных расхитителей гробниц. Да вот беда - никто не знал, как в нее войти.
     Никто, кроме Крохи.
     И Пеки, который украл старый папирусный конверт, согласно завещанию самого Арсеникума уже семьдесят лет хранившийся в гильдии писцов.
     Вот теперь Кроха сжимал конверт в ладонях, с некоторым сомнением глядя на рубленый пейзаж Некрополиса. Пека сзади топтался, нетерпеливо сопел.
     -Ну, давай, Кроха, пойдем! - сказал он наконец, - видишь, вон она - пирамида.
     Кроха передернул плечами и зашагал вниз по слону, обходя острые, торчащие из песка и похожие на зубы скалы. Шагал свободно, он знал, что до наступления ночи опасности в Некрополисе нет.
     Зато если кого-то застигнет ночь - до рассвета доживают немногие.
     Подле пирамиды остановились в немом благоговении - нечего сказать, старина Арсеникум постарался, отбывая в страну вечной охоты. С ним же уплыли три сотни рабов, а также их жены и дети, кошки и собаки, и, наконец, четыре десятка племенных волов из личных царских стад. Ближе к вершине вся эта убитая рать педантично изображалась, опоясывая пирамиду широким резным ремешком. Верх усыпальницы был отделан редкой в здешних краях яшмой.
     Ее похитить не пытались - все равно через стражей не протащить.
     Вход же отделан был скромно - простые двойные двери, без каких либо рисунков - но зато монолитные, как знал Кроха - толщиной почти в метр - не пробить, не прорезать.
     Была лишь бронзовая, потемневшая на солнце пластинка с изображением песоголового бога Каннабиса - властелина подземного мира, да небольшая прорезь рядом.
     -Ну, - нервно молвил Пека, оглядываясь, - чего ждешь, суй давай.
     -Погоди ты! - шикнул Кроха, - Тут с умом надо.
     Он примерился к прорези и аккуратно опустил туда папирусный конверт, так, чтобы печать оказалась сверху. Печать последний раз сверкнула на солнце, а потом ее поглотил мрак усыпальницы. За толстой каменной стеной звучно щелкнул диковинный механизм и двери, тяжело скрежеща, растворились, впервые за семьдесят лет пустив свет в последнее убежище Арсеникума.
     -Как просто! - восхитился Пека, - А стражи?!
     -Что стражи? - удивился Кроха, - они сюда не сунутся, они и не смотрят сюда.
     Побледневший Пека схватил его за рукав и развернул лицом к кордону. На песочном склоне выросли новые зубья - и они не были скалами. Солнечный свет грозно поблескивал на бронзовых наконечниках копий стражи. Охрана третьего уровня решила проведать Некрополис.
     -Убьют! - испуганно выдавил Пека, - нет! Хуже - бросят здесь на ночь!
     И так все это знавший Кроха загнанно огляделся - песок, пирамиды, усыпальницы, гробницы, песок. Стражи пылили вниз по склону - они ясно видели черный провал в гладкой стене усыпальницы Арсеникума.
     -Что ж делать-то, Кроха?
     -Ясно что, - ответил тот, - идем, куда шли - в пирамиду.
     На полу усыпальницы застыла густая, копившаяся десятилетиями пыль, бегущий впереди Пека оставлял следы, как в диковинной твердой воде, что заменяет северным народам воду обычную.
     Кроха заскочил внутрь следом и вынул конверт из щели на внутренней стороне врат, за проемом уже можно было видеть фигурки стражей - те уже были на равнине и изо всех сил стремились сюда. Но тут двери вновь дрогнули и, с потрясающей для их массы сноровкой, гулко захлопнулись, отрезав расхитителей от издавших гневный вопль стражей. Две секунды спустя в дверь слабо заскреблись с той стороны - это охрана злобно колотила копьями в неподатливый камень.
     -Не войдут? - забеспокоился Пека.
     -Да куда им, письмо-то с печатью у нас.
     Пека успокоено вздохнул - здесь было темно, холодно, но зато не было стражей. С досадой он вспомнил о связке факелов перед самым входом - оставили со всей поклажей. Хорошо хоть, конверт успели вынуть.
     -Не тушуйся, Пека, - сказал Кроха, прислушиваясь к бесчинствам стражей, - побесятся и успокоятся. Тогда-то мы и выйдем.
     Ждать пришлось долго - стражи заняли позицию при входе и терпеливо ждали - знали, без факелов налетчики внутрь гробницы не сунутся. Пека с Крохой отошли чуть дальше по туннелю и там прислонились к стенам. Было неуютно - поневоле прислушивались к посторонним звукам, которыми неявно, но вместе с тем ощутимо полнилась пирамида.
     Стражи поколотили в стены, а потом вдруг затихли. А еще через полчаса пирамиду потряс мощный, тяжелый удар, который переворошил все до единого кирпичи, сдвинул украшения из яшмы на вершине и наверняка не раз перевернул Арсеникума в его саркофаге. Что это было - Кроха так и не узнал - может быть, отчаявшиеся при виде тяжелого случая святотатства стражи применили что-то разрушительное из тайного храмового арсенала, а может быть - сама пирамида спустя семьдесят лет неожиданно проявила заложенный при строительстве дефект. А может, это было столь редкое в здешних краях тектоническое смещение плит, именуемое земной падучей? Это было совершенно неважно, потому что вернувшиеся в панике ко входу золотоискатели входа не обнаружили - и смогли лишь нащупать трясущимися от подступающего кромешного отчаяния руками лишь грубые, острые грани расколовшихся плит потолка, что незадолго до этого обрушились и похоронили под собой выход. Так, как снова ввернутая пробка в бутылку, плиты закупорили налетчиков внутри, прибавив к немалому мертвому кортежу Арсеникума еще двоих.
     Когда Пека обнаружил завал, то заревел от ужаса и принялся колотиться всем телом о плиты. Вой этот звучал жутко, а в туннеле пирамиды - вдвойне, казалось, ожил кто-то из мертвой рати местного господина.
     -Ну, Пека, ну! - закричал Кроха в перерывах между воплями напарника, - не кричи так, может, не все пропало...
     -Что?! - закричал тот, - Выход-то - вот он! Нет его! Нет!
     Завал был капитальный - стражей стало совсем не слышно. Может быть, они ушли, испугавшись сотрясения, а может быть - камень намертво глушил все звуки.
     Пека еще некоторое время вопил, а потом охрип и умолк, и тогда Кроха познал тишину - их будущую повсеместную спутницу. Тихо-тихо в пирамиде - лишь капает где-то далеко вода.
     Притомившись, уселись у самого завала - Кроха чувствовал массивную стену из камня совсем рядом, а с другой стороны дул слабый, пропитанный холодом глубин, сквозняк.
     -Что нам делать... - стонал Пека, - сдохнем тут ни за что. И не узнает никто, что мы тут были.
     -Вниз идти надо.
     -Куда вниз? В пирамиду?
     -Да, в пирамиду, - сказал Кроха, - все лучше, чем здесь сидеть. Может быть, есть еще выход.
     Приятель Крохи подобрался в темноте. В голосе прорезалась надежда:
     -Правда? А ты откуда знаешь?
     -Они везде есть, Пека, - Кроха поднялся на ноги, остановился, ощупывая гладкие стены - а в такой пирамиде их не два и не три. Да ты, наверное, слышал - умирая, Арсеникум заказал в своей царскую палату сделать открывающейся изнутри, так, как будто он может выйти и через подземный ход вернуться в столицу.
     Зря он это сказал - при мысли о бездыханном Арсеникуме, который к тому же может выйти из усыпальницы, Пека вновь начал всхлипывать. Кроха покачал головой - развело парня. И у самого тяжело на душе - как выбираться. Про проходы, понятное дело, не знает вообще ничего. Но ведь должны быть! Не может не быть!
     -Вставай, друже! - сказал Кроха, - держись за плечо, так и пойдем.
     Пека покорно поднялся - слышно было, как он всхлипывает в кромешной тьме. Потом его рука, как диковинный потный паук, вцепилась Крохе в плечо, так, что тот едва сдержал стон - Пека цеплялся с силой утопающего.
     -Входы, да? - просил Пека, - ну, пошли тогда.
     И они направились вниз по коридору - Кроха щупал камень, а Пека держался за Кроху. Коридор был не широк и шел куда-то вниз, это было одновременно хорошо и плохо. Хорошо, потому, что если где и быть подземному ходу - так это под землей. А плохо, потому что Кроха знал - пирамида, это только верхняя часть усыпальница. Он бы сказал "верхушка айсберга", но Кроха никогда в жизни не видел айсбергов.
     Стена под пальцами - то гладкая, то шероховатая, то сухая, как песок пустыни, то чуть сочащаяся влагой. И становилось все холоднее. Спустя полчаса наткнулись на развилку, и Кроха выбрал правый проход, не задумываясь. Тьма давила, казалось - ты ослеп или, скажем, заживо похоронен.
     -Кроха? - спросил вдруг Пека.
     -Ну?
     -А ты знаешь... знаешь, как все происходило?
     -Арсениково захоронение?
     Пека промолчал, но Кроха понял, что был прав:
     -Арсеникум был богат, ты помнишь. А еще он был облечен властью, такой, какой не может похвастаться ни тогдашний, ни тем более нынешний царь. Тогдашнего-то, собственно, сам Арсеникум и воспитал - на коленях еще держал, мальчишку сопливого. С ранних пор приучал к жестокости - говорил, мол, во многия власти - многия печали, так что лучше привыкать заранее, и к тому же...
     -Кроха?
     -Чего еще?
     -А кем он был, Арсеникум?
     -Сам будто не знаешь.
     -Все равно ты больше знаешь.
     -Да не знаю я, Пека. Никто не знает, кроме Арсеникума, а он, как видишь, помер. Но слухи при жизни о нем ходили разные. Самый страшный... самый страшный о нем был такой - мол, Арсеникум есть жрец, и даже посланник самого Каннабиса...
     Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тяжелым дыханием, потом к нему примешались всхлипывания Пеки.
     -Ну, Пека! Ну, не раскисай ты! Совсем размяк, ревешь как девчонка! Пека! Не верю я в это, если хочешь знать. Человеком был наш Арсеникум, человеком и помер. Вот неожиданно так - прожил много, но царя все ж не пережил. Нашли мудреца в его покоях ранним утром - лежит себе безмятежный - ну как будто уснул! Борода холеная, маслом намазанная. А рядом - на папирусе подробная инструкция, как и что с ним делать. Ну, понятно, что он просто так дубу дать не мог - великий ведь мистик. Царь наш в депрессию впал и в запой. Повелел делать, как написано. Так и сделали.
     Три дня вымачивали Арсеникума в вине, и еще три в меду, а когда вынули, да народу показали - так у нищеты и бедноты обмороки голодные случились - так вкусно от него пахло! Потом... потом по максимуму - требуху долой, а мозги отдельно вымачивали - в чане с розовыми лепестками. Бинты, пропитанные вечной смолой, сверху наложили, дабы сохранился Арсеникум во веки веков и, когда придет время, смог свое Ка провернуть и возродиться. И знаешь, все в это верили.
     Естественно, нигде кроме Некрополиса, он не мог найти покой - большой шишке большую гробницу. С ним отправили всех его рабов, а также группу фанатов - почитателей, да заодно три десятка раскольников, уверовавших в Каннабиса, что смуту разводили в династии. Царь сильно плакал, Арсеникума провожая, и сам в гробницу рвался, но ему не дали - сказали, что у него еще династия есть. Поэтому царь отдал в последний путь только всех своих старших родственников, бесполезных уже.
     -Ого! - посочувствовал Пека, - важный был человек Арсеникум, ежели ему такие почести!
     -А ты что думал? Всех собак, кошек, белую ручную крысу царицы и племенных морских свинок отправили вслед за рабами. Помнишь, Пека, сколько такое стоит? Драгоценных масел не пожалели. Налоги на год подняли втрое, чтобы на яшму накопить. Вот так-то! Ну и скот, конечно. Голодали потом три года, рождаемость упала, из-за чего нас чуть было не захватили дикие варвары из пустыни. И плач по Арсеникуму стоял три дня и три ночи, и огни горели разноцветные, и говорят, даже пустили секретное храмовое оружие, что взорвалось над Некрополисом громоподобно. Вот! А еще...
     Он замолчал. Пека настороженно топтался позади. Наконец, робко спросил:
     -Кроха, ты чего?
     -Подожди... - стена закончилась и справа прощупывалась некая ниша, в которой пальцы наталкивались на что-то сухое, похрустывающее.
     Кроха напряженно шарил пальцами. Форма предмета складывалась в голове.
     -Череп... - сказал Кроха.
     Пека снова начал кричать.
     И теперь мимо них тянулись и тянулись ниши с бессловесными последователями Арсеникума на разной стадии высыхания. По обе стороны коридора гнездились эти ниши со своими молчаливыми постояльцами, и пол ниш был с какой-то инфернальной заботой выстелен сухими веточками. Пека повопил и замолк - хватило его совсем ненадолго, куда как меньше, чем у входа. В воздухе стояла неприятная сладость, от которой свербило в носу и на глаза наворачивались слезы.
     -Еще скот должен быть, - произнес Кроха, - но он ближе к усыпальнице.
     Сколько они шли вот так, во тьме, окруженные мертвыми? Кроха совсем потерял счет времени. Временами Пека впадал в отчаяние и начинал стонать, и это очень действовало на нервы. Потом руки вновь ощутили камень - ниши остались лишь с правой стороны коридора. Здесь было холоднее, и по стенам стекала вода.
     Кроха остановился и, прислонив к стене пальцы, облизал холодную, горьковатую влагу, которую породила сухая земля. Сразу полегчало в начавшем уже пересыхать горле.
     -Пека, если хочешь пить, лизни стену.
     Тот завозился, рука его наткнулась на мертвеца справа, и он испуганно вскрикнул. Нащупал справа стену и стал жадно слизывать влагу.
     -По крайней мере, от жажды мы не умрем...
     -Не от жажды... - сумрачно произнес Пека, - от голода, или холода... выхода-то нет.
     Они побрели дальше, сквозь темноту, и все гаже становилось у Крохи на душе, все тяжелее. Но вот настоящее отчаяние пришло лишь тогда, когда он со всего маху ткнулся лбом в неожиданно возникшее в темноте препятствие. Затаив дыхание, Кроха начал шарить руками по стене, и везде его ладони натыкались на гладкий, словно отполированный камень. Были, впрочем, какие-то выщербины, словно кто-то уже попавшийся в ловушку долго и упорно пытался одолеть каменный тупик.
     Тупик. Здесь коридор кончался, так и не сделав ни одного ответвления.
     -Пека, похоже, ты прав... - тихо сказал Кроха.
     Ледяное отчаяние стало овладевать и им. Он уселся у стены, прислонившись спиной к холодному камню. Тоже захотелось плакать, но Кроха помнил, как истерично всхлипывал Пека, и ему стало противно. Пирамида давила безмолвием.
     Пека опустился рядом с ним. Дыхание-метроном отсчитывало утекающие мгновения. Сколько они уже внутри? Час? Да нет, больше. Часа три-четыре. Казалось, дыхание вырывается морозным облачком.
     -Зачем они это сделали? - горько спросил Кроха у темноты, - зачем было делать такой проход, чтобы в конце поместить тупик? Зачем издеваться над нами? Мы что, так и сдохнем здесь в темноте?
     -Не надо, Кроха! - вдруг дрожащим голосом простонал напарник, - не надо, ну, пожалуйста!!
     -А что, Пека? Чего-то еще ожидал?!
     -Не надо...
     -Жажда наживы! - зло сказал Кроха, - будем жить, как короли! Нет, круче, чем короли! Вот так кончаются все авантюры! Вот так вот!! А теперь что нам делать!
     -Я не зна-а-аю!!! - закричал Пека истерично и, вскочив на ноги стал колотиться в неприступную стену - Не зна-а-аю!!! Не зна-а-аю!!!
     Кроха вскочил и стал в темноте нашаривать напарника. Пека меж тем отбил о камень руки и, подхватив с пола острый осколок, продолжил колотить им. Бил часто и яростно, с тупым упорством, словно вознамерился пробить стену, а следом и всю пирамиду насквозь.
     -ПЕКА, ПРЕКРАТИ!!!
     Тот бил. Звонкие удары резко отлетали во тьму. Пека ударил еще раз, и яркая вспышка резанула Кроху по глазам. Яркие рыжие искры на миг выхватили из тьмы лицо Пеки - глаза у него были вытаращены и лихорадочно блестели. Вновь настала тьма.
     -Что это было? - спросил Пека недоуменно.
     -Ударь еще раз, - сказал Кроха.
     Удар - вспышка. Искры - роем короткоживущих мотыльков брызнули с острия. На миг напарники вновь увидели друг друга.
     -Вот это да, - произнес Кроха после очередного повторения эксперимента, - это же кремень, Пека. Самый настоящий. Тут вся стена им облицована!
     Чирк - короткая вспышка.
     -И что? - спросил Пека, - у нас ведь все равно нет факелов!
     -Дурень! А ниши? Вспомни, чем они выстелены. Хворост, солома. Давай назад, выгребай из-под ближайшего.
     -Но, Кроха... Мы же их потревожим?
     -Кого ты собрался тревожить!!! - рявкнул Кроха, поднимаясь, - они все давно ушли к Каннабису, вслед за своим обожаемым Арсеникумом! Пошел!
     Пека ушел во тьму. На этот раз он не хныкал и крепко сжимал в руках кусок кремня. Кроха пошарил - и нашел еще один. Слышно было, как напарник шуршит в отдаленной нише. Потом шелест прерывался и Пека завопил. Кроха вздохнул.
     -Кроха! Кроха!
     -Ну, чего?
     -Он, кажется, пошевелился! Нет, правда! Дернулся, когда я его тронул.
     -Ты хворост принес? - спросил Кроха.
     -Вот, охапка целая, но, Кроха, он и вправду дернулся!
     -Не мели ерунды! Хворост сухой... ты держи его вот так, а я чиркну...
     Искры все не шли - Кроха яростно долбил кремнем стену, и вот, наконец, под роем колючих рыжих огненных ос затлел кончик высохшего прута. Кроха оставил кремень и стал раздувать искринку, пока прут не запалился ровным, желтоватым пламенем. Как лучина. Огонек чуть колебался в сторону тупика - какой-то ток воздуха здесь все-таки был. Тусклый свет пал на стены их темницы - совсем рядом маячило лицо Пеки - тот зачарованно улыбался, глядя на лучину, как ребенок, зачарованный самым древним в мире волшебством.
     -Вот видишь, Пека, без света не помрем. Кроме того, здесь дует воздух, а значит - за стеной пустота.
     Он поднял лучину повыше, помещение озарилось, и стало видно, что стены тоннеля облицованы гладким, янтарного блеска, камнем. По пластинам кочевал изящный тонкий рисунок. А вот тупик был сложен из простых грубых камней, среди которых выделялась крупная, метрового поперечника картина, нанесенная на плотно пригнанные пластинки кремня. Картина хранила следы чьих-то попыток пробиться сквозь стену, но рисунок просматривался очень ясно.
     -Ну вот, - сказал Кроха, - это то, что я искал. Еще поживем, Пека!
     На стене был изображен достопамятный конверт - тонкая, подробная фреска. Пальцы Крохи пробежались по изящным канавкам и остановились на кругляше царской печати.
     -Сейчас... - он ощупал печать, потом сильно надавил на нее и поспешно отступил от стены, потому что за ней просыпалась новая партия диковинных механизмов. С тяжким скрежетом стена провалилась внутрь, и воздух, дунувший мощным потоком, загасил лучину.
     В насупившей тьме было слышно, как Пека чиркает кремнем:
     -Вот это да! Кроха, ты гений!!!
     Из тьмы пирамиды законсервированный ветерок донес слабый запах пряностей. Пека все восторгался, а Кроха привалился к стене, вслушиваясь в звуки подземного быта.
     -Ничего, Пека, ничего. Я же говорю - поживем еще...
     -А все таки он дернулся... Я чувствовал.
     -Может быть - это еще одно сотрясение.
     Кусок кремня они подобрали, и теперь Пека нес его, прижимая к груди, как очень ценный и столь же хрупкий талисман. А Кроха шел впереди с лучиной. Туннель был расписан, и яркие охряные краски смотрелись, как будто вчера написанные. На них по большей части что-то рыли - плоские, в модном ныне примитивистском стиле, рабы копали гробницу все глубже и глубже. Притом неведомый художник поставил себе целью изобразить всех до единого используемых в строительстве рабов - цепь одинаковых плоский охряных человечков все тянулась и тянулась, появляясь из тьмы, и уходящая во тьму позади Пеки. Свет лучины колебался и помаргивал - из глубины дул поток воздуха, словно не в подземелье они спускались, а все выше и выше, где воздух такой прозрачный, что не может удерживать тепло жаркого солнца, и потому там всегда дуют холодные ветры.
     Шли, пока не утомились. Дважды туннель дал ответвления, но поход ничего не дал - гладкие галереи издевательски описывали почти полный круг и возвращали напарников в центральный тоннель. Когда сделали несколько кругов, Кроха озлобился и приказал Пеке делать кремнем на стенах заметки. После этого дело пошло лучше, но туннель окончательно утратил прямоту и стал виться в толщах земли, подобно следу исполинского каменного червя.
     Сгорел одни прутик, и еще один, обратился в сухой, невесомый пепел - эти лучинки, подобно шагам, как диковинные часы отмеряли время.
     В конце концов, пришлось сделать привал. Натруженные ноги гудели, подошвы горели от постоянной ходьбы по камням вверх и вниз. Лучина мерно потрескивала.
     -Где он, проход? - спросил Пека понуро, - мы, наверное, уже за пределами Некрополиса.
     -Это тебе так только кажется! - сказал Кроха, приваливаясь к стене, - тут на два шага вперед, три в сторону.
     -А все равно идем долго. Я чувствую.
     Кроха ничего не ответил. От стены позади исходил неприятный, глубинный холодок. Сверху нависал низкий свод тоннеля. Со вздохом Кроха погасил лучину, и тьма снова обступила их. В этой темноте бесстрашные взломщики пирамид не заметили, как заснули. Над их головами тихо шелестел несущий далекий, сладкий запах ветер.
     Какое-то время спустя Кроха проснулся оттого, что Пека трясет его за плечо. Кругом царила тьма, и потому он не сразу сориентировался в происходящем, а когда понял, то ему захотелось погрузиться обратно в сон. Действительность ужасала. Но голос Пеки сразу скинул всякую дрему, заменив ее резким и тягостным ощущением опасности:
     -Кроха... там!
     Тот замер, прислушиваясь ко тьме.
     Когда среди привычных шуршаний и пощелкиваний толщи камня над головой выделился новый, непривычный звук, у Крохи прошел мороз по коже. Сердце забилось, тьма навалилась кругом, мысль бешено скакала в поисках объяснений и... не находила.
     Где-то далеко внизу, в толще пирамиды - пели. Песнь эта, полная тоскливых, заунывных нот, навевала жуть. Голосов было несколько - странный, призрачный хор, они причудливо переплетались, проводя каждый свою партию. Мотив был незнакомый, голоса тонкие - как флейта, и чуть более низкие - как тромбон.
     Вот тогда Крохе стало по настоящему страшно. Песня звучала как жуткая эпитафия им обоим, печально и вместе с тем агрессивно - может быть, так могло петь все мертвое воинство Арсеникума, обрети оно вдруг голосовые связки. Немалым усилием воли Кроха подавил желание вскочить и вслепую бежать вперед, натыкаясь на стены и обдирая руки, только бы не стоять на месте. Но это-то как раз и могло привести их к гибели. Поэтому Кроха просто запалил еще одну лучину и сказал возникшему из мрака лицу Пеки - белому, как лед далекий северных стран:
     -Не бойся, Пека, это ветер.
     Пека помотал головой, не соглашаясь. Было видно, что ему тоже хочется бежать, пока ноги не откажут служить и пена не пойдет изо рта.
     Или пока те, что поют, не поймают его в темноте.
     -Конечно ветер, Пека. Этот туннель - он как труба, ветер в нем создает эту песнь. Впервые за много лет мы открыли проход - вот и играет.
     Напарник Крохи пересек туннель и прислонился к стене рядом. Песня, то печальная, то жесткая, плыла над ними, пробивалась из каменных стен и гладкого пола.
     И тут Кроха сделал то, что совершенно от себя не ожидал - он снова заснул. Истомленный, изнервничавший организм явно знал лучше хозяина, что ему надо.
     Лучина догорела, а поющие так и не пришли.
     Утром... субъективным, потому что встроенные хронометры расхитителей гробниц показывали только личное время их хозяев, о себе впервые заявил голод. Проснувшись в полной темноте, Кроха печально заметил, что думает о еде - не слишком типичная мысль, если учесть, что ты проснулся в одном из похороненных глубоко под землей туннелей усыпальницы могущественного колдуна, а вместо плюшевого мишки тебе согревали ночь триста добровольно сгинувших фанатиков. Но тем не менее - хотелось есть, и мысль эта, идущая откуда-то из мрачных глубин подкорки, имела все шансы выйти на первый план, оттеснив надежду и страх.
     Загнав поглубже мысли о еде, двинулись дальше. Коридор был по-прежнему украшен рисунками, наверное, даже богаче чем раньше, но внимания на это уже не обращали - чувство эстетики отмерло окончательно. Лучина - спасительный светоч - разгоняла темноту в двух метрах впереди, в уже чуть позади черный полог вновь накатывал, скрывал пройденные метры.
     Дважды проходили крохотные помещения - похоже на караулки. Если бы тут было кого караулить. Что еще удивительнее - у стен висели на цепях подобия деревянных нар. Для кого были эти минимальные удобства, Кроха не хотел и думать. Его самого терзали смутные видения - проплывал под ногами каменный пол, исчезал позади, и казалось, что Пека с Крохой совсем не двигаются - застряли на торце исполинского бесконечного колеса, что крутится и крутится без остановки, вращаемый усталыми шагами тысячи вот таких как они - тысячи потерявшихся без света и в безвременьи мотыльков.
     Когда стало совсем тоскливо, достигли отстойников. Это Пека их так назвал - на самом деле это были неглубокие квадратные бассейны, облицованные четырехугольной плиткой с замысловатым рисунком. Бассейны наполняла вода - тепловатая и поросшая подземной бесцветной ряской, которая благоухала, как центнер пролежавшей полдня на солнце рыбы. Здесь жили мокрицы - сколькие безногие создания, что медленно ползли по наклонной стене, иногда окуная свои полупрозрачные тела в пахучую влагу. К свету они были непривычны и потому стремились укрыться в водорослевые заросли. Вода покрывалась мелкой рябью, будто под слоем водяной травки шевелилась какая-то мелкая водная живность - что, однако, было на дне бассейна, Крохе выяснять совершенно не хотелось.
     А вот Пека со странным выражением смотрел на уползавших мокриц, пока напарник не потянул его за собой.
     От нечего делать Кроха считал шаги, занятие это помогало убить время и ненужные мысли. Так, например, отстойники встречались через каждые пятьдесят два шага или тридцать вздохов, или четверть сгоревшего прутика. Примерно на каждый двадцатый шаг приходилась развилка - а на каждый двухсотый - двойная, или даже тройная.
     Правда, зачастую получалось так, что коридор делал плавный оборот в недрах земных и возвращался назад. Плутать тут можно было до бесконечности, и надежда найти верный путь на поверхность все больше таяла в душе Крохи.
     Тем неожиданнее оказалось встретить после многочасового пути узкий и длинный желоб, решительно непохожий на все виденное ранее.
     -Ой, - сказал Пека, остановившись, - а это что?
     Начало желоба находилось прямо под ногами, чуть в стороне обретался очередной бассейн, и вытекающая из него струйка воды спускалась по желобу в темноту. Справа и слева спуск обрамляли узенькие карнизы, которые ступеньками следовали друг за другом. Пол был густо покрыт слизью. Рисунков на стене не было.
     -Похоже, они забыли сделать ступени, - произнес Пека и аккуратно шагнул вперед.
     -Пека, стой! - крикнул Кроха и попытался уцепить друга за рукав, но не успел.
     Поскользнувшийся Пека уже катился вниз по слизи. Он отчаянно верещал, размахивал руками, и отчасти из-за этого его развернуло поперек желоба. Не проехав и трех метров, Крохин напарник пристал к одному из карнизов. Кроха посветил лучиной и увидел, как Пека встает на ноги - был он перемазан и здорово смахивал на Арсениковых постояльцев.
     -Чего! - завопил он, с трудом удерживая равновесие на узкой полоске камня.
     -Это ловушка! - крикнул Кроха, - я знаю! Я читал!
     -Чего ты читал?!
     -Когда ты достигнешь конца желоба - сверху скатится огромный круглый камень и размажет тебя по стенам! Я помню, такое случалось!
     Пека замер на своем карнизе. Потерянно обернулся:
     -Откуда ты знаешь, что это правда?
     -Такие гробницы, как эта, всегда наполнены ловушками. Например, колья, они открываются под тобой, или...
     -Постой! - закричал Пека, - я попытаюсь выбраться.
     -Нет! Не пытайся! Тут слишком сколько, скатишься вниз, ловушка сработает.
     Но Пека все равно попробовал. Первая же попытка чуть не привела к падению. Кроха кусал губы, наблюдая за старания приятеля - надо же так вляпаться.
     -Что же мне делать!? - дрожащим голосом вопросил Пека, - как же так?
     -Подожди! Я что-нибудь придумаю! - крикнул Кроха и опустился у стены подле карниза.
     В голову ничего не шло. Пека явно попал в западню, да еще сильно давило сознание, что впереди ловушка, а значит - тупик.
     -Маки... эй, Маки, ты же меня не оставишь?
     -Что ты городишь, Пека! Никуда я тебя не оставлю! Да будь ты проклят, Арсеникум!! - заорал неожиданно Кроха, и по щекам Пеки вновь покатились слезы. Он явно уже причислил себя к тем четырехстам мертвецам в пределах пирамиды.
     -Сволочь, Арсеникум, сволочь, и после смерти гадишь людям!!
     -Кроха...
     -Помолчи!! Я придумал... - сказал Кроха, - сейчас сниму рубашку, ее длины должно хватить, чтобы ты дотянулся...
     -Кроха! Ты гений, Кроха!
     -Тихо! На, держи рубашку. Да поаккуратнее там...
     Кроха лег на живот в мерзкую тепловатую слизь и спустил свою грубую домотканую рубаху вниз по желобу. Там, на карнизе, Пека со свежевоспрянувшей надеждой отчаянно потянулся к свободе. Рубашки не хватало - ее рукав болтался в десяти сантиметрах от растопыренной в поисках опоры Пекиной руки. Пека тянулся изо всех сил. Не доставал.
     -Ну, давай, Пека, еще чуть-чуть!
     -Не получается... - стонал тот, - слезь ниже.
     -Не могу, скачусь!
     Кроха удерживал рубашку кончиками пальцев, спустился еще ниже, и Пека, наконец, сумел ухватить вожделенный рукав. И тут же повис на ней всем весом. Кроха предупреждающе крикнул, но вновь опоздал - рубашка резко выдралась у него из пальцев и Пека, все еще сжимая ее в руках, уехал во тьму.
     Кроха окаменел в ожидании неизбежного. Камень вот-вот должен был обрушиться вслед за невезучим напарником. Сердце заполошно билось, на коже выступил ледяной пот. Томительно тянулись секунды.
     Пека начал ругаться только через три минуты. Заковыристые его ругательства были в основном адресованы святому Арсеникуму, но перепадало и паникеру Крохе, везде видящему опасность. Кроха кричал сверху, что это не паникерство, а напротив - осторожность, но напарник не слушал - продолжал костерить его почем зря, густо мешая ругань со слезами облегчения.
     -Спускайся сюда! - закричал он наконец, и Кроха, слегка содрогаясь, скатился вниз по хоть и странно, но совершенно безопасному желобу.
     Внизу оказался такой же, как и наверху, бассейн и новый туннель. Еще здесь был Пека - испуганный до икоты, но живой и здоровый. Кроха уселся рядом, и они сидели молча. Лишь спустя некоторое время Кроха заметил, что это все похоже на жестокую шутку, на которые Арсеникум, по рассказам, был очень горазд.
     Неприятности этот спуск все же принес - половина из несомого Пекой запаса прутиков вымокла в слизи и не годилась больше для лучин, а сушить ее было негде.
     Обессиленные, напарники сидели у противоположных стен и при свете лучины смотрели друг на друга. Будущее рисовалось им в цвете, неотличимом от темноты.
     Никуда более не сдвинувшись с площадки у подножья желоба, Кроха с Пекой уснули, истомленные телом и загнанным к поребрику разумом. Вот так бесплодно закончился второй день их пребывания в пирамиде злобного старца Арсеникума.
     Ночью хотелось есть, а где-то на расстоянии, но уже ближе, чем раньше неслось призрачное подземное пение, наполняя сердца тихим, холодным ужасом - теперь стало лучше слышно, и можно было различить дробное, шелестящее постукивание, словно били тысячи крохотных костяных барабанчиков.
     Потом Кроха проснулся в кромешной тьме, и это означало, что начался третий день.
     Проснувшись, Маки не поверил своим ушам. Кто-то громко жевал у него над самым ухом. Не в силах пошевелиться от ужаса, Кроха лежал, вслушиваясь в темноту, а потом рядом чиркнуло и в огненной вспышке запалившейся лучины возникло лицо Пеки.
     Это казалось невозможным, но Пека что-то жевал!
     -Пека! Что... откуда?!
     -Попробуй, Кроха, это не очень вкусно, зато насыщает.
     -Что это? - спросил Маки, глядя на подрагивающие комочки на ладони.
     -Не поверишь - это мокрицы! Их там у бассейна полно! Они... почти как мясо.
     -Пека, - сказал Кроха, - я не буду это есть...
     -Ты что! Это же еда!
     -Это мокрицы.
     Пека, вздохнув, спрятал мокриц в карман - наверное, про запас. Не говоря более не слова, он двинулся вперед по извивающемуся, как подхватившая судорогу змея, коридору. Полтора часа они шли в гробовом молчании, пока Кроха, стиснув зубы от терзающего кишки голода, не попросил мокриц.
     Тут же сделали привал. Кроха поначалу давился, а потом вошел во вкус - мокрицы не были деликатесом, но и к тошнотворной гадости их мог причислить только что плотно отобедавший устрицами гурман. Кроха гурманом не был и раньше, а сейчас не заметил, как умял половину захваченной Пекой снеди. Запил водой со стен и блаженно привалился к холодному камню.
     На душе странно полегчало - удивительно, вроде бы положение их оставалось все тем же - безнадежным, безвыходным, и шли они все вниз и вниз, ан нет - стало легче, страх отступил, поддавший почти блаженной сытости. Не замечая того, Кроха заулыбался.
     -Вот-вот! - сказал увидевший ухмылку Пека, - а ты говорил - мокрицы.
     -Человек, - сказал Кроха, - он, Пека такое существо, что привыкает ко всему. Вот. А еще он может все преодолеть, потому что в отличие от дикого зверя у человека есть ум, чтобы поставить цель, и воля, чтобы ее достичь! И если воли хватит, то ничто его, человека, не остановит. Понял, Пека, ничто! И мы с тобой все преодолеем, победим, как победили голод, и выберемся из этого склепа... нет! Мы не только выберемся, мы и еще захватим сокровища этого ублюдка Арсеникума! В качестве компенсации.
     Лицо Пеки просветлело, губы сами собой сложились в идиотскую, но исполненную желания действовать улыбку. Более не откладывая, напарники двинулись в путь.
     Снова встретили желоб и уже безбоязненно скатились по нему, крепок держа в охапке прутки. Вода в желобах была теплой и маслянистой, и потому в воздухе колыхалось некое подобие тумана. Стены начисто лишились рисунков, а вместо них крошившийся камень покрывал бледный кустистый мох, который колыхался, словно подводная водоросль, когда напарники проходили мимо.
     Как глубоко они забрались, Крохе не хотелось и думать. Трудно было представить, что этот туннель делали люди - на какую глубину он вообще может забраться? И самое главное - зачем все это?
     -Воистину, помыслы Арсеникума для простых людей неисповедимы, - сказал Кроха, - куда он собрался? В царство Каннабиса?
     -Не называй его вслух... - попросил Пека, - Говорят, псоголовый услышит и явится за позвавшим.
     -Пека! Как ты можешь верить в эти сказки? Каннабис... Выдумали себе страшилку... И вообще - этот туннель не сможет бесконечно идти вниз. В конце концов он упрется в скальное ложе или подземные воды. Я читал. Я знаю.
     -Тебе видней... - уклончиво сказал Пека, и тут туннель кончился.
     Гробокопатели с открытыми ртами замерли на выходе из туннеля. Естественно, ни о каком открытом пространстве на такой глубине речи идти не могло, потому туннель вышел в пещеру.
     Каверна эта была высока и протяженна, потолок ее скрывался во тьме, а снизу вздымался целый лес острых сталагмитов, которые стремились соприкоснуться с выныривающими из тьмы под куполом собратьями. Со сталактитов срывались капли воды и, как замедленный дождь, падали в собравшиеся на дне пещеры озера. При каждом падении капель озера озарялись призрачным сине-зеленым светом, цветомузыкальная плавная рябь бежала по их глади, и от этого начинали отсвечивать сталагмиты, творя в пределах пещеры диковинную димедрольною дискотеку.
     Кроха с Пекой онемели от такого зрелища, представшего их зрению после многих часов однообразного туннеля. Лучина выпала из руки Пеки и зашипела в мелкой лужице. Да она и не нужна была - тут было светло, странный отсвет, но легко можно было увидеть противоположный край пещеры.
     -Вот это да... - выдохнул Пека, - как же это может быть?
     -Может, - произнес Маки, двигаясь через пещеру, - просто мы достигли каверн. А я то думал - это все сказки.
     -Каверны?
     -Ага... - наш великий царь, прокапывая гробницу для святого Арсеникума, в точности следовал его указаниям, а следовательно - рыл гробницу как можно глубже. Естественно - он не сам это делал, а согнал на раскопки рабов. Причем оголил не только все плантации провинции, но и своих личных не пожалел. Да фанатики еще - те сами работали. В общем, собралось там тысяч пять человек - одни камень тесали в скалах, другие его тащили по песку в Некрополис, ну а большая часть рыла. И все бы хорошо, но в какой-то момент они докопались до врат.
     -Врат? - встрепенулся Пека, - каких?
     -Понятия не имею. Но рабы - народ темный, поэтому, когда на глубине в четыреста метров они встретили врата, то посчитали, что нашли врата в царство мертвых, - Кроха приостановился, и, повернувшись к Пеке со страшной ухмылкой, промолвил - к Канабису!
     Пека побледнел.
     -Ну, короче, рабы рыть отказались - в царство мертвых никто не хотел. А царь наш - то ли другое мнение имел, то ли посчитал, что Арсеникуму у Каннабиса самое место, но застращал рабов и заставил их взломать врата и идти вниз. В один день три тысячи рабов и четыреста надсмотрщиков спустились во врата. И не вернулся ни один. Царь понял, что пора завязывать, дал команду фанатикам, и те, взяв в охапку господина, спустились в пещеры и врата за ними закрылись, а потом были вовсе запечатаны царской печатью. И прошло два дня, а на третий день царь...
     -Кроха... - тихо сказал Пека.
     Кроха поднял глаза и прямо перед собой увидел врата.
     Были они огромны, в два человеческих роста, сверху донизу покрыты замысловатым узором и увенчаны были мощной аркой с выписанной клинописью фразой. Ворота смотрелись богато, а самое главное - они полностью соответствовали описанию из легенд. В призрачном фосфоресцирующем свете врата выглядели более чем зловеще.
     -Прямо как там... - сказал Кроха потрясенно, - вот оно, значит, куда мы забрались...
     -Что там написано? - спросил Пека.
     -Не понимаю... древние значки... что-то о надежде...
     -О! Как раз то, что нам нужно!
     -... и призывают ее оставить, прежде чем войти сюда. Мне кажется, именно здесь царь и сгубил три тысячи рабов.
     -И что?! - выкрикнул Пека, - Нам-то все равно куда идти!! Все равно, только вперед!
     -Тут вроде печать есть... смотри! Как на письме, то же самое!
     -Еще бы! Кроха, мы что, так и будем перед ней стоять?
     Кроха тяжело вздохнул. Здесь, в пещере, было полегче - не так тоскливо, как в туннеле. Вот только дверь. Даже не дверь - врата. Поневоле поверишь в Каннабиса и в прочую мистическую дребедень.
     -Ну что ж, - произнес Маки печально, - выбор у нас небольшой - либо мы идем вперед, либо поворачиваем назад, хотя мы прекрасно знаем, что позади выхода нет. С другой стороны - эта дверь ведет в совсем уж неопознанные глубины - я почти готов поверить, что в царство мертвых. Знаешь, Пека, я никогда не верил во всю эту мистику - в Арсениково бессмертие, в Каннабиса, в духов Некрополиса. Но теперь, когда мы уже третий день идем в глубине, ты знаешь... - я готов в это поверить. Эта пирамида... она не простая. Она как... как живая... нет, как обжитое поселение - мертвые дома, а в них потайная, скрытая жизнь. Ты не чувствуешь? Она как Некрополис в Некрополисе!
     -Не понимаю... Кроха, здесь неприятно...
     -Так что мы будем делать Пека?
     -Мы пойдем вперед, - уверенно сказал Крохин напарник.
     -И достигнем самого дна, - добавил Кроха, и, шагнув вперед, сорвал печать.
     И вот тут они ощутили все, сказанное Крохой, в полной мере. Пирамида вздохнула - просто поток холодного, но свежего, несмотря на глубину, воздуха пронесся по ее тоннелям и переходам - по исполинской кровеносной системе Некрополиса. Пронесся, раздувая песчаный налет на каменных плитах, прошелестел, качнув древний мох, вызвал вялую рябь на тепловатой воде, затрепал ветхую ткань в одеянии мумий.
     Пирамида вздохнула, и на миг в ней замолкли все звуки. Скрытая жизнь затаилась испуганно, а потом зашевелилась вновь - но что-то было уже не так. Что-то изменилось. Где-то в глубинах земных гулко стукнула каменная плита.
     Кроха с Пекой замерли на месте, глядя друг на друга, а потом - ворота, хотя никто из расхитителей не касался их - легко, как тонкие бамбуковые створки, распахнулись внутрь, явив взору чернильную тьму. Изнутри явственно пахнуло гарью. И только тогда Пека выдавил фразу, которая заставила напарников сорваться с места и сломя голову кинуться вперед:
     -Они пробудились.
     Не помня себя от ужаса, напарники бросились вперед, в темноту врат, и долго бежали так, натыкаясь сослепу на стены, в панике, словно все слуги Арсеникума гнались за ними разом. Прошло немало времени, прежде чем запыхавшийся Кроха запалил очередную лучину.
     Они шли весь подземный день, и прошло немало времени, прежде чем взломщики отважились на привал, но именно с того момента, как открылась дверь, их путешествие приобрело оттенок паранойи.
     Подземные часы тикали, складываясь из дыхания, капели, шагов, но теперь они отсчитывали последние часы, и отчет этот закончится прежде, чем иссякнут жизненные силы двух путников, в этом Кроха не сомневался. Не стоило открывать дверь, а если брать выше - то не стоило заходить и в пирамиду. Все Пека. Эх, Пека...
     Ночью невнятная песнь снова донеслась до них, но больше она не пугала - Кроха знал, что замогильные звуки издают белесые, почти лишенные хитинового покрова насекомые, наподобие подземных сверчков. Твари эти во множестве обитали на нижних ярусах карстовых пещер, через которые проходили сейчас напарники. Сеть пещер заменяла тоннель, низкие своды уже не наводили такую тоску, но все равно - проснувшись после трех часов нервного сна, Кроха с Пекой, не сговариваясь, поднялись и вымученно побрели дальше, всем естеством ощущая нарастающее позади напряжение.
     Это было трудно объяснить словами, но ясно и четко ощущалось всем естеством. Пирамида вздохнула, и в тот момент пустился некий механизм, с безжалостной точностью отмеряющий время до того, как нечто случится. Механизм - гигантский и безумно сложный, с точными выверенными деталями, нельзя было ни уничтожить, ни приостановить. Все было заложено давным-давно, семь десятков лет назад, а может быть, и раньше - ведь придумал это безумный старец, еще в здравии.
     Страшная мысль пришла в голову Крохе - что, если Арсеникум и задумал так, имел в виду, что спустя какое-то время в пирамиду кто-то заберется? И он использует живых... для чего?
     Шли, пока усталость не заставила ноги подгибаться. Пещеры не кончались, лишь изредка чередуясь с неровными, прорубленными прямо в скальном ложе туннелями. Становилось теплее - а из глубины стало попахивать гарью. На привале Кроха пересчитал прутики, и с тоской убедился, что их осталось только три - пещеры, царство камня и известковых налетов - здесь не было растений, и даже вездесущий мох куда-то исчез.
     Остались лишь медленно, но верно нарастающие шумы - как будто сотни легких, маленьких ног ступают по гладкому камню.
     Отдохнув едва ли час, снова поднялись и пошли. Кроха сжал зубы - его мучила паранойя, и казалось погоня уже дышит в спину. Но, когда они снова остановились, не в силах идти дальше, никто их не нагнал и не попробовал вцепиться в глотку. И все же пути назад больше не было. Догорел очередной прутик, и их осталось два - по одному на брата. Крохе и Пеке.
     Не хотелось думать, что случится, когда запас лучин закончится. Наверное, тогда они просто сядут и будут сидеть у стены, пока те, кто идут следом, не настигнут их и не пригласят в свой пахнущий пряностями и тлением круг.
     -Пека... - тихо сказал Кроха, глядя на устало вытянувшегося у стены напарника, - Пека, наверное, наверх нам уже не выйти...
     -Я уже понял... - ровным голосом без выражения ответил напарник, - ты извини, что так получилось...
     -Пека, у нас теперь один путь. Мы должны во что бы то ни стало добраться до самого дна. Может статься, что один из нас не сможет идти. Тогда пусть дойдет хотя бы один.
     -Кроха, я...
     -Иногда, чтобы достигнуть рая, нужно идти вниз.
     Минуло несколько скоротечных часов, а потом напарников подняло на ноги сильное чувство опасности. При свете последней лучины они до боли всматривались во тьму, готовые при малейшем шевелении пустится бегом. Но из тьмы так никто и не вышел, и они, пошатываясь и протирая покрасневшие глаза, побрели дальше.
     Теперь их путь проходил по длинной, извивающейся, как пробитая судорогой змея, кишке. Грубые серые стены были покрыты буграми, и Кроха мог бы сказать, что это похоже на некачественный бетон.
     Но Кроха никогда в жизни не видел бетона, и потому просто не мог найти определение. Кроме того, стены туннеля были густо изрисованы грубым варварским узором, нанесенным когда-то красной, а теперь побуревшей краской. Было в этом узоре что-то жуткое - он завораживал диковатой простотой и, казалось - тот, кто нанес его на глубинный, твердый камень, обладал совершенно иной логикой, нежели человеческая.
     Зачем они шли вниз, в глубину, где нет и не может быть выхода? Зачем идти на верную смерть? Кроха задавал себе этот вопрос раз за разом, а размалеванные стены плыли перед глазами, похожие одна на другую. И снова и снова он отвечал себе - потому, что лучше идти, чем стоять, и если бы он знал лозунг "движение - жизнь", то неминуемо привел бы его в пример. И потому, что впереди неизвестность, а неизвестность - хоть и страшит, но всегда оставляет место надежде. Путь был один - как сверкающая, полированная рельса, идущая из пустоты в бесконечность по все расширяющейся спирали.
     Потом туннель кончился, и они попали в гробницу.
     Высеченная в глубинном базальте, она была проста и примитивна - без украшений, и лишь рисунки на стенах говорили о ее назначении. Чаще всего среди корявых фресок встречалась уродливая фигура с острой собачьей мордой.
     Посередине гробницы красовался саркофаг из полированного дерева с золотой инкрустацией. Крышка саркофага валялась на полу среди пыли, а в самом средстве последнего упокоения никого не было.
     Пека увидал пустой гроб и застонал. Обернулся к Крохе с дико расширенными глазами. Пека медленно срывался с катушек, это факт.
     -Не смотри так, Пека, этот саркофаг и был пустой!
     Но Кроха понимал, что говорит чушь. Дно саркофага покрывал сероватый налет, в котором смешались обрывки ткани, высохшее благовонное масло и еще что-то. Мощный запах пряностей только подтверждал возникающие смутные догадки.
     Хозяин гробницы покинул свое обиталище. Еще бы знать - по своей или по чужой воле.
     -Ладно, не стой, идем!
     -Как ты думаешь, это был Арсеникум?
     -Сомневаюсь, скорее - кто-то из приближенной свиты. Ну, пойдем!
     И снова туннель. Шли полтора часа, а потом привалились к стене, тяжело дыша - безотчетно шагали быстрее, чем раньше, хотя вроде бы их никто не подгонял. Смотрели в глаза друг другу, а между ними догорала последняя лучина. Тонкий прутик становился все короче и короче, а потом обжегшийся Кроха выронил ее из пальцев, и наступила тьма.
     В темноте Пека заплакал - тихо и печально, как плачут маленькие дети, для которых каждая маленькая беда - конец света, или как потерявшие всякую надежду люди.
     Крохе тоже захотелось сесть и заснуть. Да так, чтобы не просыпаться, как и хотелось сделать совсем недавно.
     Вместо этого он взял Пеку за руку и зашагал дальше, трогая рукой стену справа.
     Тьма пала, и с тех пор всякое осмысленное движение прекратилось. Они бежали вперед, из темноты в темноту, и лишь слух да запахи доносили до них, что туннель существует, как и вся пирамида. У перекрестков Кроха больше не раздумывал, куда идти, ему было все равно - лишь бы только идти вниз. Капала вода, пели сверчки, издалека попахивало гарью, ныл позади Пека, да кто-то шел следом. Медленно, но неотступно, как и полагается тому, кто свое уже отспешил.
     Спустя какое-то время вывалились в пустое помещение, насколько большое - сказать было невозможно. Но это тоже была гробница, и резкий запах пряностей говорил сам за себя. Кроха наткнулся рукой на гладкое дерево, потом ощутил пустоту - да, и это обиталище мертвых было оставлено своим хозяином.
     Бесконечно долго шли, стремясь подальше отдалиться от саркофага, потом наткнулись еще на один - тоже пустой - и смирились.
     Позади пели сверчки, а потом резко замолкали, когда те, что шли следом, шли мимо. Ноги подкашивались, собственное дыхание улетало во тьму, шли часы - тик-так, отмеряя остаток дистанции.
     Иногда напарники почти бежали, иногда еле брели. Следом за темнотой ушло всякое понятие о времени и расстоянии. Теперь они не стремились попасть куда-то, они - просто - шли.
     Преследователи, которым больше не были нужны саркофаги, шагали следом, безмолвные и спокойные, никуда не спешащие, ибо - зачем было спешить, если жертвы все равно идут прочь от выхода, который, к слову, в пирамиде Арсеникума был всего один.
     Кроха цедил проклятья мерзкому старцу, люто ненавидел его и всех его фанатичных последователей, которые, без сомнения, все до единого продались тьме и Каннабису, и шел. Туннель уходил вниз по широкой спирали, и его стены - то неровные, то гладкие - были покрыты невидимыми во тьме письменами.
     Еще одна погребальная камера, полнящаяся отсутствием света, концентрированным страхом и запахом бальзамирования - их встречалось все больше и больше, этих мест последнего упокоения Арсениковых сподвижников, и все они были пустые, покинутые, как шуршащая скорлупа ядовитого гада - не опасная, но хранящая воспоминание об опасности.
     Потом был еще один короткий отдых, во время которого Кроху сморил тяжелый, мутный сон - из той же серии, что и посетившее солдат в окопе сновидение - когда вымотался настолько, что спишь, уже не реагируя на внешние раздражители и степень грозящей тебе опасности.
     А потом гробокопатель Маки, по прозвищу Кроха, проснулся в свинцовой душной тьме, пахнущей гарью, холодом и отчаянием.
     Вот так - вчера сгорел последний прутик, но их надежда сгорела куда раньше, где-то в районе двери в царство мертвых.
     А виноват в этом был, что ни говори, Пека.
     -Все кончилось, друг Пека, а скоро и мы кончимся!
     -Ты только иди. Пока ты идешь - иду и я, так хотя бы знаем, что движемся и...
     -Спокойно, Пека, спокойно. Я чую - скоро дойдем.
     И они пошли - Кроха - касаясь рукой исписанной невидимой каббалой стены, а Пека - держась за напарника. Пека шел, как баран на бойню - только в данном случае убить должны были и мясника.
     А Кроха шел - и нехитрая да короткая жизнь его проходила у Крохи перед глазами. Страх. Уныние. Книги. Надежда. Пека. Опасность. Арсеникум. Жадность. Корысть. Нажива. Безоглядность. Безрассудство. Безысходность.
     И вот он теперь здесь - в самой глубине недр земных, все еще идет, переставляет гудящие ноги, хотя умом понимает - идти осталось немного. Печатая шаги по гладкому полу туннеля, Кроха с удивлением осознал, что не может вспомнить как следует поверхность. Где-то на самом краю истончившийся его памяти оставались воспоминания о желтых бескрайних полях, ярком слепящем солнце, буйнотравье весной, высоких зеленых пальмах. Вот только поблекло как-то все, выцвело, и все больше Крохе казалось, что все это не больше, чем его собственные фантазии. Как может существовать солнце, если есть только тьма? Как можно летать в синем небе, если можно идти только вниз? Как можно достичь рая, если идешь прямиком в ад?
     Арсеникум, наверняка, знал про все это и оставил им одну-единственную дорожку, и Кроха сказал бы, что чувствуешь здесь себя как поезд метро на его нескончаемых рельсах, если бы знал хоть что-нибудь про метро.
     Но это было и неважно, потому что незацикленные в круг рельсы когда-нибудь да обрываются в тупике, а этот тупик был здесь, и дорога больше никуда не вела. Они пришли. Они достигли самого дна.

     Свет первым увидел Пека, потому что веки Крохи были плотно закрыты. Пека закричал и сдавил плечо напарника, указывая смутным силуэтом руки на проем.
     Это была еще одна дверь - приоткрытая, мощная, как и те, далеко вверху. И свет лился сквозь неплотно закрытую створку - зеленоватый и мерцающий, как солнце водяных мокриц.
     Кроха без колебаний отодвинул створку и увидел тупик. Странно, но теперь он испытал только безмерное облегчение.
     -Пека, - сказал он, - Нам больше некуда иди. Закрой дверь и подбери что-нибудь потяжелее, мы будем обороняться.
     Побледневший напарник затворил дверь и задвинул тяжелый засов. Дверь была капитальная - она дарила жизнь, эта дверь, несколько лишних минут, пока ее не взломают.
     Помещение было сферическим, в центре высился очередной саркофаг, а у противоположной стены в полу зияла круглая яма, из которой тянуло жаром, и на стенке иногда плясали огненные всполохи. Над саркофагом тянулась медная, сверкающая, точно вчера сделанная, арка с выбитым на ней словом: Arsenicum. Пека смотрел на дверь, точно ожидая, что идущие следом вот-вот начнут ломиться в нее.
     Движимый нездоровым интересом, Кроха смотрел на саркофаг. Что-то странное в нем...
     Саркофаг был с крышкой.
     На негнущихся ногах Кроха проследовал к последнему обиталищу злобного старца и резким толчком скинул крышку. Лакированное дерево загрохотало по полу, а замогильный свет пал внутренности гроба.
     Кроха захохотал. Он ржал и ржал, не в силах остановиться, а Пека испуганно глядел на него, смеющегося посреди погребальной камеры, у раскрытого гроба, прямо над коричневым, мумифицированным лицом владельца...
     -Арсеникум! - хохотал Кроха, - зловещщий! Повелитель мертвых! Поклонник Каннабиса! Живой мертвец!! Труп! Мясо! Сухое мясо! Пека, он мертв! Мертв, как бревно! Пека, мы все вообразили! Они никуда не ушли, потому что не могли уйти! Их там просто не было...
     И снова и снова он повторял эти слова, а Арсеникум лежал в своем гробу - мертвый, как ножка от пластикового стула, мертвый, как сломанная швейная машинка, просто высохшее тело в марлях и, когда впавший в истерику Кроха стал бить его по лбу, никак не отреагировавший.
     Да и как он мог отреагировать - семидесятилетний выпотрошенный труп, легкий, бессильный?
     -Ну и фантазия у нас, Пека! - орал Маки, лупцуя Арсеникума по твердым щекам, - никто ведь не оживал! Не бывает живых мертвецов! Не бывает Каннабиса! Ничего этого нет! Есть только мы, понимаешь, и мозги наши дурные! Вообразили, что идут! А всего этого нет! Нет!
     Пека глуповато улыбался. Возразить он мог - труп Арсеникума, который должен был во главе войска мертвых спокойно почивал в саркофаге, а это значит... значит - никто не идет. Никого нет за этой дверью.
     Кроха вопил, потом схватил Арсеникума за марли и вытянул их саркофага, крича что-то торжествующее, а Пека, улыбаясь, развернулся к безопасной ныне двери, чтобы открыть ее.
     Но тут в дверь ударили.
     Часовой ход стал - и забили куранты.
     Кроха выронил Арсеникума, и тот грянулся оземь - прямой и серьезный, как мореная доска.
     Со вторым ударом от двери откололась немалая часть, и внутрь проник сизоватый, неживой свет, на фоне которого угадывались множественные рогатые силуэты.
     Часы били. Время вышло. Пека стонал. Кроха онемел.
     И лишь Арсеникум был совсем ни при чем.
     С четвертого удара дверь слетела с петель, и те, кто шли следом, стали наполнять помещение.
     А впереди всех шел вождь в длинных, ветхих одеждах, украшенных тусклым золотом, высокий, с червленым жезлом в руках и собачьей головой. Алые, дикие, глаза светились в черной шерсти.
     В охватившем его полном ступоре Кроха отметил, что голова Каннабиса слегка другая, нежели изображенная на фресках - там у него была острая морда гончей, а у реального повелителя тьмы тупая и уродливо приплюснутая, как у бойцовых псов. Жесткие брылья свисали на месте щек. Армия умерших и высохших поборников тьмы следовала позади легионом одинаковых силуэтов.
     На полпути к напарникам Каннабис остановился и вытянул вперед руку, покрытую жестким серо-черным ворсом с загнутым агатовым когтем, и, развернув алую пасть, возгласил:
     -Тлен!
     Люди ждали. Арсеникум лежал на полу лицом вниз.
     -Тлен! - снова сказал Каннабис низко, - Прими же свою участь и, познав смерть и гниение, приди же во прах!!
     Он снова шагнул вперед - и его нога, в изукрашенном черным золотом сандалии, с хрустом наступила на безропотного владельца пирамиды.
     Пека вопил от ужаса, обернулся к Крохе - и с еще большим испугом увидел, что тот улыбается. Страшная у него была улыбка. Такая Каннабису бы подошла, умей тот улыбаться. Кроха схватил напарника за руку.
     -Пес! - крикнул он, и Каннабис на секунду озадаченно приостановился.
     -Пес ты! И Арсеникум твой гнилой! - крикнул Маки с какой-то мальчишеской бесшабашностью - так кричат, когда точно знают, что положенное возмездие их не настигнет.
     -И фанатики твои высохшие!!! И пирамида ваша корявая! Мокрицы!!! Вы мокрицы!!!
     Каннабис с ревом рванулся вперед, багровое сияние полыхало в его глазах, и только тогда Пека понял, как может Кроха избежать наказания.
     -НЕТ!! МАКИ!! НЕТ!!! - только и успел прохрипеть любивший легкие деньги сын бедного ремесленника, перед тем, как дерзко смеющий напарник увлек его за собой в истекающий жаром провал.
     Они падали недолго, а потом достигли огня и жестко об него ударились.

     Крохин разлепил веки и потер вздувающуюся на лбу шишку, а после поспешно отодвинулся от палящего жара. От свитых длинной спиралью нитей накала шло сильное тепло - вчера окончился отопительный сезон, и остывшие батареи заставили мать Максима поставить ему электрокамин. Тепло было вечером.
     Пе... Петьки рядом не было - еще бы, ведь он дрыхнет у себя дома, напротив. Как и положено. Все, как положено.
     Глядя на валяющийся на столе рисованный псевдодревний манускрипт, оставшийся от осенней игры в сокровища, Максим еще слышно прошептал:
     -Не было... Ничего не было.
     Хорошо хоть - мама не проснулась. С таким грохотом падал с кровати! Покачав головой, Максим Крохин забрался в кровать и снова заснул, натянув одеяло до подбородка.
     Кремень, со следами ударов, он нашел на прикроватном половике только следующим утром, а потом долго убеждал себя, что это остаток его коллекции минералов, хотя в душе точно знал - он выкинул все до единого камни еще прошлым летом.
     И еще беспокоила навязчивая мысль - он, Максим Крохин, обычный городской школьник, точно знает, какие на вкус мокрицы.

Спайсманавт.

     Я просыпаюсь и вижу звезды. Каждый раз, каждый день, хотя дней тут нет. Я вижу звезды и очень безбрежное пространство, которое так велико, что затеряться тут проблемы не составляет. Господи - да тут только и делают, что теряются - выходят из строя системы навигации, самопроизвольно включаются двигатели, ломаются гироскопы и уносят их бороздить иные звездные системы. Елки-палки, тут есть спутники - вояджер один и два - которые уже вышли за пределы системы, и все дальше удаляются в АБСОЛЮТНУЮ ПУСТОТУ и чем дальше, тем она, эта пустота - будет пустее!
     И вот в этой-то пустоте я, Андрей Якутин, простой человек с простыми потребностями, нахожусь в клетке. Я смотрю на далекие звезды, к которым свободно летят вояджеры сквозь толстое стекло иллюминатора, и самое страшное, что в этой замкнутой и полной сложной электроники клетушке посадочного модуля я не один.
     За что мне это, за что? Ведь я так любил свободу...
     Но по порядку... надо сосредоточиться и вернуться к самому началу - ведь простыми жалобами здесь не поможешь... Как все было? Как все получилось? Воистину боги играют судьбами людскими.
     С чего все началось? Со скуки. Все большие ошибки совершаются, как правило, от скуки... вернее в аффекте, помутнении разума и больших чувствах, но в начале - скука. Это как тайфун - пока он не пришел, все тихо и спокойно, и море отражает небесную лазурь. Но пала тьма, ненастье пришло - и что мы видим? Не следа от былой пасторали. Словно ее и не было. Пастораль быстротечна, не то, что звезды, так что я пришел к выводу, что по-настоящему надежной пастораль бывает лишь на фотографиях, на глянцевых рекламных проспектах.
     ... как скачет мысль. О чем там я? Про аффект - именно в нем я и нахожусь и, боюсь - это болезненное состояние будет только нарастать, впрочем - оно ничто по сравнению с тем, что имеется у моего так называемого напарника. Он настоящее животное и...
     Я хотел по порядку. Мой городок был весьма маленьким и уютным местом, благополучным во всех смыслах, коими наделен этот термин. Именно такие и изображают в рекламных буклетах - крошечный, аккуратный, затерянный в бескрайних экологически чистых степях городок - миниатюрная и автоматизированная копия Эдема для среднего класса. Современные технологии плюс весьма высокий достаток среднего горожанина делали этот город весьма приятным местом для проживания. Он был надежен, в нем хорошо пахло свежей травой, и облицовка домиков всегда была белоснежной. В округе, где стоял мой город. никогда не бывало резких перемен климата, зимы были мягкие, но снежные, а грязные вихри большой политики всегда обходили поселение стороной.
     Это было замечательное место - место отдохновения и покоя, оплот надежности и благополучия.
     И не было ничего удивительного в том, что город носил название Твердь Земная.
     Немного нетипичное название, но я всегда считал, что мой любимый город должен иметь хотя бы одну странность.
     Да - о скуке. Как и всякий благополучный город, Твердь Земная был серьезно болен скукой. Все это походило бы, наверное, на болото, не благоухай так фиалками. Благополучное болото, если можно применить такое определение.
     Я был хорошо обеспечен и выращен родителями в любви и заботе, как всякий средний гражданин Тверди Земной. Я ни в чем не имел стеснения, но опять же - как всякое, возросшее в тепличных условиях растение - не имел особой цели в жизни. Нас таких было много - мы плыли по течению ускользающих лет тесной стайкой, в которой каждый озабочен лишь собой.
     Такова была вся молодежь города, так что - ничего удивительного в этом опять же не было.
     Человек так устроен, чтобы всегда мечтать о большем. У меня было все, или почти все, о чем мечтать - я не знал. Поэтому вместо четкого и сформированного видения цели, а также отмеченной на внутренней карте мира красным пунктиром пути к ней, у меня была лишь потребность - некое неоформившееся чувство, которое было полной противоположностью скуке.
     Я любил выезжать на подаренном родителями к совершеннолетию окрашенном в металлик родстере в степь и подолгу стоять, вглядываясь в идеально ровную линию горизонта, которую никогда не уродовали дымовые трубы - как-никак Твердь Земная была ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ЗОНОЙ. Тут я чувствовал себя свободно, ветер наполнял легкие воздухом и вновь залезал в машину и гнал, гнал по идеально ровному шоссе с одинокой желтой полосой посередине - бесконечной, как кусающая себя за хвост змея.
     Я был наивен, и в то же время чрезвычайно уверен в себе - нормальное сочетание для отпрыска благополучных граждан Земной Тверди. Я был воспитан сначала действовать, а уже потом - думать. Поэтому потребность моя так и не успела преобразоваться в черную хандру и мизантропное разочарование миром и, увидев в окружной газете рекламное объявление следующего содержания: - "Хочешь решить свои проблемы? Спроси меня как! Хьюстон" - я понял, что нашел.
     О, святая наивность! Воистину, скука - злейший враг человека. Все большие беды начинаются с легкой скуки. А рыхлая туша благополучия держится на вселенских весах благодаря кучке исторгаемых ее социальных отбросов.
     Я позвонил по указанному телефону, и уже двадцать четыре часа спустя встречал очередной рассвет в роскошно меблированном звездном городке посередине безлюдной пустыни, готовясь к полету в холодные межпространственные дали. Меня встретили здесь с распростертыми объятиями - кто лучше подходит для покорения пространств, как не средний житель маленького благополучного городка, наподобие Тверди Земной? Это хорошо влияет на рейтинг ЦАПа и поднимает престиж страны, если вы понимаете, о чем я.
     Родственники меня, конечно, прокляли и даже сгоряча лишили наследства, но они же и сами воспитали меня так, что выбрав, наконец, цель, я уже не останавливался ни перед чем.
     Вот так я вступил на укрытую красной ковровой дорожкой лестницу в небо, которая и привела меня сюда, в звездный ад. Иногда я думаю, что у каждого человека есть свой путь, и как бы он ни пытался избежать предназначенной ему дороги, она все равно окажется под его подошвами, будь это гладь асфальта, стальные змеи рельс или видимая только приборами тонкая курсовая лента.
     Расположенный в малонаселенной местности Центр Аэрокосмических Путешествий или, сокращенно - ЦАП, всегда напоминал мне Лас-Вегас. И не только из-за того, что он ни с того ни с сего возникал перед изумленным водителем из унылой, припорошенной сероватой пылью пустыни. В первую очередь ЦАП был комплексом развлечений, только средством развлечения здесь была наука, а не деньги.
     Денег, впрочем, тоже хватало. Сюда съезжалось много людей с толстыми кошельками, чтобы вдохнуть воздух космодрома и пройти, аккуратно ступая дорогими ботинками, по потрескавшемуся бетону. И, поверьте - очень мало из этих людей брали добровольцами, не стряся энную сумму вечнозеленой листвы.
     Мне повезло. Может быть - потому, что я был средним гражданином Тверди Земной? Таких, как я, любят пиар-менеджеры.
     Так или иначе, но на второй день отпечатанный на глянцевой бумаге путевой лист был вручен мне в торжественной обстановке. Я смотрел на изукрашенную золотистым тиснением бумагу, и сердце мое трепыхалось от счастья!
     Я должен был лететь на луну!
     Ну, не на саму луну - так далеко честолюбие ЦАПовцев не заходило. Но челнок, ведомый мною, должен был стартовать с земли и, достигнув спутника, обогнуть его по перигею, после чего вернуться в лоно родной планеты. Это было трудно назвать полноценным межпланетным полетом, скорее затяжным прыжком.
     Прыжком через луну.
     Да, мне тоже сразу пришла на ум корова - есть стереотипы, что не признают границ и расстояний. Рогатое млекопитающее с очень сильными ногами перепрыгнуло древний спутник по своей воле, и я тоже сам выбрал этот путь, но, в конце концов, корова - тупое жвачное, а человек...
     Так. Луна. Конечно, я хотел туда полететь, и возносил хвалу нынешнему просвещенному времени, когда самый что ни на есть простой человек - представитель высшего-среднего класса - может полететь в небеса и посмотреть на голубой шар земли еще в этой жизни. Как я уже говорил - то было время наивности, и будущее казалось до омерзения оптимистичным.
     Где же на шоссе в рай я пропустил указатель, что впереди дорога раздваивается?
     Время шло быстро - в чрезвычайно комфортных условиях нашего звездного городка необходимая предполетная подготовка (весьма короткая) была ничуть не обременительна и казалась скорее игрой, нежели чем-то серьезным.
     Меня кормили как на убой (о, какими точными теперь кажутся эти слова!), я занимался в дорогостоящих тренажерных залах. Мой полетный комбинезон из гладкой синтетики в стиле хай-тек потихоньку обрастал лейблами известных фирм - все более становясь похожим на костюм пилота формулы-1. А я... я щеголял в нем почти ежедневно, фотографируясь на память и раздавая автографы. Черт побери, я фотографировался со знаменитостями - такими же, как я, покорителями пространства, только они за это платили деньги.
     Я и сам был знаменитостью - интервью, камеры, желтая пресса прославила городок Земная Твердь, о существовании котором до этого никто не догадывался.
     Я белозубо улыбался в объективы, а ночью стоял на гладких мраморных плитах балкона и смотрел на луну - спутник казался маленьким и сморщенным, как червивое яблоко. Я смеялся над ним. Да - смеялся. Перепрыгнуть луну казалось плевой задачей.
     Найти бы того шутника, которому первому пришла в голову корова! Этого не в меру ретивого выскочку из рекламной братии, с его живым умом и умением выколачивать деньги даже из того, из чего остальные люди выбивают разве что пыль. Дотянуться бы! Но ведь эта идея пришла на ум и мне, и еще нескольким десяткам цаповцев, так что, когда крупная компания по сбыту мясо молочных продуктов решила сделать буренку символом нашего путешествия - я первый дал согласие.
     Идиот. Теперь я всегда буду ненавидеть коров! Всю свою жизнь! Впрочем... Это не так уж и долго.
     Вот почему на борту нашего спускаемого аппарата, совершающего уже неизвестно какой по счету кувырок вокруг древнего спутника, нарисована улыбающаяся корова с черными и белыми пятнами. Иногда я думаю о ней - там, на внешней стороне обшивки, под палящими лучами солнца и в ледяной мгле обратной стороны - она тоже смотрит на звезды? На млечный путь - звездное молоко из вселенского вымени?
     Опять мысли расползаются... Так или иначе - у нас тут везде эта корова - черно-белый логотип почти на всех существующих поверхностях - комбинезоны, предметы быта, тюбики с питанием. Может быть - корова и стала толчком к...
     Хватит о ней. Я ни капельки не боялся предстоящего полета, а известию о том, что буду не один - только обрадовался - будет с кем перекинуться словом, покоряя звездные дали во славу человечества и Тверди Земной. Моего напарника я увидел лишь за три дня до старта - и то мельком. Помню, мы обменялись приветствиями, пожали друг другу руки. Он улыбался, я тоже. Все вокруг улыбались...
     Проклятье! Проклятье! Проклятье! Извините... Одна мысль о нем вызывает у меня отвращение! Омерзение! Я ненавижу его! Ненавижу! Я...
     Пожалуй, допишу в другой раз. Сейчас не могу - душит гнев!

     -Трансфер 001 Андрей Якутин.
     Первый пилот. Орбита луны.

     Привет тебе, земля в иллюминаторе! Сейчас, когда пишу - смотрю на тебя. Еще три минуты - и ты скроешься за синевато-желтым кругом луны. Луна похожа на лицо моего компаньона - столь же изрыта оспинами и равнодушием. Врут, что луна когда-то была частью земли - не могла наша земная твердь породить этого лишенного всякой жизни уродца. Луна пришла извне, я это знаю. Она - как звезды, как цепной пес, который давно сдох на своей цепи - не в силах вырваться из плена земного притяжения.
     Помню, в детстве у меня была морская свинка. Крохотная, покрытая густой шерстью, черно-белая, как корова на логотипе. Я назвал зверька Гек - он так смешно чихал и морщил розовый нос!
     Мне было лет восемь или около того. Гека я любил, а он, вроде, отвечал мне взаимностью. Во всяком случае - не шарахался от рук и всегда брал протянутое кончиками пальцев угощение. Милый грызун! Летом мы всей семьей выезжали на дачу, и я выпускал свинку прогуляться по траве - грызун рыскал между сочных мясистых стеблей, таращил черные пуговки глаз на всякую мелкую луговую жизнь. В клетке он, в основном, спал, перебирая розовыми лапами во сне. Долгие зимы пролежал Гек на боку, зарывшись в картон на дне служившей ему домом клетки и сладко посапывая. Он ни в чем не знал нужды, мой Гек.
     И все же однажды он убежал. Хитроумно, стремительно, себе на погибель.
     Однажды утром я обнаружил, что клетка Гека пуста. Дверь была на замке, и я все недоумевал, пока не увидел, что один из деревянных прутьев перегрызен. Прут был толстый. Даже несравненным передним резцам морской свинки понадобился не один и не два дня, чтобы перегрызть его. Но Гек это сделал! Он целенаправленно грыз один и тот же прут, пока ослабленное дерево не уступило ему! Мы обыскали всю квартиру, но зверька нигде не было. Думаю - выпав на пол, он дождался утра, а потом выскользнул с кем-то из домочадцев за дверь.
     На улице был февраль. Я точно помню - шел снег, и было нетипично холодно для наших широт. Вряд ли даже толстая шерсть смогла защитить Гека. Некоторое время я ждал, что он вернется, но он, конечно, уже не вернулся, предпочтя смерть в холодной пустыне стерильному уюту клетки.
     Когда высохли слезы и тоска отступила, я задался вопросом - зачем Гек это сделал? Он ведь еще многие годы мог почивать в своей клетке, наращивая жир и отращивая холеную шерсть? Что пришло в голову моему зверьку и заставило его покинуть домашний уют после долгого времени, проведенного бок о бок с людьми?
     Где ты, Гек? Где ты сейчас на этом сине-зеленом шарике колыбели человеческой? О чем ты думал, убегая в кружащуюся льдом метель - не о зеленых ли травяных стеблях и о напоенном июньским сладким духом луге?
     Я, кажется, понимаю тебя. Только сейчас понимаю. Иногда клетка становится столь невыносимой, столь затхлой, что даже ледяной зимний ветер становится предпочтительнее запаха высушенной мертвой травы у тебя под ногами.
     Или вакуум. Или земная твердь.
     Мой зверь - отвечая на ласковые поглаживания моих рук, ты на самом деле всегда стремился к свободе, и целеустремленно перегрызенный прут только доказывает это! И так же я - вот только моя клетка волочилась за мной, каждый раз возникая в новом обличье, и последнее из ее воплощений почти не оставляет шансов на побег - клеткой стала вселенная. Но и отсюда есть выход. Вот только хватит ли воли поступить, как ты, Гек?
     Меня опять развезло. Боевые действия выматывают, знаете. Все время напряжение нервов...
     Короче - Гек сбежал и тем самым проявил силу воли, которую я никак не найду в себе.
     Время летело быстро - как всегда в таких ситуациях. Жвачное улыбалось нам с плакатов. Я морально готовился к полету и давал многочисленные интервью на пресс-конференциях. Я был в свете софитов, а мой напарник, как правило, оставался в тени - чуть в стороне, не по центру - он держался скромно, хотя и был первым пилотом. Я почти не обращал на него внимания - пригляделся уже только потом, когда было поздно. Лунные ночи были прекрасны.
     Пришло время, когда нам показали наш корабль - гордый венец научно технического прогресса в стиле хай-тек. Агамемнон-13 -мощная стремительная машина, созданная единым волевым усилием группы ученых-энтузиастов и призванная доставить нас на лунную орбиту. Пристыкованый к мощному, сверкающему, так и рвущемуся ввысь ракетоносителю Психей-10, этот космический челнок внушал восхищение. С того момента, как я увидел это межпространственное чудо, желание у меня осталось только одно - как можно скорее вознестись на ракете над Твердью Земной и устремиться в холодные сверкающие дали отрытого Спайс-пространства! Улыбающаяся корова пялилась на меня с бока ракеты - ей предстояло сгореть вместе с разгонной ступенью, и только теперь стало ясно - она и была первой жертвой нашего путешествия.
     Я считал дни, а мой первый пилот каждый день ходил и обмеривал спайс-шатл с помощью рулетки. Я не мешал, хотя это и казалось странными. Но, в конце концов, каждый имеет право на свои маленькие суеверия.     Так или иначе, но час икс наступил. Меня облачили в серебристый комбинезон, сшитый в модном ателье всего неделю назад. Сам инструктор полета вручил мне кожаную папку с рабочими инструкциями. Ночь сверкала от вспышек фотографий. Это был миг моего торжества - я стоял на вершине подъемника, подо мной расстилались степи космодрома, которые сейчас были невидимы под массой людей в дорогих костюмах, шикарных белых лимузинах, припаркованных на аккуратных асфальтовых дорожках, тут и там на меня пялились внимательные глаза телекамер. Мне кричали ура и бросали цветы. И я думаю, что не подвел этих людей - освещенная светом ксеноновых прожекторов исполинская, бело-серебристая громада связки Агамемнон-Психей и моя маленькая фигурка у самого верха - казались каким-то исполненным силы и благородства памятником интеллектуальной мощи прогрессивного человечества, и даже улыбающаяся корова над головой не портила дело. Вспышки так и сверкали - я улыбался, и, наверное, на многочисленных фотографиях во всех центральных газетах так и запечатлелась эта сцена, став достоянием вечности - маленькая фигурка у самой вершины огромной ракеты.
     И еще одна - в тени. Лицо напарника не было видно, как на тех конференциях, как всегда.
     Теперь я понимаю, что он просто ждал своего шанса. Такие умеют ждать. Могут вести тихую жизнь многие годы, а потом взять и проявить себя во всей своей устрашающей красе.
     Но почему я оказался рядом с ним в этот момент? Почему?!
     Мы заняли места в наших спроектированных с использованием мотивов классической трилогии "Звездных войн" креслах, и пристегнувшись ремнями "Рекаро", стали ждать. Мне было страшно и весело одновременно - как тогда, когда я уезжал далеко в степь. Адреналин так и бурлил.
     Интересно, чувствовала ли корова нечто подобное? Ощущала ли?
     -Готовы ли вы? - спросил ЦАП.
     -Всегда готовы!!! - крикнул я в истеричном веселье, а мой напарник только меланхолично кивнул.
     -Начинаем предстартовый отсчет! - сказал ЦАП.
     -Десять, - сказал ЦАП.
     -Девять... - сказал ЦАП.
     Корова улыбалась фотовспышкам с гладкого бока ракеты. Народ вопил что-то непечатно-ободрительное - большинство были сильно навеселе - ЦАПовцы перед стартом дали большой банкет с нашим участием, на который съехалась всяческая богема. Помню, вносили торт в виде нашего Психея, и все начали ржать как... Впрочем - это уже сладкие воспоминания, которые в моем нынешнем положении только терзают душу.
     -Ключ на старт!!! - сказал ЦАП - и был старт.
     В недрах Психея зародилось низкое урчание, словно огромная ракета страдала жидкостно-реактивным метеоризмом, который несколько секунд спустя перерос в оглушительный неконтролируемо извергающийся плазмой Везувий.
     В победном грохоте стартующих двигателей наш Агамемнон вознесся в черное летнее небо, сверкающее вселенскими бликами звездных фотовспышек.
     -Десять секунд - полет нормальный... - сообщил ЦАП.
     -Поехали!!! - кричали снизу, но мы уже были высоко. Яркой звездой Психей мчал нас в небесные выси.
     -Двадцать секунд - полет нормальный, - сообщил ЦАП, - контролируем вас.
     Вот так мы и полетели. Я был счастлив. Счастлив абсолютно. Может быть - как птица, только что вылетевшая в форточку из тесной квартиры и не ощущающая пока ледяного дыхания крещенских морозов.
     Через два часа была произведена первая коррекция орбиты. Дюзы дали два коротких толчка, больше похожих на последнее дыхание умирающего, и ЦАП дал нам первую ориентировку.
     -Через пятнадцать секунд отстрел основной ступени!
     Агамемнон вытянутой серебристой птицей парил над земной гладью. Это, наверное, было красивое и величественное зрелище, как и сама земля, что только начала игриво изгибать свою спину под нашим челноком. Голубые бескрайние просторы нашей уютной родины, белые перистые облака и алмазы городов-миллионщиков на темной стороне планеты - это было зрелище, от которого на глаза наворачиваются слезы восхищения, и ты исполняешься гордостью просто за то, что дожил до этого удивительного момента.
     Звездный купол над головой, сверкающий тысячью и одной жемчужиной млечный путь - зрелище достойное благоговения.
     К сожалению, все это великолепие почто полностью заслонялось от меня массивной тушей напарника, и мне оставалось лишь тянуть шею в попытках разглядеть хоть кусочек этой космической сказки.
     -Сто семьдесят миль, - сообщил ЦАП, - как чувствуете себя?
     -Отлично! - крикнул я, - Земля такая красивая!
     А мой второй пилот промолчал - он созерцал приборы, словно они были прекрасней Млечного пути в бесчисленное количество раз.
     -Агамемнон... - помолчал, продолжила земля, - у вас небольшая проблема. Телемилия донесла до нас небольшие неполадки в блоке управления основной ступени. Она не хочет отделяться. Агамемно... как слышно?..
     -Слышу вас хорошо, - сказал я и подавил желание оглянуться назад в попытке разглядеть остатки Психея: - ЦАП, дайте ориентировку...
     -Даю... - после паузы сказал ЦАП... - так... Психей, отделите вручную. Это просто. Большая рукоятка справа внизу, под экраном мониторинга жизнеобеспечения. Выкрашена в красный цвет - не ошибетесь.
     -Что я должен делать?
     Земля на миг задумалась. Я вдруг ощутил, что космос вокруг больше не кажется таким уж уютным - его величественность осталась, но теперь это было величие айсберга в Арктике - воплощение антагонизма к кишащему жизнью тропическому острову.
     -Агамемно... - наконец сказал ЦАП, - вы должны потянуть за рычаг! Повторяю - потянуть за него!
     Я вновь представил себе наш челнок, парящий над голубым телом земли. От могучей ракеты остался лишь сам корабль да сверкающий окурок разгонной ступени - опаленные титановые дюзы медленно впитывают космический холод. На стыке, под которым дремлют до поры до времени пиропатроны, нарисована улыбающаяся корова - точно такая же есть и выше, на самом челноке - она будет красиво смотреться на желтоватом фоне луны. Но жвачное здесь на стыке уже выполнило свою функцию - красиво смотрелась на старте, и теперь ставший жестким от скорости воздух безжалостно изуродовал млекопитающее. Ее рога истончились и частично исчезли - морда превратилась в жутковатый череп, но ее пятнистое тело и четыре обугленных конечности по прежнему держатся за остатки ступени и борт корабля. Удерживают их вместе!
     Почему мне пришла в голову эта мысль? Я не знаю... Может быть - она пришла не тогда, а сейчас? - уверенность, что корова не дает отделиться разгонному блоку? Так четко и ясно представилось, как звезды позади размалеванного стекла - она держит, цепляется изо всех сил, потому что никому не хочется разрываться пополам. Нет, все таки - это недавняя мысль.
     Впрочем, неважно.
     -Понял... - сказал я и, внутренне собравшись, потянулся к рукояти.
     Напарник тоже сделал это - секунду его рука висела у рычага совсем рядом с моей, а потом - потом, когда я уже обхватил рукоять и собирался его включить, вдруг с силой поднялась и хлопнула меня по запястью. От удивления я отдернул руку, и в следующий момент второй пилот уже тянул за рычаг.
     Позади нас глухо хлопнуло, а значит - выполнивший самую тяжелую работу Психей отправился на свидание с землей. Мы так и не увидели его - обломанный кусок серебристой сигары, как отцепленный вагон, медленно теряя скорость, отдаляется от нас.
     А напарник впервые повернулся и внимательно посмотрел на меня.
     -Не мешай... - сказал он веско.
     -Но я...
     -Просто - не лезь вперед, - произнес он, и мне почему-то расхотелось спорить.
     Теперь я понимаю, что это был наш первый конфликт. Боже - как давно, кажется, это было! Давно - и вроде бы не со мной! Все, как в тумане. Тогда... тогда все еще было по другому.
     -Поздравляю Агамемнон!! - излучая оптимизм с каждым словом, произнес ЦАП, - Проблема устранена, коррекция орбиты завершена, включаем маршевый двигатель!
     Из динамика донеслись редкие, но оптимистичные хлопки, и мне явственно представилась надпись applause, появившаяся на центральном экране ЦАПа.
     Как бы то ни было, наш корабль взял курс на луну, и следующие несколько часов не было ничего, кроме ровной тяги.
     Возвращаясь в своей памяти к этому первому, еще спокойному, дню, мне неминуемо вспоминается нарисованная корова и один вопрос мучит меня посреди этого холодного окололунного полдня.
     Было ли больно корове, когда отделившийся Психей разорвал ее нарисованное тело на две равные половины?

     -Трансфер 002. Андрей Якутин.
     Первый пилот. Перигей.

     Я знал, что это надолго, но теперь мне кажется - навсегда. Так и проведу вечность в клетке. Слышишь меня, Земля? Я тут бороню межпланетные дали, запертый в пыльный темный ящик, насквозь провонявший испортившейся пищей и холодный, как морозильная камера. Я не то, чтобы жалуюсь - жалобами делу не поможешь, тем более, что у меня вроде бы положительные сдвиги. Даже в самых безнадежных ситуациях есть выход - если уж ты не можешь ее избежать, ты всегда можешь привыкнуть к ней. Просто уменьшаешь запросы, вот и все. В конце концов - перейти на микроуровень с макроуровня, ведь маленькая победа - это все равно победа...
     Впрочем, по порядку. Захватив передатчик, я обещал себе, что расскажу вам обо всем - с чего это начиналось, как развивалось и чем кончилось. Может быть - это будет вам в назидание, может быть - вы просто получите от этого удовольствие. Важно другое - так или иначе, но вы это услышите. И эти слизняки из ЦАПа уже никак не смогут помешать вам в этом. Пускай подавятся своей лунной программой и бешеной пятнистой коровой на корпусе, ведь в конечном итоге - это они виноваты в том, что случилось.
     Если выберусь отсюда - стану вегетарианцем, честное слово. Этот запах гниющего мяса невыносим.
     К делу. Двигатели работали два часа, разгоняя Агамемнон до второй космической скорости, а его заостренный, обросший антеннами дальней связи нос целил прямо в луну. Думаю - никакой корове и не снились такие ускорения. После того, как динамический период окончился, началась вторая фаза нашего полета, основная - в состоянии свободного падения мы должны были лететь еще два дня, пока не наступит время маневров на лунной орбите.
     ЦАП душевно поздравил нас с успешным окончанием разгона, сыграл туш и долго и пафосно вещал насчет нашей великой миссии. Двести миллионов человек, затаив дыхание, слушали эти монументальные слова, а многочисленные компании-спонсоры, рекламные агентства и бюро путешествий "Избушки на луне" подсчитывали барыши. По окончании речи ЦАП сообщил, что благодаря нашему звездному путешествию продажи сливочного мяса и говядины подскочили в полтора раза, хотел сказать что-то еще, но его заглушила не вовремя прорвавшаяся реклама "Веселой буренки" - натурального коровьего мяса из субпродуктов.
     -Вперед, ребята! - напутствовал ЦАП, - мы верим в вас! Ваш полет - это крошечный шажок в пустоту и огромный шаг для всего мясо-молочного бизнеса!
     Я был столь окрылен речью, что, казалось, мог сейчас оторвать от земли и воспарить. Потом я вспомнил, что и вправду могу, отстегнул - и на невидимых крыльях невесомости поднялся в центр кабины. Отсюда я уже легко мог видеть иллюминаторы и прекрасное зрелище удаляющейся родимой планеты - серо-голубой, с блестками городов. Она уже казалась меньше - земля, и утратила свою необъятную ширь, сворачиваясь в шар, подобно испуганному циклопическому броненосцу.
     Тогда мне казалось, что я уже достиг той некой метафизической точки в жизни человеческой, когда лучше уже быть не может. Я парил в своей стальной космической птице среди бесконечности пустоты, со скоростью восьми тысяч километров в минуту удалялся от земли и знал, что такое переживание было доступно лишь единицам. Это осознание заставляло ощущать гордость за себя и все человечество.
     Налюбовавшись ледяными далями спайс-пространства, я оттолкнулся от потолка нашей кабины и нырнул обратно в кресло. Все это время напарник маячил корявой тенью на фоне иллюминаторов, плавно покачиваясь в своем серебристом комбинезоне с коровой на груди. Он не произносил ни слова, но как только я занял место в кресле, неожиданно очутился совсем рядом и сказал:
     -Вылезай!
     -Что? - удивленно спросил я, признаться - грандиозное зрелище космической пустоты так захватило меня, что я с трудом ориентировался в том, что происходило внутри кабины.
     -Вылезай, - с нажимом повторил он, - ты сел в мое кресло. А твое кресло - вон там.
     -Не все ли равно? - спросил я, - ведь сейчас нет никаких маневров?
     -Это кресло второго пилота, - произнес он мрачно, - в нем должен сидеть второй пилот, а это я. Вдруг мне понадобится быстро действовать, а я не смогу быть на своем месте?
     Я пожал плечами и выбрался из кресла. Мне-то было совершенно наплевать, в каком кресле сидеть.
     -И помни про кресло, - сказал он напоследок и замолчал, вперив неподвижный взгляд в милеометр, который неумолимо отмерял нечувствительные пустые мили, которые остались до земного спутника. Судя по всему, наш корабль обещал прибыть к луне с солидным пробегом и без надежды на капремонт.
     Теперь я помню про кресло. Помню про все остальное и свято берегу свои нерушимые границы...
     На земле успела наступить ночь, и тьма скрыла планету, словно исполинское веко в макияже вечерних тонов закрыло яркий серо-голубой глаз. Я помню, что совсем не устал - наоборот, был полон адреналина, и никак не удавалось расслабиться. Я твердил себе, что лететь еще двое суток и не стоит так напрягаться, но ничего не мог поделать. Цап дал очередную ориентировку - время ужина, и мы принялись распаковывать концентраты.
     На Агамемноне было подобие сейфа, где, прикрытые сверху противоперегрузочной сеткой, хранились концентраты с тупо лыбящейся коровой на каждой этикетке. Мой напарник снял сетку, и скоро мне в руки поплыла упаковка сухого супа. Мне показалось, что этого мало, и я потянулся за еще одной, но второй пилот уже захлопнул сейф.
     -Эй, - сказал я, - а еще?
     -Ты уже получил, - ответствовал напарник и перебрался в кресло.
     -Но я хочу еще!
     -Ты же спайсманавт, - был ответ, - наш рацион строго рассчитан, мы должны экономить.
     Я мрачно сжал зубы и поплыл на свое место - кресло первого пилота. Мрачно дернул за пластиковый шнур своей снеди и стал смотреть, как размешивается внутри порошок. При этом я неожиданно, заметил, что второй пилот взял не одну, а сразу две упаковки.
     -Послушай! - гневно сказал я, - у тебя же два пакета!
     -Один, - невозмутимо ответил он и единым махом всосал в себя один из пакетов. Другой, он, дружелюбно улыбнувшись, показал мне.
     Признаться, это слегка не укладывалось в голове. Теперь-то я понимаю, что все это было злобным, хорошо продуманным планом. Знаю теперь - но откуда мне это было знать тогда?
     -Как ты себя ведешь?! - вымолвил я, наконец, - ты спайсманавт или нет? У тебя же ответственная операция! Ты ведешь спайс-шатлл на луну. Тысячи людей зависят от тебя!
     -Спокойно-спокойно! - прикрикнул он, - не кипятись так! Просто я гораздо больше тебя вешу. Для нормального функционирования мне нужно больше, чем тебе!
     -Но это не повод, чтобы ограничивать меня!
     А он только ухмыльнулся и, выдув второй суп, скатал упаковки в аккуратные желтые шарики и кинул их в направлении утилизатора, но промахнулся, и одни из шариков ударился в стену и завис в опасной близости от моего уха.
     -Убери, - сказал я.
     -К тебе ближе, - невозмутимо ответствовал он.
     Скрепя сердце, я отправил упаковки в утилизатор. Снова вклинился ЦАП и, давясь пафосом, сообщил, что до некоей точки равновесия между Землей и Луной осталось около четырех часов лета, после чего пожелал нам, славным межпланетным скитальцам, спокойной ночи.
     Спал я плохо. В темной кабине шаттла было душно, диковато перемигивались зеленые глаза приборов, да натужное сопение напарника говорило о том, что он тоже не спит. Вот тогда-то меня впервые начал нервировать этот тип.
     -"Что он там делает?" - думалось мне, когда я слышал шевеление его грузного тела в темноте, - "Что ему еще надо?"
     Так или иначе, но я все-таки заснул - у меня хорошие нервы и хороший сон, и я всегда легко засыпаю на новом месте. Вернее, засыпал... Мне снились лучащиеся радостным идиотизмом лица ЦАПовцев перед полетом, и еще снилась наша корова - черный, нелепый силуэт на фоне лунного диска, которая пытается успеть достичь земного спутника раньше, чем это сделают ее рисованные двойники на вышвырнутых в утилизатор упаковках.
     В назначенный час вспыхнул свет, и радио донесло до меня сигналы побудки - жизнерадостный рожок пастуха на фоне отдаленного глухого мычания. Я открыл глаза и в ярком свете галогеновых ламп увидел какой-то, желтый поблескивающий комок на уровне глаз. Секунду я пытался понять, какое из небесных тел так выглядит, а потом мои вечерние подозрения разом вернулись ко мне и я, рывком приняв вертикальное положение, ошалело огляделся вокруг.
     Повинуясь законам небесной механики, желтые аккуратные шарики смятого пластика - подобно редкой стайке крохотных метеоритов - парили у пола нашей кабины. Сейф был открыт. Я смотрел и не мог поверить своим глазам!
     Весь внутренний объем межпланетного спайс-шатла Агамемнон-13 был занят весело кружащимися упаковками из-под нашего растворимого супа.

     -Трансфер 003. А. Якутин.
     Первый пилот. Экватор.

     Сколько себя помню - я всегда был дружелюбным. В нашей Земной Тверди иначе нельзя - нелюдимые бирюки считаются неспособными к продуктивной жизни. А в моем милом городке таких не было вовсе - они просто не допускались в городскую черту из-за обстоятельств, в первую очередь - экономических и социальных. Земная Твердь была благопристойным городом - это был ее лозунг и девиз одновременно. Понимаете - это как фильтр.
     Но я не о том. Я всегда находил со всеми общий язык. Это очень просто - большинство моих соседей свято верили в тезисы Дейла Карнеги, в том числе и мои родители. Поэтому наше общение с друзьями и сослуживцами напоминало игравшийся уже в десятитысячный раз спектакль, в котором все идет по заранее утвержденной схеме. Мы все время улыбались, как заводные куклы - мы пожимали руки и говорили банальности. Было несколько простых приемов, заучив которые, ты мог пойти достаточно далеко и договориться практически с любым обитателем Земной Тверди. Думаю, что почти все население городка это устраивало. Это умаляло проблемы с общением, но одновременно облегчало проникновение неблагонадежных отщепенцев, которые могли, таким образом, маскироваться под добропорядочных обывателей.
     Занятно, почему-то мысли об идиотизме той, оставшейся на земле жизни, стали приходить ко мне только сейчас, когда я почти уверен, что на родину уже не вернусь. Теперь я смотрю иначе. Может быть - потому, что теперь сам управляю государством?
     Факт есть факт - до этого я отлично ладил с людьми и не знал проблем. И потребовалось удалиться от земли на многие тысячи миль, чтобы наконец-то встретиться лицом к лицу с тем фактом, что по настоящему невыносимые люди мне просто не попадались.
     Почти минуту под заунывную побудку ЦАПа я пялился на царящий в кабине бедлам. Мой напарник, это животное, восседал на своем кресле и приканчивал очередную упаковку супа. Он был доволен и улыбался почти как корова на желтой этикетке.
     -Что здесь происходит... - наконец слабо выдавил я, - что ты творишь?!
     Второй пилот обернулся ко мне, и его улыбка стала шире, обнажая золотую фиксу в правом верхнем коренном зубе. Щеки напарника алели бодрым румянцем, щелки глаз светились каким-то диковатым весельем. Он смял упаковку супа и мощным щелчком отправил в полет очередное крошечное небесное тело.
     -Что, насорил? - бодрым голосом спросил он, - Ну, извини.
     Я заглянул в его лучащиеся звездным светом глаза - и мороз пошел у меня по коже. Я хотел что-то сказать и вдруг понял, что не могу вымолвить ни слова.
     -Ты что, есть не будешь, что ли?
     Шел лишь второй день моего героического полета к луне, а межпланетные странствия, подобно сну неврастеника, грозили перейти из стадии легких грез в кромешный кошмар. Мне внезапно стало трудно дышать. Легкие с усилием втягивали кислород, словно их вот-вот грозил схватить паралич. Что-то поднялось внутри меня, словно кровь закипела, и я открыл было рот, чтобы заорать на этого отморозка, моего охранника, заорать так, как я никогда ни на кого не кричал, но тут на табло разом вспыхнули алые лампы и бодрый бубнеж ЦАПовцев перекрыла заунывная сирена, которая диким диссонансом вплеталось в мирное мычание с далеких зеленых пастбищ.
     Секундой позже мигали уже все табло, а из-под потолка хлестали тугие струи вонючего пара. Дышать стало тяжело, как в бане. Липкий туман заполнял кабину.
     Я рванулся к пульту, автоматически отбив код связи, заорал в микрофон:
     -Ало! ЦАП! ЦАП, у нас проблемы! Вы слышите, земля! У нас ЧП!
     -Поздравляем Агамемнон, - сказал ЦАП, - только что вы достигли точки равновесия между землей и луной. Слава героям!
     Потом в рации глухо щелкнуло и бодрый голос умолк. Пока связь настраивалась, пар бить перестал и воцарилась помигивающая багровым тишина.
     Я во все глаза смотрел на напарника. Страх сжимал меня, руки тряслись и хотелось любой ценой вырваться из этой вдруг забарахлившей стальной коробки с гордым именем Агамемнон. Напарник был совершенно спокоен. Шарики упаковок совершали бег вокруг него, вызывая ассоциации с картинами художников-сюрреалистов.
     -Алло, Агамемнон! - проснулся ЦАП, - доложите обстановку!
     -Система климат-контроля вышла из строя. Был какой-то пар, но не похоже на задымление... видимо - не пожар. И, кажется... холодает.
     -Спокойно, - сказала земля, - мы проверяем показания телемилии... так и есть, система вентиляции не работает... климат-контроль - не работает... теплорегуляция не поддается регулировке... Внимание, Агамемнон, проверьте, нет ли посторонних предметов в системе циркуляции воздуха?
     -Я проверю, - я оттолкнулся от кресла и взмыл в сырую, кружащуюся обертками багровую полутьму под потолком. Одна из оберток ударила меня в лоб и, еще не успев достигнуть решетки вентиляции, я уже все понял. Проклятые упаковки из-под супа - конечно! Всю ночь система втягивала их в себя и, в конце концов, фильтр полностью забило! И я знал, кто в этом был виноват.
     Сжав кулаки, я медленно обернулся к напарнику. Злоба переполняла меня - хотелось наброситься с кулаками и бить, бить эту сволочь, пока красные кровяные шарики не украсят стены кабины. Но, взглянув на него, я тут же понял, что он не боится. Он был готов к схватке! Больше того, он ее жаждал! Он принимал вызов.
     -Агамемнон! - взывал ЦАП, - Агамемнон, доложите обстановку! Что у вас там происходит?!
     Усилием воли я обуздал себя - драки допустить было нельзя. Я все еще отвечал за этот корабль.
     -Слушай, ты... - хриплым не своим голосом произнес я, - сейчас мы справимся с аварией, а после... После будет так: вот эта половина кабины - моя, - я нервно ткнул пальцем в кресло первого пилота. А вот это - твоя. И ты никогда, слышишь, никогда не будешь ее пересекать, и твой мусор никогда сюда не долетит. Ты понял меня?!
     -Как скажешь... - ответствовал он.
     И хищно улыбнулся.
     Гордый плод человеческой мысли - спайс-шаттл Агамемнон-13 продолжал рассекать податливый вакуум, хищно нацелившись в луну своей широкой кормой. Нос его смотрел в сторону покинутого зеленого мира, и полустертая корова на облицовке, казалось, провожала отдаляющийся дом большими печальными глазами.
     Циркуляцию воздуха мы более или менее наладили. Вернее - я провел битых три часа под потолком кабины, выковыривая липкие бумажки из фильтра. В награду мне дохнуло в лицо свежим воздушным потоком и слегка отлегло от сердца. Сигнальные лампы продолжали мигать, раскрашивая нашу спайс-каморку в психоделические цвета провинциальной дискотеки. Отключить их не удалось, видимо - перемкнуло какие-то цепи или требовалось заменить фильтр целиком. Увы, у нас не было такой возможности.
     Вернее у меня - охранник, к которому я впервые в тот звездный день испытал чувство ненависти, продолжал валяться в своем кресле и, на все уговоры помочь - отвечал снисходительным мычанием, что в сочетании с многочисленными коровами на извлеченных из вентиляции упаковках вызывало безмерное раздражение.
     Какое-то время спустя ЦАП душевно осведомился, как у нас дышится и, получив положительный ответ, не преминул подкинуть новую задачку:
     -Агамемнон, внимание! Телемилия донесла до нас, что климат-контроль исправить не удалось. Вам будет немножко холодно.
     -Насколько холодно? - спросил я.
     ЦАП запнулся - там на земле, в роскошно отделанном деревом ценных пород зале управления полетом, подбирали формулировку помягче. Я слушал, предчувствуя недоброе.
     -Агамемнон... - наконец сказал ЦАП, - у вас будет гораздо теплее нуля.
     Я перевел дух. ЦАП помолчал и решительно добавил:
     -По Кельвину.
     Вновь мороз прошел у меня по коже. Может быть - это был банальный страх, а может быть - это наш челнок уже остывал до температуры окружающего нас пространства. Я медленно обернулся к напарнику, который был виноват во всем и все так же беззаботно сидел в своем кресле, и шагнул к нему.
     -Стой! - быстро сказал тот, - ты уже на моей половине!
     Так ничего и не сказав, я вернулся в свое кресло.
     Через четыре часа Агамемнон настолько приблизился к луне, что ее диск стал казаться больше земного - это в том случае, если бы у нашей кабины было зеркало заднего вида. А так мы видели только удаляющуюся землю - трогательно прекрасную и казавшуюся мне теперь родным домом, со всеми ее странами и континентами.
     Ощутимо похолодало. Багровый туман всплыл к потолку, а потом выпал на стекла причудливой изморозью. Наше дыхание тоже парило и казалось - в кабине вот-вот пойдет снег. Мы летели молча - только изредка злобно косились друг на друга. Я шептал проклятья, но так тихо, что он ничего не услышал.
     Я никогда не любил холода. У нас в Земной Тверди мягкий и очень приятный климат, без всяких экстремальных закидонов вроде смерча или селевых потоков.
     Благопристойный климат!!
     С наших равнин можно писать пасторальные акварели из жизни глубинки. Особенно впечатляют стада бизонов, которые были куплены городским фондом охраны дикой природы за бешеные деньги в разных зоопарках мира.
     Я был тогда совсем маленький, еще до того, как случилась та снежная зима, когда ушел Гек. Я видел снег лишь в холодильнике и, впечатленный какой-то книжкой про отважную полярную экспедицию, решил испытать на себе действие холода. Я забрался в холодильник - старая еще модель, с захлопывающимся замком - который мои благопристойные родители то ли из-за экономии, то ли из глупого чувства сентиментальности не меняли уже много лет.
     Дверь древнего рефрижератора захлопнулась за мной и открылась лишь полчаса спустя, когда меня, оледеневшего до синевы и почти задохнувшегося, извлекли перепуганные родственники. Не помню, что было дальше - вряд ли какие-то семейные скандалы и сцены, скорее - меня утешали и мягкими разговорами наставляли на путь истинный. Но я прекрасно запомнил те бесконечные тридцать минут, проведенных в стальном морозильном гробу - Холод, Тьма и ощущение замкнутого пространства.
     Может быть - потому я и начал так рьяно стремиться к свободе? Клаустрофобия на всю жизнь?
     Те же самые ощущения я испытывал и сейчас. И то, что в стальном ящике со мной находится еще один живой человек, только омрачало ситуацию.
     Меж тем мой напарник приступил к ужину, уничтожив пять упаковок дегидрированного супа и милостиво разрешив взять мне одну. Меня трясло от злобы, но затевать конфликт сейчас явно не стоило.
     Выдыхая в морозный воздух оптимистичные облачка пара, он уничтожил одну за другой три упаковки, и теперь я заметил, что он держит слово. Вместо того, чтобы пускать их в свободный полет, он аккуратно запихивал их в складки своего кресла, откуда они торчали самым безумным образом. Законопачиванию также подверглись некоторые впадины на панели приборов. Куски черно-белого жвачного ехидно пялились на меня с упаковок.
     Что ж, уговор он выполнял, следует признать.
     Собственно, мысль о невменяемости моего второго пилота пришла ко мне только тогда. Хотя сейчас мне кажется это странным - он вел себя неадекватно с самого старта, и я вполне мог его заподозрить, стоило лишь пообщаться с ним поближе там, на земле. Может быть - все было бы по-другому. Но тогда мне казалось - раз он допущен к полету, то наверняка прошел тестирование на психологическую полноценность. Увы, я забыл что ЦАП - это ЦАП, - а там всегда больше всего на свете любили деньги - потому и взрываются так часто на стартах наши перегруженные лишним народом спайс-шатлы.
     Но теперь я взглянул на него новыми глазами. Напарник улыбался и пускал в невесомость маленькие радужные пузыри, которые замерзали, едва оторвавшись от его губ и на лету превращались в неэстетичного вида снежинки.
     Мне было холодно - температура в Агамемноне приближалась к минусовой, хотелось чего-нибудь теплого, и я отправил свой пакет в положенную для этого микроволновку. Дегидрированный суп начал разогреваться, а я вернулся в кресло и предался тяжким думам. Мой идеализм куда-то испарился. Вернее, если принять во внимание царящий холод, выпал колкой изморозью. Впервые в моей благопристойной жизни я нарвался на первые настоящие неприятности, которые к тому же грозили стать последними.
     От осознания этого факта мне стало так тоскливо, что я не сразу сообразил, что мой суп давно миновал точку перегрева и сейчас активно кипит в своей упаковке. Шум, доносящийся из печи, заставил меня поднять голову и поспешно рвануться к дверце. Рывком я распахнул задыхающийся в собственном пару нагревательный прибор и замер, когда поток жара рванулся мне на встречу. Решение было простым и захватывающим. Я застыл у потолка кабины и почувствовал, что улыбаюсь.
     -Агамемнон, прием! - проснулся ЦАП из-под толщи льда, оковывающего переднюю панель, - У вас там холодно? Мы, кажется, нашли выход. Это называется "Ершить себя изнутри" - древний сибирский способ. Очень прост в исполнении. Самое главное - тщательная, последовательная работа грудных мышц...
     -ЦАП, я знаю что делать! - заорал я, - у меня есть решение!!
     Мой напарник оторвался от своих пузырей и удивленно посмотрел на меня - кажется, он считал меня сумасшедшим.
     Упаковка супа кипела в печке еще полтора часа, распространяя влажное банное тепло, а когда суп полностью испарился - я заменил ее другой. По моим расчетам, обогрева должно было хватить недели на три.

     -Трансфер 004. Якутин.
     Первый пилот. Траектория разгона.

     Ну вот. Возвращаясь к моих запискам. У меня тут произошли некоторые положительные сдвиги, и, мне кажется, мы скоро попадем домой. Боже, как я устал! Бесконечная война страшно меня утомляет. Сколько длится эта война - в основном холодная, но иногда перерастающая в эпические кровавые битвы?
     Мир, услышь меня - кажется, трансферы - это единственное, что меня держит, что позволяет остаться в рассудке.
     Весь вечер напарник бодро гадил на своей половине. Плевался и мазал слюнями стены. Мне было тошно. Ночью плохо спал - было душно, стильный серебристый комбинезон лип к телу и пропитывался потом. Второй пилот храпел и переговаривался во сне. Мне показалось, что он говорит даже не с одним, а с несколькими собеседниками.
     Иногда он замолкал, а потом начинал тихо и тоскливо выть на приближающуюся луну. Именно той ночью я впервые ощутил себя запертым в клетке с несколько лет постившимся диким павианом - кошмарное, тягостное ощущение, а самое главное - не поддающееся никакому прогнозу.
     Была лишь надежда - запертая в клетку вместе со мной, а ей прогнозы были не к чему - она была слепа и невменяема, как большинство таких надежд.
     Утро красило нежным светом утратившие всякий лоск внутренности кабины - только вместо застенчивого румянца только что показавшегося из-за горизонта солнца нам светила луна, раз и навсегда заменив собой извечный светоч. Желтый ее неприятный свет понуро скользил по разрисованным изморозью приборам, по запотевшим стеклам циферблатов, по многочисленным бессмысленным флажкам этикеток, по слюням, грязным носкам и пропитавшимся потом серебристым комбинезонам от известного кутюрье. Голые волосатые ноги второго пилота парили в воздухе, частично перекрывая мне вид на далекую землю.
     Сквозь кашляющий эфир ЦАП донес нам звуки побудки и, едва дав ей закончиться, почти без паузы, тараторя и захлебываясь звуками, как диктор итальянского радио, начал поздравительную речь о достижении нами лунной орбиты.
     К речи я остался совершенно равнодушный, потому что смотрел на корявые ступни напарника, распространяющие в воздухе совершенно неописуемый аромат.
     Если вы теперь спросите меня, как пахнет луна, я без тени промедления отвечу вам - грязными носками. Впрочем, сейчас-то я привык к этому запаху.
     -Хочу быть ближе к природе, - заметив мой взгляд, лаконично сообщил напарник, - пройтись, так сказать, своими ногами по лунной пыли...
     Я вежливо кивнул, хотя внутри исходил криком. ЦАП закончил речь, которую я совершенно не уловил, и предложил приступить к собственно маневрам.
     Короткий завтрак с ритуальным запуском смятых оберток в воздух. Заменить одну выкипевшую в микроволновке корову на другую.
     -Агамемнон, прием! - торжественно сообщил ЦАП, - приступайте к перемещению на орбиту луны. Весь мир сейчас смотрит на наш спутник с надеждой, затаив дыхание. Продажи мясо-молочных продуктов подскочили на сто пятьдесят процентов. Агамемнон! Так держать!
     Я подумал о тех бесчисленных миллионах, у которых сейчас день, но промолчал и занял место в кресле, предварительно - по инструкции - пристегнувшись. Мой второй пилот, шевеля голыми ступнями, встал на боевой пост.
     Влекомый пробудившимися маневровыми двигателями, Агамемнон начал совершать замедленный, неторопливый кувырок, ставя вселенную в запотевших иллюминаторах с ног на голову. ЦАП контролировал телемилию, сообщая что-то о градусах и параллелях. Мои руки оперировали приборами экономными четкими движениями, словно отдельно от меня. Уроки, полученные на земле, не прошли зря. Я справлялся. Но лишь до поры до времени.
     -Не трожь! - трубно заорал охранник, стоило моей руке протянуться к тумблеру в опасной близости от его кресла.
     Я упрямо нажал и тут же сильно получил по ладони. Прижав руку к груди, я усилием воли удержался от того, чтобы ринуться в драку. Земля в иллюминаторах стала смещаться куда-то влево и вниз. Кинув на напарника умоляющий взгляд, я снова рванулся к тумблеру, и он ударил снова.
     -Нажми, кретин!! - заорал я вне себя от боли и страха.
     Он нажал. Я вернулся к своим приборам.
     -Это мои приборы, - сказал второй пилот, нахмурясь, - никогда их не трогай.
     Я не ответил - ловил взбесившийся челнок.
     -Агамемнон, что у вас там происходит? - взволнованно спросил ЦАП и ответил без ответа.
     -Третья панель слева! - крикнул я, - можно нажать?!
     -Моя половина!
     -Можно нажать!!!
     -Нет!
     Под заунывные тревоги ЦАПовцев нас челнок совершал свой маневр, похожий на попытку паралитика, у которого бездействует половина тела исполнить трюк из арсенала профессиональных гимнастов. Земля впереди стала потихоньку сменяться луной. Я старался как мог.
     -Шатл! - крикнул ЦАП, - рукоятка прямо по центру, три градуса на себя... немедленно!
     -Это моя рукоятка! - сказал я.
     -Нет, моя, - сказал напарник.
     -Она на моей половине!
     -Сволочь! Она по центру!
     -Она моя!
     -Отдай, гад, отдай!
     -Агамемнон! Вы промахиваетесь! Повторяю! Вы промахиваетесь мимо луны!!!
     Я рванул рукоятку на себя. Он ударил меня в лицо, я боднул его головой и получил еще раз. В воздух воспарила стайка красных, поблескивающих пузырьков.
     -ОТДАЙ!!! - вопил я, - МОЕ!! МОЕ!! МОЕ!!
     -Нет, мое!!! - вопил он, - мое!!!
     -Агамемнон! - торжественно заявил ЦАП, - мои поздравления! Вы на орбите луны!
     Мы замерли, разом повернувшись к окнам. Луна была там, за ними, похожая на исполинский неровно выпеченный блин, который миллионолетиями пролежал в самом темном углу кладовки. Желтоватый ее отсвет падал на наши лица, выглядевшие в нем уставшими и нездоровыми. Кровь собиралась в шарики, словно вспомнив, из чего она состоит, и оседала на стенках кабины замысловатым рисунком.
     Я повернулся и уставился на напарника:
     -Нам нужно отстрелить разгонный блок.
     Он внимательно смотрел на меня.
     Я перевел взгляд на пульт и замер. Управление маневровым блоком, уродливой ступой торчащим за серебристым телом нашего челнока, находилось ровно на середине приборной панели. Кнопки таинственно поблескивали, а на одной из них осела капля моей крови.
     -Это моя половина, - сказал я, сдерживая дрожь.
     Второй пилот все смотрел на меня, и ответ читался в его глазах, в зрачках которых отражалось две одинаковые половинки луны.
     -Моя половина... - плачущим голосом повторил я.
     И тут он улыбнулся. Что это была за улыбка! Все в ней смешалось - злость, буйная радость, торжество сильного над слабым, азарт хищника. Стало понятно, что он не уступит, но я все же сделал последнюю попытку.
     Из кармана со снаряжением на потолке кабины я извлек красный маркер с ухмыляющейся коровой на гладкой боковине. Под пристальным взглядом напарника я стал рисовать линию, тщательно отмеряя расстояние от ближайших симметричных предметов внутри нашей кабины. Линия протянулась с потолка, пересекла панель приборов, перечеркнув циферблаты, пала на пол и пошла дальше - красная стрела, что стремится укусить себя за хвост. Что и случилось спустя какое-то время. Круг замкнулся. Кабина была опоясана. Отныне и навсегда внутренности межпланетного спайс-шаттла "Агамемнон-13" были разделены на две половины.
     -Смотри! - хрипло сказал я, указывая подрагивающей рукой на линию, - это граница. То, что справа - мое. Слева - твое. И пересекать границу нельзя! Согласен?!
     А он, посмотрев мне в глаза, сказал:
     -Согласен, - и хищно, победно улыбнулся, показав крупные белые зубы, между которыми застряли желтые лоскутки суповых упаковок.
     И только тогда я заметил, что пульт маневрового блока находится на его стороне кабины.

     -Трансфер 005 Андрей Якутин.
     Первый пилот. На пути домой.

     Воистину в клетки мы запираем себя сами - я имел несчастье познакомится с этим на собственном опыте. Сейчас в сетях запутанной внешней политики, основанной на угрозах и гениальном блефе, я чувствую, как мне не хватает свободы. Не хватает тех бескрайних степей, что тянулись от нашей Земной Тверди, тянулись бескрайние и бесконечные, пока, наконец, не упирались в первый заградительный периметр. Я устал, ужасно устал играть в эту игру!
     А он не устал, и поэтому он сильнее меня.
     Мой напарник, которого я ненавижу. Я и все мои свободные граждане!
     Что там было дальше... это было так давно, что память иногда отказывается мне служить. Все, как в тумане. Но тот день я помню. Как глубокие старики, что забывают, что они ели на завтрак, но помнят дни своей юности, так и я - воспоминания о том времени, когда наш полет все еще был полетом, встают перед моим внутренним взором, как будто это случилось вчера.
     Итак, наш челнок все же вышел на орбиту луны, хотя иначе, как чудом, этого объяснить нельзя. Но полностью коррекция орбиты, естественно, не удалась, и дико дорогой плод земной конструкторской мысли под названием Агамемно-13 сейчас огибал луну по вытянутой в замысловатый эллипс траектории, при этом совершая вялые обороты вокруг своей вертикальной оси, гротескно взмахивая оставшимся неотделенным разгонным блоком. Жвачная тварь на обшивке созерцала пустыми глазами луну, звезды совершали замедленный хоровод и холодно поблескивали в запотевших иллюминаторах.
     Впрочем, к тому времени на звезды мы уже не смотрели, а полностью сосредоточились на проблемах внутри кабины.
     За прошедшие часы мой напарник успел еще больше изгадить стенки своей половины, соблюдая, однако, суверенитет и не заходя за линию. Несколько раз просыпался ЦАП, пытался вызнать причину неотделения блока, и второй пилот сказал им, что блок дорог нам как память. Я наорал на этого отморозка за то, что он, наклонившись над пультом, слегка нарушил границу, и он поспешно сдал назад. Отплыв к своему креслу, он неожиданно показал мне язык, так словно мы находились на разных берегах реки и никак не могли достигнуть друг друга.
     В кабине воняло потом, грязным немытым телом и пригорелым супом. Вот так я стал жильцом самой высокорасположенной коммуналки в мире. Стены чужой половины устилали теперь тщательно приклеенные суперклеем листки с ЦАПовскими ориентировками, которые напарник, руководствуясь собственным больным рассудком, в шахматном порядке развесил от пола до потолка.
     Я внутренне содрогался, глядя на все это, но не преминул поздравить себя о том, что идея с границей была в высшей степени удачной.
     О, если бы я знал, к чему это в конечном итоге приведет!
     Так или иначе, но на своей половине я чувствовал себя спокойно еще целых три часа, прежде чем начался второй раунд нашего противостояния.
     Лишенная веса, но сохраняющая массу пластиковая банка с желе ударила меня в лоб, набрав перед этим приличное ускорение. Я подскочил на месте, уставившись безумными глазами на своего недруга. А он швырнул в меня еще одной банкой, которая болезненно врезала мне по губам.
     -Ты что?! - закричал я.
     Он продолжал свой обстрел, вынудив меня перебраться за кресло, там, где быстролетящие продукты питания не могли причинить вред. Он швырнул еще пару раз и притих.
     -Ты чего?! - плачуще возопил я из-за своего укрытия, - мы же так не договаривались! Это же моя половина!
     -Я знаю... - спокойно ответил он, - я не пересекаю границу.
     -А это что?! - крикнул я, приподнимаясь из-за убежища и гневно тыча в него пальцем. Возле руки тут же свистнула туба с говяжьим паштетом - и звонко щелкнула о стену позади.
     -Это не я, - рассудительно произнес напарник, - это мои баллистические ракеты. А у тебя нет зонтика.
     Мне пришлось снова скрыться в своем самом дорогом на планете окопе. Меня била дрожь, а мозг лихорадочно работал, пытаясь придумать хоть какой-то выход.
     Последующий час показался мне адом. В тесном закутке за креслом было душно, темно и неудобно. Если бы не невесомость я бы не продержался бы там и десяти минут - затекали бы ноги. В бока мне упирались корпуса умных приборов, которые сделали обычные, нормальные люди на земле, не подозревающие ни о каком безумии.
     Выбраться я не мог - напарник тут же возобновлял свой обстрел, и иногда в ход шли предметы, достаточно тяжелые, чтобы причинить увечье.
     Долго так продолжаться не могло, и к концу третьих суток нашего знаменательного полета я, мучимый голодом и ломотой согнутых в неудобной позе конечностей, предпринял отчаянный прорыв к сейфу с продуктами. Второй пилот обрушил на меня всю свою артиллерию, но остановить меня не смог. Под непрекращающимся обстрелом я выгреб из сейфа половину съестных припасов и вернулся за кресло - все тело отчаянно болело, а на лице, должно быть, остались следы от увесистой банки консервированной лососины.
     Но времени я не терял. Перебрав отвоеванное богатство с безумной усмешкой на лице, я выглянул из-под кресла и выпустил свой пробный снаряд, который угодил ему в грудь. Эффект был ошеломляющим! Напарник побледнел и поспешно скатился с кресла. С победным воплем я вхолостую пальнул в стену над ним и, захлебываясь от дикого восторга, прокричал:
     -Ну что, сволочь! Как тебе мои силы стратегического сдерживания?
     Он ошеломленно промолчал, и с тем мы встретили время сна.
     Ночь прошла в напряженном ожидании, чем-то похожем на то, что бывает накануне крупного сражения. Наши убежища за креслами все больше напоминали окопы, а красная черта - линию фронта. Мы не спали, а тщательно следили за поведением противника. Стоило одному из нас высунуться из убежища, как его тут же загоняли обратно скорострельным подавляющим огнем.
     В звонкой, пропитанной страхом и дурными предчувствиями тишине, голосом свыше раздавались реплики ЦАПа:
     -Агамемнон! Прием! Агамемнон-13 вызывает земля! Откликнитесь!
     Мы молчали, чтобы ненароком не выдать свое местоположение. Через десять часов молчаливого противостояния напарник попробовал навесной огонь по баллистическим траекториям, но это не принесло пользы, а меня обогатило несколькими бесценными боеприпасами. Мне пришло в голову, что придется поститься - патроны были важнее.
     Луна всходила и заходила в загаженных иллюминаторах, но я на нее уже не смотрел. Вообще мысль о том, что я вишу на орбите луны, ни в коей мере не волновала меня. Голова моя напряженно работала, а глаза зорко вглядывалась в пропитанный паром полумрак кабины.
     Утро ознаменовалось перемирием. Напарник поднял из-за кресла сделанный из носового платка белый флаг, с которого ласково улыбалась мне пятнистая буренка. Второй пилот вел себя спокойно, но все же я следил за каждым его движением, готовый при первой же агрессии с его стороны открыть огонь на поражение. Но он нападать не стал, а толкнул речь о том, что я могу не бояться.
     -Мы же разумные люди, - говорил он, паря в воздухе, посередине своей измазанной какой-то дрянью кабины, в облаках пара от кипящей упаковки с супом, - а два разумных, цивилизованных человека всегда могут договориться, не так ли?
     Мучимой смутной надеждой я сказал, что да - так. Слышите, люди, я тогда все еще надеялся на лучшее!
     -Так заключим же пакт о ненападении! - продолжал напарник вдохновенно, - В конце концов - у нас сейчас есть столько боеприпасов, что мы можем двадцать раз уничтожить друг - друга! Зачем нам это! Ведь наше противостояние погубит и эту кабину, что дает нам кров и тепло! Она-то не виновата!
     -Не виновата... - чуть слышно произнес я, - что ж, я согласен!
     Последующие часы прошли в почти блаженном спокойствии. ЦАП с нервной дрожью в голосе поздравил нас с новым радостным днем, а потом вкрадчиво осведомился о том, что мы собираемся делать. Я сказал ему, что у нас теперь пакт о ненападении, который, возможно, выльется в дружбу и партнерство, а также о том, что я собираюсь постараться переломить ситуацию в свою пользу.
     ЦАП ошарашенно замолчал, а я, наконец, сумел возвратиться в свой покинутый форпост - кресло первого пилота, откуда вчера был так безжалостно выселен.
     Я чувствовал себя, как солдат после утомительной многодневной осады. Хотелось счастливо смеяться и даже дышалось легче.
     А за окнами луна - желтая, близкая и одновременно недоступная кружилась и кружилась вокруг Агамемнона-13, дразня его пухлыми, избитыми метеорной оспой боками.

     -Трансфер 006 Андрей Якутин.
     Стрелок. На траверсе.

     Но война есть война - эта безумная старуха, что питается человеческими судьбами - не отступается просто так. К тому времени, когда на столь далекой от нас Земной тверди наступил полдень, и верхушки трав серебрились под ласковым, умеренным солнышком, а акции мясо-молочных концернов неуклонно снижались - я ощутил, что должен добраться до туалета. Припасов у меня было сколько угодно, я уже потихоньку устраивал продовольственные склады в укромных закутках хай-тековой аппаратуры. Беда заключалась в том, что наш корабельный сортир - один на двоих - оказался за линией фронта. Не думал я о нем, когда проводил эту линию.
     Напарник все это время развлекался, загаживая стенки кабины - воняло у нас, наверное, не хуже, чем в свинарнике, но к тому времени я уже привык. В час по земному времени я поднялся и уверенно поплыл к красной черте. Напарник заметил это и тут же подобрался, переместив к себе несколько мобильных складов с боеприпасами. Некоторое время мы смотрели друг на друга. Я чуть кивнул в сторону туалета, но он покачал головой. Черное отчаяние охватило меня, но я справился с нервами и, вернувшись к себе, единым движением выдрал из стены блок ориентационной электроники. Кремниевая начинка не интересовала меня - блок закрывала замечательная стальная крышка - настоящий подарок судьбы!
     Напарник обеспокоено наблюдал за моими действиями - его мучили неясные подозрения. И он не ошибся - зарядившись боеприпасами, я, под надежным прикрытием щита, медленно двинулся к разделительной линии.
     Это был триумф! Перепуганный второй пилот открыл ураганный огонь, но его устарелые средства наступательной обороны не могли разрушить мою броню. Снаряды просто отскакивали! Из-за стен свой осадной башни я обрушил на врага всю мощь своей артиллерии, и он был вынужден отступить под прикрытие стен своего кресла, откуда мог только бессильно ругаться самим черными словами.
     Вне себя от упоительного чувства победы, я безнаказанно пересек границу и остановился у провала нашего биотуалета. Корова улыбалась мне с его гладкого пластикового бока загадочной улыбкой Джоконды. Но это был еще не все! Стремясь закрепить достижения, я жестом триумфатора воздел маркер и провел новую границу вокруг своего щита, здорово уменьшив площадь неприятельских владений.
     Кстати, именно эта осадная башня и стала впоследствии моим первым фортом.
     Второй пилот в ужасе наблюдал за моим вторжением из-за стен своей твердыни. Кажется, он не мог поверить, что это происходит на самом деле! Он-то уже привык считать себя полновластным хозяином своей половины! Я жестко улыбнулся ему в лицо и неприцельно пальнул тубой с морковным пюре среднего калибра. Он поспешно скрылся за стенами.
     Я позлорадствовал еще немного, с чувством собственника использовал отхожее место, и вернулся к себе. Напарник так и остался в своей твердыне, изредка высовываясь и кидая на меня испуганные взгляды.
     Да, люди, мне удалось напугать этого ублюдка. Как известно, чтобы победить своего врага - необходимо стать им.
     И я стал. Мне тяжело говорить, но я стал...
     Что там дальше? Агамемнон-13 кружил вокруг луны заглядывая в воронки кратеров пустыми глазницами отработавших свое дюз разгонного блока. Что ж, мне оставалось утешаться тем, что задание мы все-таки выполнили. Корова перепрыгнула луну, да, но реактивному жвачному было гораздо легче - в конце концов, в ее маленьких мозгах помещалась только одна личность, и левое полушарие не пыталось оспорить права у соседа.
     Но мы же достигли луны, не так ли? Ведь достигли, слышите вы там, на земле - онемевшие шесть миллиардов, что слушают и не могут мне ответить?! Мы достигли!
     Понятно, что второй пилот больше не мог пользоваться туалетом. Его это не очень огорчило, и теперь он размазывал дерьмо по стенам. Я, впрочем, тоже отреагировал на это философски - хуже, чем сейчас, в нашей летающей скотобойне пахнуть уже не могло. Наоборот, сие зрелище доставило мне массу удовольствия - ведь противник подвергался дурнопахнущему унижению. Что может быть лучше?!
     С тем и пришла ночь. Честно говоря, если бы не ЦАП, я бы уже давно потерял всякий счет времени. Или стал бы считать по лунным суткам, то есть полным оборотам луны вокруг нашего корабля. Так получалось, что в одном часе семьдесят пять суток - чересчур быстро на мой счет.
     Спал я спокойно - мой форт прикрывал границу, тут и там были разложены аккуратные кучки баллистических снарядов, передвижные склады из подручных пластиковых упаковок были готовы выдвинуться немедленно. Сладкое ощущение покоя!
     Однако противник поднес мне сюрприз. Едва проснувшись, обнаружил, что граница утратила свои старые координаты - новая полоса нахально приблизилась к стенам моего кресла! А совсем рядом появился вражеский форт, сделанный из радионавигационного модуля.
     ЦАП умолк навеки, убитый вражескими злодеяниями - провода торчали из пульта, изредка расцвечивая его новогодними огоньками вольтовых дуг. Второй пилот уже обретался за стенами форта и вел предупредительный огонь, стремясь разрушить мои тщательно упакованные склады.
     Дело принимало опасный оборот, и мне пришлось укрыться в недрах своих укреплений. Шли часы, а напарник развлекался вовсю, вяло постреливая в мою сторону боеприпасами средней тяжести и изредка подвергая меня издевательской бомбардировке своими фекалиями! Одна такая оскорбительная бомба попала в микроволновку, и по обиталищу плыл совершенно новый, незабываемый аромат.
     -Эй, ты! - крикнул я спустя какое то время, - что ты хочешь? Тебе все равно не взять моих укреплений!
     Он промолчал. Я выглянул из-за стен крепости и вздрогнул от ужаса. Напарник возлежал на полу, наполовину перейдя на мою сторону, и тщательно рисовал вокруг себя крепостные стены.
     Он строил форт! Прямо у меня на глазах и на моей же территории! Я схватился за оружие, но было уже поздно - он дорисовал и с вызовом уставился на меня. Стены новопостроенного бастиона почти достигали твердыни моего кресла!
     Меня трясло от злобы, но что я мог поделать - этот мерзавец скрывался за мощными контрфорсами из красного кирпича! Оставалось лишь слать захватчику бессильные проклятья.
     Как же я его ненавидел, этого гения стратегической мысли! Моя земля сократилась почти на половину, и ее едва хватало, чтобы вытянуться во весь рост! Но этого делать было нельзя, потому что тогда я легко попадал под обстрел. И мой форт, мой замечательный форт - теперь был открыт с одной стороны, и прятаться там было нельзя.
     Весь день я провел в бункере, изредка подглядывая за действиями противника. Он стягивал свои силы - на полу появлялись красные, коряво нарисованные фигурки пехоты. Тут и там возникали мобильные ракетные установки, красными муравьиными дорожками тянулись обозы с продовольствием. А он возлежал в центре с жестоким весельем на лице.
     Я понял, что он готовится к наступлению. На холмах радиаторов отопления засели его пулеметчики, тут и там рассекали вдоль границы легкая мотопехота, исполненная в детской уродливой манере, на потолке, в районе микроволновки, я заметил два самолета-разведчика. Долго это продолжаться не могло, и потому я начал готовится к отпору. Стараясь оставаться за креслом, я копал окопы и строил укрепления из мешком с песком, старательно вырисовывая своим маркером каждый мешок из соображений надежности. У меня тоже появилась пехота, но она вся была в укреплениях, потому что это повышало ее эффективность. Вместо наступательный техники я применил оборонительную, и мои ракетные установки гнездились у дальней стены, где легко было накрывать зону у самой границы.
     Я знал, что если его войска попытаются пересечь линию фронта, то большая часть погибнет. Его легионы множились, но в бою - главное не число, а тактика. Этого мой бедный безумный напарник не знал, и потому собирался взять меня числом.
     Так прошло какое-то время. Вражеские рати множились у самых стен моей твердыни. Грубый смех их полководца не раз достигал моих ушей в течение этого бесконечно долгого дня. Луна заглядывала в окна, и ее мертвое лицо, не видимое на таком близком расстоянии, наверняка смеялось над нами.
     Моя мысль бешено работала. Слышите, люди, только в экстремальной ситуации мы вдруг узнаем о том, что практически ничего не знаем о себе! Я не гениальный стратег, нет, но в той ситуации я применил поистине выдающийся тактический ход.
     Хочешь победить - нападай первым. Он замешкался, накапливая силы для удара, и пропустил момент, когда мои войска под прикрытием артиллерии перешли в наступление.
     Бой был жестоким. Было много крови, и в задымленном воздухе носились тубы с паштетом и баллистические упаковки с тушенкой, которые били особенно больно. Я кричал что-то воинственное, а впереди мои крошечные легионы все шли и шли. Их было гораздо меньше, чем у напарника, но они продвигались сквозь вражеские рати подобно копью, раздирающему слабую плоть. Артиллерийские установки вели шквальный огонь над головами нападавших, и вся территория кабины, находившаяся за границей, быстро оказалась в руинах. Спустя какое-то время, поддерживаемый легкой мотопехотой, я двинулся через кордон и сквозь пороховую гарь видел, как второй пилот отчаянно бежит, испуганно оглядываясь на наступающие войска.
     Я отдал приказ копать окопы, на господствующих высотах заняли место мобильные ракетные установки типа "град", которые точечными попаданиями вынесли притаившихся в складках местности пулеметчиков. Мотопехота патрулировала местность, отыскивая мелкие скопления врага и уничтожая их поодиночке. В воздухе воняло паром, перегретым супом и дерьмом.
     Напарник отчаянно пытался спасти положение и стянуть разрозненные крылья своего войска, но единожды разделенному уже не суждено было соединиться. Прореха множилась - маркер бешено работал в моих руках, заменяя фигурки солдат на искореженные взрывами крошечные трупики.
     Два часа спустя я, усталый, но счастливый, обосновался в кольце полуразрушенных красных стен. Форт был взят.

     -Трансфер 007. Сэр А. С. Якутин.
     Какая-то там орбита. Может, земля?

     Перепрыгнула ли бы корова луну, если бы в кузнице не было гвоздя?
     Великий воитель Лао-цзы советовал сесть и подождать, когда труп моего врага проплывет мимо меня.
     Интересно, откуда старый китаец мог знать о моем напарнике?
     Я и мой народ ненавидим агрессора. Ненавидим его всей душой, потому как он осквернил наши земли черными сапогами своих солдат. В порыве ударного, пламенного труда создавали мы нашу отчизну. Эта земля впитала нашу кровь и пот, и на наших руках вздувались мозоли, когда мы день и ночь стояли у сталеплавильных печей, станков, конвейеров, у работающей жатки или с сетями в руках. Мы строили новый мир, и сейчас, в эти черные дни мы можем вновь повторить - ни пяди родной земли не достанется врагу! За нами дети, женщины и вишни в цвету, но наша грудь, в которой бьется пламенное сердце - это щит, о который разобьется ржавая коса наступающих армий!
     И пусть сейчас прошло уже много лет с тех пор, как отшумели великие битвы, пусть сейчас враг не действует в открытую, а предпочитает подлые удары в спину, прикрываемые хитрой дипломатией - пусть! Для нас не было этих лет, наши спины не согнулись, а в глазах не погас огонь и мы готовы, как раньше, идти в бой, без страха, без оглядки на свою жизнь. Потому что наши жизни - ничто, по сравнению с жизнью страны!
     Слышите там, на вашей земле! Это я говорю, Алекс Якутин, единогласно избранный вождь моего народа, переживший годы невзгод и потрясений. Я еще жив, слышите! И пусть агрессор еще поганит лик нашего мира, я вам обещаю - это ненадолго!
     Отгремела первая война за независимость. Вновь отстраивались города, строились заводы, фабрики, больницы, школы. Росло новое поколение, с детства закаляемое в борьбе. Вокруг кресельной твердыни вырос город - столица нашего нового Государства. Много чего было в эти тяжелые годы. Люди работали на износ - штамповали военную техники, тачали патроны, крестьяне день и ночь пахали, отдавая последние крохи солдатам. Строились новые поселения, был открыт первый аэродром и у нас появилась авиация - сначала винтовая, а потом реактивная.
     Я помню, как в самом начале войны наш спецназ захватил модуль аварийной связи, и тогда-то я и начал диктовать свои мемуары, чтобы оставить в поколениях потомков память о своих деяниях.
     Ибо ничего не должно быть забыто!
     Я помню, как в маркере закончились стратегические запасы краски и мне пришлось, оперируя стремительно уменьшающейся в числе армией и рискуя жизнью, захватить вражеский склад. Много чего было. Хочу отметить кровопролитные сражения при пульте управления, в ходе которых удалось переломить хребтину вражеской армии, изменив общий ход войны в свою пользу, а также отстрелить разгонный блок.
     С этого периода началось развитие дипломатии в нашем государстве. Наши послы отправлялись в различные точки мира с дипломатическими миссиями, не брезгая даже страной-агрессором и посещая самого Второго Пилота Напарника - тирана и узурпатора. Вот и к вам, земля, мы теперь приближаемся, и на наших стальных небесах я вижу лик вашей прекрасной планеты, который с каждым днем становится все ближе и ближе.
     Может быть - когда-нибудь придет день, когда я опущусь к вам - как полномочный представитель своего народа, преисполненный благих вестей и надежд на лучшее.
     Больше не грохочут пушки, не раздаются очереди пулеметов, и небо наше чисто от вражеских эскадрилий, но противостояние не закончилось, нет! Об этом должен знать каждый, из тысяч и миллионов свободный людей, что живут и работают в глубоком тылу. Враг не дремлет - просто теперь он предпочитает готовить гнусные тайные миссии по подрыву нашей строящейся мирной жизни.
     Днем и ночью на улицах Правокреселья работают его шпионы, маскирующиеся под простых граждан нашей страны. Они не спят, они ищут лазейки и наши слабые места, чтобы ударить в них тонким отравленным кинжалом! Достаточно вспомнить о взрыве машиностроительного завода в правом нижнем Уголье! О стихийной демонстрации в приграничье, которую пришлось подавить большой кровью - погибло множество невинных людей, попавшихся на удочку сладкоречивого убийцы.
     А сколько еще горячих точек осталось на лике нашего мира? Точек, в которых и в наши просвещенные времена гибнут, продолжают гинуть люди! Наши мобильные дивизии на пограничных областях зорко вглядываются в горизонт, но что они могут сделать - лживым языком хитрый враг разглагольствует о мире и братолюбии, прикрывая свои грязные замыслы высокими словами!
     Все мы помним о порции отравленной гуманитарной помощи для страдающих от разреженного воздухе жителей Подкуполья! А замаскированные под пищу баллистические порции шоколада, в одну страшную ночь сброшенные на нашу спящую столицу. Сколько детишек погибло - пяти, десятилетние тельца, их было так много! Враг хочет погубить наше будущее, наши светлые надежды и радости!
     Но я хочу сказать - мы не боимся! Наш дух не сломлен! Пусть мы живем в бедноте, пусть нам не хватает боеприпасов, людских ресурсов, производственных мощностей! Но мы твердо знаем - наше дело правое - мы победим!! Гордо вьется над нашими головами знамя с улыбающейся буренкой, и мы знаем - пока мы живы, каждое утро рассвет будет приходить в родную столицу, и на ее мирных улицах будет цвести пластиковая липа и "черемуха", и елочки-ароматизаторы будут стоять вдоль седых стен Правокреселья!
     И знаете что? Да, нам тяжело, мы трудно живем, но все-таки мы - счастливы! Вы слышите?! Счастливы, несмотря ни на что, и нету в мире такой силы, которая сможет переломить нас!!!

     -Трансфер 008 Андрей Якутин.
     Великий Вождь. Отец Правокреселья.
Перепрыгнувший луну.

* * *

     -Трансфер... не знаю какой. Местонахождение... низкая орбита земли. Это я, Андрей...

     ... эй вы там, внизу. Вы слышите мой голос? Я все еще с вами... Пока с вами. Я устал... Очень устал. Сколько можно? Я больше не хочу играть в войну. Мне не нужны эти пакты, перемирия и наступления.
     Это все не настоящее!!!
     Вы, там - ходящие по твердой земле! О чем вы думали, когда посылали со мной это прямоходящее животное? Что вы хотели достичь, сколько денег срубили, и как теперь поживают ваши мясо-молочные корпорации? Мне плевать!
     Сумасшествие заразно. Мне уже не выйти из этой игры. Мне не дадут выйти. Я потерял рассудок, потерял себя в этой круговерти, и нет выхода.
     Нет выхода!!!
     Будьте вы проклятые, благополучные жители благополучно опустившегося мира! Будь ты проклят, ЦАП, запихнувший меня в клетку с сумасшедшим! Расчетливые, продажные сволочи! Не на этот ли исход вы рассчитывали?! Предатели!
     Но ничего... Выхода нет, думаете вы? Думаете - корабль с вашей мерзкой лыбящейся тварью будет вечно кружиться вокруг луны, сверкая лейблом? Нет! Я помню Гека, и я помню, как он поступил, когда понял, что не сможет жить в клетке!
     Я давно уже захватил большую часть пульта управления и переориентировал челнок в сторону земли. И сейчас мы уже подлетаем. Я не буду его тормозить и переводить на другую орбиту. Больше того, я рассчитал даже точку, где улыбчивая харя коровы соприкоснется с землей. И произойдет это совсем скоро, еще до того, как новая волна помрачения накроет мой разум.
     Ваш номер провалился. Корабль потряхивает, а это значит, что мы уже соприкасаемся с атмосферой. Я не буду жить в клетке своего сознания. Я возвращаюсь. Чувствую тепло. Возвращаюсь к вам, хоть вы меня и не ждете. Нарастает тяжесть, это ничего... это скоро... Я иду к тебе Гек!
     Вниз, вниз, прочь из этой холодной пустоты! Вниз! К сияющей земле, где полно счастливых в своем неведении людей! В город, где никому не бывает плохо, и все делают вид, что любят друг друга! Вниз, в благопристойное людское стадо - туда, где не бывает войны, в рай на земле, в Земную...
     ... ТВЕРДЬ!!!

     Андрей Якутин со стоном вернулся в мир живых. Ошарашенно заморгал - дико болела вывернутая в запястье рука, голова гудела от удара о жесткий паркет - задремал и свалился на бок, дальше не пустили наручники.
     Воспоминания вернулись к нему, и они жгли хуже всяких телесных ран. От шума пробудился приземистый каннибал и участливо спросил:
     -Что шебаршишь? Сон дурной приснился? Хочешь, побаюкаю?
     Андрей яростно замотал головой. Было ему так погано, что с радостью бы прыгнул с высоты, как в прошедшем сне, да вот только прикован к батарее, куда уж ему...
     Каннибал участливо улыбнулся пленнику и заторопился на кухню, где ежедневно маленькими порциями исчезал в его утробе Павлик с родней. Вялый, смурной рассвет просачивался сквозь полузашторенные окна, усиливая тоску. Занимался новый день, но Андрей Якутин был ему не рад.
     Слушая, как безумец возится с плитой, он заплакал - тихо и безнадежно, стараясь не привлекать себе внимания, как ставший в очередной раз жертвой произвола взрослых маленький ребенок. С отчетливым щелчком на кухне включилось радио, и в комнату донеслись звуки утреннего эфира. Под маршевую музыку бодрый, изобилующий героическими интонациями мужественный баритон напевал:
Как угоняют космолеты? Совсем не так, как поезда И к звездам быстрые полеты Не то, что рельсы в два ряда...
     Андрей перестал плакать и озадаченно замолк.

Черная королева.

     -Вот так так, - удивленно сказала Аня, - куда же мне идти?
     -Неважно, куда ты идешь, - авторитетно ответил Розовый Слоненок, - если только ты идешь вниз.
     Он восседал на верхушке гриба и мрачно смотрел оттуда на Аню. Гриб тоже был какой-то подозрительный - не белый и не подосиновик, а какой-то весь закругленный, темно-коричневый, в ярко-фиолетовых прожилках - псилоцибиновый, не иначе.
     Аня подумала, что бы такое сказать, пока слоненок не исчез. С удивлением она обнаружила, что не помнит ничегошеньки из того, что было с ней до того.
     -А зачем мне идти вниз? - спросила она, просто для того, чтобы хоть что-то сказать.
     Слоненок недовольно завозился на своем грибе, потом со вздохом прикрыл розовые веки и терпеливым тоном учителя разъяснил:
     -Так или иначе - тебе придется идти вниз. Только так можно попасть на коронацию.
     -На коронацию?! - удивилась Аня и широко раскрыла глаза от удивления.
     -Да, - буркнул Слоненок недовольно, - на коронацию. Разве ты не знаешь, что тебе надо на коронацию? Экая ты недогадливая! Впрочем, тебя туда все равно не пропустят!
     -Это почему же? - возмутилась Аня.
     -Посмотри на себя! Ну - кто же в таком виде идет на коронацию?!
     -"Какой сердитый", - подумала про себя Аня и опустила глаза, чтобы понять, что же не так с ее видом.
     На первый взгляд все было в порядке - миленькое сине-белое платье, узорный передник с пышным бантом, правда - заляпанный какими-то пятнами - вот незадача, Аня совсем не помнила где умудрилась их посадить - на ногах туфли-лодочки, тоже запачканные. А ведь и вправду - ну как в таком виде во дворец?
     -Вот видишь? - печально сказал Слоненок.
     У Ани от такой новости на глаза навернулись слезы и, чтобы не заплакать, она поспешно спросила:
     -Насчет гриба... его положено есть?
     -Я бы не советовал тебе есть этот гриб, - произнес Розовый Слоненок, - его тут все едят, но кто знает, как он подействует на твои расшатанные мозги.
     Аня закусила губу, чтобы не сказать этому невыносимому типу какую-нибудь глупость. Слоненок меж тем начал потихоньку исчезать, пропадая по частям - хвост, лапы, туловище - пока не осталась одна голова, которая перед тем, как исчезнуть, все же соблаговолила добавить:
     -Можешь пойти по дороге из красного кирпича. Рано или поздно она приведет тебя к цели.
     После этого исчезла и голова, оставив лишь розовый хобот, очень двусмысленно смотрящийся на фоне отсутствия всего остального. А потом Аня поняла, что осталась одна.
     -Ну и ладно! - сказал она после короткого раздумья, - пойду по дороге, куда глаза глядят.
     Напоследок она из чистой вредности оторвала кусочек гриба и съела его, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего не происходило - видать, Слоненок врал.
     И она пошла по дороге из красного кирпича, звонко цокая туфельками. Места вокруг были удивительные! Небо было из синей акварели, чуть разбавленной белой гуашью. По сторонам росли аквамариновые рощи, тут и там виднелись масляные пастбища с замшелыми карандашно-штриховыми валунами и яркими акриловыми озерами, в которых водились рыбки Оригами. Тут и там среди травы паслись дикие Цворгозавры, носились пугливые Лыси со смешными кисточками на кончиках рожек. А вдалеке вставали величественные пастельные горы - розовые и фиолетовые.
     -Ох! - сказал Аня мечтательно, - как здесь красиво! И к тому же...
     -Дорогу! Дорогу! - внезапно заверещали у нее над ухом, - Дорогу курьеру!!!
     Аня испуганно обернулась и во все глаза уставилась на странное создание. Больше всего оно напоминало огромного краба, идущего на полусогнутых, и к тому же страдающего крайней стадией сколиоза. На спине у членистоногого громоздился мешок цвета хаки - с виду пустой.
     -Ой! - воскликнула Аня, - ты кто?
     -Не видишь что ли?! - истерично взвизгнул краб, - курьер! Грибки для Королевской кухни!!!
     -А зачем им грибки? - удивленно спросила Аня.
     -Не знаешь, что ли? - смягчился краб, - откуда ты только такая взялась... Все знают, зачем Королевской кухне грибки. Но зато никто не знают, кто их возит, - он снова пронзительно взвизгнул, - неблагодарная это работа! Неблагодарная!!!
     -Тяжело, наверное, таскать мешки с грибами?
     -А ты думала... - промолвил краб и устало сел на красный кирпич - с утра собираешь, а потом как нагрузишь целый мешок и с ним - до дворца. А до него знаешь сколько!
     -Сколько? - оживилась Аня.
     -Долго - сказал Краб, - идти и идти. Вот и сегодня - смотри какой мешок тащить, - и Краб качнул совершенно пустым мешком.
     Аня подумала и сообщила крабу:
     -Он вообще-то пуст.
     Краб взвился на месте:
     -Что?! Опять!? Опять!!! - он сдернул мешок и неверяще оглядел его, естественно - мешок оказался пустым, а на дне обнаружилась солидного размера прореха.
     - О нет, - простонал Краб и без сил опустился на тропинку, - не гожусь я для этой работы, - печально сообщил он Ане, - Вот когда был Домашний Мыш, грибки всегда поспевали ко столу. Но он был мастер, а как исчез, так теперь должен таскать Краб Снак. А Краб Снак никогда этого не умел! Слышите, никогда! - он подскочил на месте и погрозил далеким горам корявой клешней.
     -Почему же они выбрали тебя? - спросила Аня с сочувствием.
     -Почему, почему! Ну неужели непонятно? - Краб Снак уставился на нее черными глазами-бусинами, - Краб - это похоже на Крыс. А Крыс - это же почти что Мышь!!! Вот я и таскаю этот мешок в прожорливые глотки замковой свиты! - завизжал он, - Ну да ладно. Раз уж он пустой, мне беседовать недосуг. Пора снова набирать. Но спасибо, что предупредила, если хочешь что узнать - спроси. Чем смогу - помогу.
     -Уважаемый Краб Снак, - вежливо спросила Аня, - это дорога идет до самого дворца?
     -Насколько я знаю, эта дорога ведет к Полевому и Луговому Мышу. Можно идти в обход, но тебе так или иначе придется с ними повидаться, - сказал Краб, поднимаясь, - это все?
     Аня кивнула, хотя вопросов у нее накопилось целое море, но не хотелось мешать такому занятому Крабу.
     -Ну, тогда я пошел, - сказал Снак, - и вот еще что. Аккуратней с Жаббервохом. Что-то он лютует в последнее время, - и он затрусил в обратную сторону, пиная перед собой опустевший мешок. Аня хотела сказать ему, что мешок-то по прежнему дырявый, а значит - новая порция грибов тоже выпадет, но Краб был уже далеко.
     Тогда она пожала плечами и пошла вперед. По дороге обшарила карманы - мало ли что там может заваляться. Но правый оказался совершенно пуст, а в левом обнаружился длинный кухонный нож с черной рукояткой и надписью stainless steel на лезвии (как он только в кармане умещался - непонятно).
     -Из чего, из чего только сделаны девочки, - задумчиво пробормотала Аня и поместила нож за пояс.
     Тропинка вилась и вилась у нее под ногами и неожиданно уперлась в нарядную лубяную избушку, из трех труб которой струился синеватый угарный дым. Вернее - дым вытекал только из двух, а одна стояла просто так. Дверца была прикрыта и, так как больше ничего не оставалось, Аня осторожно постучала в нее.
     -Да! - сказал из-за двери тонкий голос, очень похожий на визг бедняги Краба, и ту и же его перебил еще один такой же, - входите!
     Аня вошла и оказалась лицом к лицу с двумя огромными мышами.
     -"Хорошо, что я никогда не боялась мышей", - подумалось ей.
     Мыши и впрямь казались кошмаром неврастеника - все покрытые густой лоснящейся шерстью - одна рыжая, другая черная, с серьезными усатыми мордами и умильно зачесанными за уши хохолками. Они неприветливо уставились на Аню черными влажными глазами. Между мышами на голом каменном полу стоял уродливо сколоченный стол, на котором стояла одинокая чашка, распространяющая сильный запах чифиря.
     -Ну, - наконец буркнул рыжий мыш (а это был явно он, хоть и ни в коей мере не напоминал джентльмена), - ты кто? И зачем пришла?
     -Ох, как похоже на Краба! - вырвалось у Ани. Вообще-то она хотела сказать нечто совсем другое, но недавняя встреча с крабом все еще стояла перед глазами.
     -Вот и нет, - сказал черный мышь, - это Краб похож на нас. С тех пор, как исчез Домашний, ему приходится входить в роль.
     -Но он так похоже пищит...
     -Крабы не пищат, - авторитетно сказал рыжий, - у крабов, между прочим, вообще нет голосовых связок.
     -Вернее есть, но они только шипят, - перебил черный.
     -Как змеи, - добавил рыжий.
     -У змей тоже их нету... - сказал черный.
     У Ани голова пошла кругом, и она поспешно сказала:
     -Да я не о том! Краб сказал, что дорожка ведет к Полевому и Луговому мышам...
     -Это мы, - сказал черный мыш, - разве не видно?
     Аня пригляделась и поняла, что это правда. Позади черной мыши висело несколько живописных полотен, изображающих цветущий весенний луг во всей своей красе. А у рыжей обретались исключительно пейзажи с унылыми желтоватыми степями, причем центральное место занимала картина Куинджи с волнующимся в лунном свете морем травы.
     -Значит - вы Полевой, а вы Луговой Мыш? А меня зовут Аня, и я...
     -Мы так и думали, - сказал рыжий Полевой Мыш бесцеремонно.
     -Опять, - печально сказал Луговой Мышь и отхлебнул чифиря, - вот если бы Домашний Мыш был с нами!
     -А что, кстати, с ним случилось? - заинтересованно спросила Аня.
     -Неважно, что случилось с ним, - веско молвил Луговой Мыш, - важно, что случилось с тобой. Тебе ведь надо на коронацию?
     -Да, и мне очень хотелось бы попасть побыстрее.
     -Бесполезно, - сказал Полевой Мыш, - даже если ты доберешься до дворца - ты не сможешь попасть в подвал, где проводится коронация.
     -Почему коронация проводится в подвале? - спросила Аня, присаживаясь за стол.
     Мыши фыркнули и закатили глаза - мол, бывают же на свете идиоты.
     -А где же она может проводиться? - сказал, наконец, Луговой, - ведь она должна быть скрыта от посторонних глаз! Что же это за коронация - у всех на виду? Да не о том речь! Попасть во дворец можно только через черный ход, а где он находится, как раз и знал Домашний Мыш. Он ведь так долго развозил грибы для Королевской кухни. Уж он-то точно помог бы тебе. Но он пропал. - неожиданно печально закончил он.
     -Так что без него Коронация тебе не светит, - добавил Полевой Мыш и подвинул к Ане чашку.
     От мысли о том, что коронация не состоится, Ане стало так грустно, что она храбро отхлебнула из чашки и тут же обнаружила, что в ней был вовсе не чай, а некое зелье, от которого захватило дух и все малость поплыло перед глазами.
     -Что же мне делать? - жалобно спросила Аня, - может быть, войти через парадный вход?
     Мыши вздрогнули, дружно покосились за дверь, а Полевой Мыш поспешно отобрал свою чашку.
     -Ты что! - сказал он, - и думать не моги! Там же Бешеные Псы!
     -Кто? - удивилась Аня.
     Полевой Мышь покосился на собрата и, подсев поближе, чуть слышно зашептал:
     -Бешеные Псы. Бойся их. Они тут главные. Их все боятся. Они всегда в черном. В черных костюмах-тройках, в черных очках. С большими черными пистолетами.
     -Да, пистолетами! - вставил Луговой Мыш тонким голосом.
     -На черных машинах, - произнес Полевой Мыш.
     -С черными мыслями... - сказал Луговой.
     -Хорошо, хорошо, - вмешалась Аня, - я уже поняла, что идти через парадный вход не стоит. Но как же попасть внутрь?
     -Не знаю, - нервно подрагивая, вымолвил Луговой Мыш, - но по мне - так лучше к Жаббервоху в пасть, чем к этим.
     -Вот и Домашний тоже так думал, - мрачно сказал Полевой и разом втянул в себя половину не-чая. Глаза его затуманились.
     -А может - то была Мышеломка, - произнес Луговой.
     -А может...
     Аня сердито затрясла головой. Мыши, похоже, совсем ушли в себя. Мордочки их уныло склонились к столу.
     -Эй, так что же мне делать?
     -Идти во дворец, - понуро сказал Полевой Мыш.
     -И постараться не попасться Бешеным Псам, - добавил Луговой.
     -К тому же тебе их следует опасаться только до Коронации. После нее ты станешь Черной Королевой, а ей подчиняются все-все-все, - произнес Полевой.
     -Кроме, разве что, Жаббервоха, - откликнулся Луговой, - и может быть - Мышеломки.
     -Да кто же это? - удивилась Аня, - они такие страшные?
     -Да как тебе сказать, - заметил Луговой Мыш, отодвигая от себя чашку, - насчет Жаббервоха я могу сказать одно: Жаббервох - это Жаббервох, его все знают.
     -Если его увидишь, не перепутаешь, - ухмыльнувшись, добавил Полевой.
     -Когда он был маленький, - продолжил Луговой, - он написал в сочинении о самоопределении "Я - это я, и никто другой". С тех пор его совершенно невозможно спутать с кем-то еще.
     -А Мышеломка?
     Мыши помрачнели еще больше и посмотрели друг на друга:
     -Расскажем ей? - спросил Полевой Мыш.
     -Хорошо, мы расскажем тебе о Мышеломке, - со вздохом сказал его напарник, - это долгая и в высшей степени поучительная история. Но перед этим я хочу дать тебе совет: все таки постарайся найти Домашнего Мыша. Может быть - еще не поздно. А теперь... ты готова слушать?
     -Я готова, - сказала Аня и поудобнее устроилась на жестком стуле.
     Луговой Мыш артистично откашлялся, покосился на кружку с не-чаем, но там было пусто. Он печально вздохнул и начал:

Мышеломка.
И вот пришел тот день и час,
Когда, набравшись сил,
Я лихо к делу приступил,
То дело - первый класс!
И то и это я смешал,
В единый липкий ком,
И шерсть моя поднялась враз,
И стало все путем.
Добавил маковой травы,
Немного конопли,
А сверху жбан белиберды
Для крепости подлил.
Там сок пейотля утопал,
Зеленый, как грифон,
Его аналог закипал,
Придав отвару звон.
Там синтезметики вились,
И синий молочай,
Агава с экстази слились
Ведь я готовил чай.
О да, друзья - о чае том
Отдельный разговор.
И если взялся ты варить,
То до конца будь спор.
Зато уж если ты сумел
Отвар свой доварить,
Кричи Ура! Кричи Гип-гип!
И можешь после пить.
О, чуден чай, и странен сон,
Что он тебе дает,
И расцветает небосклон,
И легок твой полет.
О, в замечательных цветах,
Раскрасит серый мир,
Ты лучше всех, сильнее всех,
И сотен ты кумир!
Велик улет, и мощен тот
Сверхтермоядерный приход!
Да, чай хорош, но у него,
Проблема есть одна
Как инь и янь, как свет и тьма,
Другая сторона.
Она не видна, не слышна,
Но есть и там, и тут,
Ее боится малышня,
И взрослые сбегут,
Услышав имя - ведь ее
Все Мышеломкою зовут.
О ней услышал в детстве я,
Мне рассказала мать:
Не вздумай тоже чай создать,
А то придет беда.
От этой пакости, сынок,
Скончался твой отец,
Он был как ты - большой гордец,
И вот - не повезло.
В один ужасный день и час,
Собрался папа твой
Сварить великий чудо-чай,
Поспорить со судьбой.
Ингредиентов тучу он
Враз намешал в котел,
Налил в отвар и то и се,
Смешавши в липкий ком,
Он добавлял растений сок,
И порошки и гон,
Веселых ампул перезвон,
Барбитуратов легкий ток.
О, это был всему венец:
Большой был мастер твой отец!
Вот знай, сыночек, он достиг,
Решенья своего, чай был готов,
Он выпил чай... И с нами нет его.
В пылу страстей, среди огней,
Поникла голова,
И не заметил, как его
Вдруг Мышеломка забрала.
Тяжел рассказ, но правда он,
Как жуткой ломки перезвон.
О, бойся Мышеломки, сын!
Мне говорила мать,
Она любого гордеца
Способна обломать.
Среди цветов и ярких фей,
Чудесных грез сплетень,
Придет она, и над тобой,
Восстанет Мышеломки тень!
О мама, ты была права
Уже не в первый раз.
Но дело моего отца,
Продолжу я сейчас.
Мне снится чай, и мнится он
В моем родном лугу,
И не попробовать его,
Теперь я не могу.
Колес цветастый паровоз
В котел я отогнал,
Аниса корень, жаб принес,
Ядреный самопал,
Там белладонны на пару
Кружились лепестки,
Болиголов и волчий глаз,
Как средства от тоски.
Хинин, мышьяк и чайный гриб
В обнимку с наждаком,
Псилобицин и цианид,
Кипели там рядком.
Там редкий зверь-болиголов,
И черный мухомор,
Поганка гиблая и мох,
Что вызывает мор.
И антидепрессантов ряд,
Включился в общий хор,
Аминазин и торазин,
Я над котлом растер.
Морфин там дико клокотал,
Снов испуская пар,
И перца красного пожар,
В отвар вдобавок пал.
О, что за дух и аромат!
Проносятся часы,
Глаза мои, как день, горят,
Топорщатся усы!
Немного этого, того,
Муры, тупизмов, ерунды,
И глупость сразу заодно,
Полфунта чепухи,
И побрякушек, лживых слов,
Туда наговорил,
Три грамма чуши положил,
А сверху посолил.
Потом добавил я понтов,
И вопли мартовских котов,
Пробирку боевых бацилл,
Потом подальше отступил,
И понял я: мой чай готов.
Не в силах больше продохнуть,
Поверить я не смел,
Что смог я дело провернуть,
Достичь, чего хотел.
О, мама, где же ты была,
Когда я чай свой пил?
Быть может, ты б меня спасла,
И я бы дальше жил...
Дурных надежд горячий ком,
Встопорщил мою шерсть,
Я выпил чай одним глотком,
Забыв про все, что есть.
Забыл страшилки и стишки,
Советов мудрых хор,
Я выпил все - и в тот же миг,
Мир изменил узор...
Но где же краски, что за тьма
Застлала яркий свет,
Где чудных сновидений слет,
Где термоядерный приход, -
Ну почему их нет?!
Кричал я громко, чуть живой,
В заплывший тьмою день,
А над моею головой
Вставала Мышеломки тень! И...

     Тут Луговой мыш неожиданно запнулся и вытаращенными от ужаса глазами уставился куда-то Ане за спину. Тут Аня обнаружила, что последние две минуты в избушке совсем темно, а откуда-то сзади нарастает ужасный ржавый скрип, который точно не может принадлежать ничему хорошему. Мыши в ужасе замерли на своих местах, тыкая непослушными лапами куда-то в окно. Их рты шевелились, не в силах выговорить страшное для них слово. Аня вскочила из-за стола и поспешно покинула домик, оставив Полевого и Лугового Мыша разбираться с их непонятными (и наверняка ужасными) проблемами.
     Аня бежала долго и остановилась, только когда окончательно запыхалась. На бегу она несколько раз оборачивалась, и ей показалась, что она видит, как некая исполинская, ржаво-стальная дуга с поблескивающими острыми зубьями вздымается над крохотной избушкой для последнего, завершающего удара.
     Которого, впрочем, так и не последовало. Какая бы судьба ни постигла мышей, громогласной она не была. В дальнейшем Аня пришла к выводу, что никакой мышеломки не было, а то, что она видела - последствия неумеренного распивания их "чудесного" чая.
     Пейзажи вокруг разительно изменились. Куда-то подевались лужайки, рощи, да и горы тоже куда-то исчезли. Зато кругом была лесостепь, под ногами шныряли на трехпалых ногах мохнатые верткие курницы, разевающие клювики для подачки, росли смокурницы и дымились смолокурницы. Было тут тихо и спокойно, так что Аня решила, что это - замечательное место, чтобы остановиться и подумать.
     Она присела под зонтиком раскидистой смокурницы и стала решать, что делать дальше. Дорога из красного кирпича куда-то исчезла (здесь все вообще менялось очень быстро), а значит - в королевский дворец уже не попасть. Оставалось одно - попытаться отыскать Домашнего Мыша, что бы с ним ни случилось.
     Под пушистой кроной смокурницы было так уютно, что Аня сама не заметила, как задремала. Разбудил ее некий шум, похожий на шелест древесных крон, или на шум волн. Аня подняла голову и тут же распахнула глаза от удивления.
     По дороге шло войско! И какое - кольчуги, шлемы, над воинством развевались яркие красные штандарты с двумя золотыми окружьями. Солдаты красиво маршировали, их экипировка сверкала, а сапоги вздымали тучи пыли. Но самое странное заключалось в том, что глаза воинов были плотно закрыты, а на лицах играла блаженная расслабленная улыбка. И, кроме того, каждый из них тихонько напевал себе под нос: "Когда поют сондаты, когда поют сондаты, когда поют сондаты..." так, что их речь сливалась в единый смутный шелест. Во главе колонны шагал Пелиморфий в длинном черном плаще.
     -Ой, а вы кто? - обратилась Аня к нему, потому что он был единственный бодрствующий из всей этой сонной армии.
     -Насколько я знаю себя, то могу предположить, что ответ на твой вопрос будет "я", то есть, в сущности - это та сущность, которая содержит в себе кодированную информацию о моей энерго-информационой ДНК.
     -Что-что? - переспросила Аня ошарашенно. Из всего сказанного она не поняла ровным счетом ничего.
     -Ну, - сказал ее собеседник, - Я Пелиморфий, если тебе так понятнее.
     -А что это значит?.. вообще-то, я хотела сказать добрый день, - произнесла и тут же поправилась Аня.
     -А кто тебе сказал, что сейчас день? - спросил Пелиморфий удивленно.
     Аня внимательно посмотрела на небо и увидела там нарисованное яркой желтой тушью солнце - судя по всему - пока она спала, светило вскарабкалось почти в зенит.
     -Ну, - сказала она, - меня всегда учили, что если на небе светит солнце, то это скорее день, нежели ночь.
     -Мне понятен ход твоей мысли, - произнес Пелиморфий, не сбавляя шага, Аня сама не заметила, как стала шагать рядом, - но в погоне за объективностью ты не учитываешь субъективную точку зрения. А субъективно мы видим, что каждый из моих солдат спит. А если они спят, то значит - для них ночь, потому что солнца они не видят. Дальше, если учитывать теорию вероятностей, а также эффект масштаба и так называемую "ярость толпы", мы можем заключить, что если такое огромное количество людей спит и думает, что сейчас ночь, значит так оно и есть.
     Стараясь не отстать от быстро шагающего Пелиморфия, Аня пропустила большую часть речи, но заявление о том, что сейчас ночь, она посчитала возмутительным и потому сразу попыталась доказать это собеседнику.
     -Не знаю, как насчет субъективности, но по законам небесной механики никак не может быть ночь только от того, что столько людей спит. Спать можно и днем. И, кроме того, можно предположить, что солнце на небе - это луна, которая отражает настоящее солнце, ведь луна не может отражать тепло, а сейчас тепло и светло, а значит - настоящее солнце вовсе ничего не отражает, потому что это настоящее солнце, которое отражать ничего не может, или может... и... - тут она окончательно запуталась и попыталась привести более веский довод, - но ведь мы-то не спим!
     -Кто тебе сказал? - удивленно спросил Пелиморфий, - мы тоже спим!
     -Но мои глаза открыты! - возмутилась Аня.
     -Что из этого? Мои тоже открыты, но это не значит, что я бодрствую. Просто кто-то спит с открытыми глазами, но это не значит, что он чем-то лучше, чем тот, кто с закрытыми. Просто они решили, что им так лучше.
     -Как можно решить, что спать лучше? Вот я, например. Если я буду спать, то я не смогу попасть на коронацию. А если не попаду на коронацию, то меня не сделают королевой.
     -Черной королевой! - вставил Пелиморфий.
     -А значит, мне нельзя спать! - заключила Аня с торжеством, - и я не сплю!
     Пелиморфий тяжело вздохнул и прикрыл глаза - может быть раздумывал, что бы такого умного сказать, а может, просто задремал, подобно всем его солдатам.
     -Милое дитя, - наконец сказал он бесконечно терпеливым тоном, какой обычно используют учителя младших классов, - дело в том, что ты тоже спишь!
     -"Ох, - подумала Аня, - чего только от него не услышишь! Может быть, я и вправду сплю? Сплю под деревом, и мне снится сон, что я иду и разговариваю. А может быть - я сплю в своей постели и мне снится сон, что мне снится сон, что я иду и разговариваю? Ох, так и с ума сойти недолго"!
     -Видишь ли, дитя, вся наша жизнь - это сон, - продолжил меж тем Пелиморфий, - мы спим, и нам снится то, что нам снится. Вот посмотри на моих сондат - каждому из них снится, что он идет по дороге, а вокруг него идут остальные, и каждому из идущих снится он. Таким образом, они снятся друг другу, и только таким образом продвигаются вперед.
     -Как все сложно! - уважительно сказал Аня, - но ведь если я сплю, то я не смогу попасть на коронацию!
     -Наоборот, - молвил Пелиморфий, - только таким образом ты и можешь туда попасть!
     Аня вдруг и вправду захотелось лечь сейчас под ближайшим деревом и немножко подремать - хотя бы просто для того, чтобы избежать мудреных речей Пелиморфия. Но это было бы в высшей степени невоспитанно.
     -Видишь ли, - продолжил ее собеседник, - я не знаю, как у вас, а у нас в царстве дива только таким образом и можно попасть хоть куда-то. Необходимо заснуть и увидеть сон, в котором ты куда-то идешь, а то у тебя есть шанс так и застрять где-нибудь на полпути и болтаться там, как бедняга Краб Снак на дороге из красного кирпича.
     -Хорошо, - сказал Аня, - значит, чтобы двигаться, мне надо заснуть. Но если я сплю, как же я могу знать, куда мне идти?
     -В этом и есть основная трудность, - произнес предводитель сондатов, - надо уметь выходить в ОС!
     -Куда? В нос? - переспросила Аня.
     -В ОС, - назидательно молвил Пелиморфий, - ОС - это Остров Сновидений, хотя некоторые его переводят как Осознанный Сон, Осознание Себя, Откровенное Созидание и даже Осторожно-Слоны!
     -А зачем в него выходить?
     -Да потому, что только так ты сможешь управлять им! Если ты знаешь, что жизнь - это сон, а сама ты спишь, то значит - ты можешь пожелать, чтобы тебе приснилось, что ты попала на коронацию! Но при этом очень важно не проснуться.
     -Но что же будет, если я проснусь? - спросила Аня, - и как сделать сон осознанным, и как мне, в конце концов, тогда попасть во дворец?!
     -Для начала, - сказал Пелиморфий, - надобно научиться в ОС выходить. Разные существа по-разному пытаются это сделать. Вот, например, Полевой и Луговой Мыши пользуются своим знаменитым чаем, Краб Снак и вся королевская дворня питается своими грибками, и, поверь мне, это далеко не самый худший способ выйти в ОС! Розовый Слоненок вообще способен сделать это силой воли - очень редкий случай. Жабервох это делает с помощью чужого страха. Бешеные Псы разрушают себе мозги. Мои сондаты используют самый простой способ - они собираются вместе и снятся друг другу, и тем самым дружно маршируют в ОС. Ну а можно сделать это самовнушением.
     -Это как же? - спросила Аня.
     -Просто ты концентрируешься и начинаешь говорить себе под нос: "Я хочу выйти в ОС, я хочу выйти в ОС, я хочу выйти в ОС" - и примерно на десятитысячный раз ты вдруг обнаруживаешь, что ты уже давно туда вышел. Так, что способов много, просто выбери какой тебе по душе.
     -Ох, - сказала Аня и крепко задумалась, - А никак нельзя без этого выхода?
     -Ну, тебе все равно придется куда-нибудь выйти, - произнес Пелиморфий рассудительно, - Если ты не выйдешь в ОС, ты выйдешь в Астрал, а если не выйдешь в Астрал, то... страшно подумать, куда ты можешь выйти! Так, что мой тебе совет - выходи лучше в ОС.
     -Ну, хорошо, - произнесла Аня, - я попробую. В конце концов, я всегда могу проснуться.
     -Как можно проснуться, если ты спишь во сне? Проснуться можно только в другой сон, попомни мои слова.
     -А если проснуться и из того сна?
     -Ты проснешься в жизнь, - сказал Пелиморфий, - но так как жизнь - это сон, то получается, что ты вернешься к началу.
     У Ани голова закружилась от этих бесконечных сонных круговоротов. Но что-то надо было делать, потому что ей надо во Дворец, и она решила попробовать самовнушение. Для надежности она все таки доела запасы грибков из кармана и зажевала их сочным антрацитовым плодом смокурницы, после чего прикрыла глаза и принялась твердить:
     -Хочу выйти в ОС, хочу выйти в ОС, хочу выйти в ОС, - иногда она ошибалась и у нее получалось то нос, то лось, то хвост, но она продолжала твердить мантру.
     Аня так сконцентрировалась на этих словах, что не заметила, как вляпалась в холодную соленую воду.
     -Ой! - вскрикнула она, поспешно открывая глаза.
     И обнаружила себя на длинном пустом пляже. Пелиморфий куда-то исчез, над горизонтом вставала длинная красная полоса со счетчиком процентов посередине, а грозные воины превратились в волны. Было тут тихо и очень пустынно.
     -Как же так, - удивленно спросила Аня, - у меня получилось? Но куда же мне тогда идти? Или плыть?
     Море ответило ей равнодушным молчанием, накатывая сероватые волны на пляж. В пене кишели какие-то маленькие, верткие существа, природу которых было довольно трудно определить. Впрочем, Аня довольно быстро поняла, что виновата во всем сама - ведь это, без сомнения было море вопросов, которое возникло у нее на дорожке из красного кирпича. Изогнутые дугой вопросы так и кишели в мутных морских глубинах, периодически встречаясь там с ответами и затевали с ними кроткие яростные схватки.
     -Как ты невоспитанная, - сердито сказал себе Аня, когда поняла, что плыть через море ни в коем случае не хочет, - не смогла удержать свои вопросы при себе. И что же теперь делать?
     Отвечать ей никто не хотел, и она побрела вдоль унылого пляжа, потому что больше идти было некуда. По дороге ей почему-то пришли на ум устрицы, и она принялась твердить себе под нос некий странный стишок, с таким же усердием, как раньше твердила про выход в ОС, попутно разглядывая серые песчинки под ногами.
     -... молчали, потому что их съели до одной, - задумчиво произнесла она, подняла голову и увидела устриц.
     Устриц было трое. Они были большие, откормленные и прямоходящие. Еще они о чем-то оживленно спорили. Аня подошла поближе, но, так как спорщики не обращали на нее никакого внимания, она громко откашлялась и вежливо сказала:
     -Уважаемые устрицы, не подскажете ли, как мне попасть на тот берег моря?
     -А разве у этого моря есть тот берег? - спросила одна из устриц, - по мне, так есть только этот. Ведь если ты будешь очень долго идти по пляжу, рано или поздно ты окажешься там и поймешь, что все время ты шла по этому берегу.
     -Но это все совершенно не важно, - сказал другая устрица, - не хочешь ли сыграть с нами "Устрицы и жемчужины"?
     -Ой, - сказала Аня, - А это как?
     -О! - произнесла первая устрица, - это очень сложная игра!
     -Величайшие умы бились над ней, но так и не смогли выиграть, - добавила ее соседка и повернулась боком. Аня заметила, что глаза у устрицы располагались на разных боках, и ей то и дело приходилось поворачиваться из стороны в сторону, чтобы смотреть обоими глазками.
     -Неужели она такая сложная?
     -Такая, что больше с нами никто не берется играть! - произнесли устрицы хором.
     -И нам приходится играть самим с собой, - сказала первая устрица.
     -А это неинтересно, мы же знаем ответ, - добавила вторая, - ну - что ты будешь делать?
     -Хорошо, я попробую. Только объясните мне правила, - попросила Аня.
     -А правила как раз просты! - объявили устрицы, - в одной из нас жемчужина, а в двух других нет. Мы ложимся на песок, вот так, - и они улеглись на песок, став похожими на самых обыкновенных устриц, только очень больших, - а ты отгадываешь, у кого из нас жемчуг.
     Аня кивнула. Устрицы встали перед ней и раскрылись одним движением. Две и вправду оказались пусты, а в одной такая красивая белоснежная жемчужина, что Ане тут же захотелось получить такую себе.
     -Приготовься! - серьезным тоном сказала первая устрица, - мы перемешиваемся.
     И они начали бегать вдоль пляжа, то и дело меняясь местами, подбадривая себя гиканьем и смешливыми возгласами. Аня приметила, что устрицы с жемчугом была немного темнее соседок. Поэтому, когда они угомонились и улеглись на песок, она, не колеблясь, указала на темную и, естественно, выиграла.
     -Ты победила! - воскликнула темная устрица, - я не верю своим глазам! - и в подтверждение слов завертелась на месте, поглядывая то правым, то левым глазом.
     -Как тебе удалось? Как ты смогла? - завопили ее соседки и добавили хором, - ты воистину проницательна!
     Аня снисходительно улыбнулась, потому что здесь до сих пор никто не хвалил, и сказала:
     -Хорошая игра, а теперь можно мне эту жемчужину?
     -Но это не все! - вдруг заявила первая устрица, - один раз не считается. Из него даже статистики не вывести.
     -Да, да, не вывести! - добавили соседки, - нужно еще раз, может быть - тебе просто повезло!
     -Ну, я готова сыграть еще раз.
     -Еще раз! - зычно объявила темная устрица, и они вновь начали перемешиваться, - на этот раз мешаемся дольше!
     -Эта, - сказала Аня, указывая на темную.
     Устрицы поднялись, мрачно переглянувшись.
     -Ты опять победила! - сказала темная, - как тебе это удается?
     -Может быть, интуиция? - предположила Аня.
     -Ты все еще хочешь жемчужину? - спросила вторая устрица, - может быть, что-нибудь другое?
     -Я думаю - все таки жемчужину.
     -Ну, хорошо! - сказал темная, - только для этого ты должна еще раз сыграть в "устрицы и жемчужины". В конце концов, число три - всему голова. И... перемешиваться мы будем долго.
     Устрицы переглянулись друг с другом, а потом покосились на Аню - их взгляды явственно говорили: "Ну не может же она выигрывать вечно! "
     -Мешаемся! - завопила темная, и они начали свой бег.
     На этот раз "Устрицы и жемчужины" продолжали так долго, что Аня устала стоять и присела на серый песок. Море вопросов шумело совсем рядом. Аню стало жутко клонить в сон, но она вспомнила, с каким трудом вышла в ОС и поспешила взбодриться, умывшись водицей из моря вопросов. Вода отдавала какими-то травами, от нее сразу посвежело в глазах и зашумело в голове.
     Вовремя - оказалось, что устрицы уже лежат на песке, умоляюще глядючи на нее своими единственными на верхней половине глазками. Их взгляды говорили: "ну, проиграй хоть раз! ". Ане было их жалко, но она была твердо уверена, что ей нужна эта жемчужина, поэтому она тяжело вздохнула и молвила:
     -Темная!
     -Она выиграла, - печально сказала первая устрица, - она все время выигрывает. Кто она такая, черт побери?!
     -Это та, которая идет на коронацию, - ответила ей светленькая соседка и, поднявшись с песка, гневно бросила Ане, - ты хуже Жаббервоха! Он, по крайней мере, позволяет себе хоть иногда проигрывать.
     -Хотя он все равно потом отбирает жемчужину силой, - грустно добавила темная устрица, и печально спросила, - ты все еще хочешь наш жемчуг?
     -Хочу, - ответила Аня, - в конце концов, я ее честно выиграла, не забывайте.
     -Отдать, - защебетали устрицы, - придется отдать.
     И перед ошеломленной Аней на песке возникла целая куча весьма странных вещей. Она удивленно покопалась в них и извлекла на свет бабочку- жемчужницу. Еще в куче обнаружилась упаковка зубной пасты "жемчужная", ночной крем "черный жемчуг", пособие "Разведение жемчуга в домашних условиях" из серии "Домашний ювелир", книжка романтических стихов "Небесный жемчуг" совершенно неизвестного автора, стопку полотенец со штампом гостиницы "Рэдиссон - жемчужная", упаковку глазных капель "жемчужный блеск" и, наконец, иллюстрированный альбом "Крым - жемчужина юга".
     Аня непонимающе подняла глаза от груды сокровищ на устриц, которые сгрудились вместе и смотрели так, словно говорили: "Ну, ты получила что надо? Так почему ты еще здесь?"
     -Мне нужна жемчужина! - сказала Аня и поднялась на ноги, - Не сердите меня, ведь я будущая королева!!
     Получилось так грозно, что устрицы вздрогнули, словно их в очередной раз посетил сам Жаббервох. С тяжким вздохом темная раскрылась и к ногам Ани подкатилась жемчужина - большая, как долго зревший на юге апельсин. Аня подняла драгоценность с песка и, любуясь, повертела ее в руках - с одной стороны жемчужины имелась проба, а другую венчал фиолетовый инвентарный номер.
     -Так-то лучше, - сказала свежеиспеченная владелица драгоценности.
     Так как устрицы явно больше не хотели ее видеть, Аня поспешно покинула этот отрезок пляжа. С собой она взяла только пару полотенец, жемчужину и упаковку глазных капель - просто так, на всякий случай.
     Уходя, она успела услышать, как одна устрица недовольно пробурчала другой:
     -Может быть - нам все таки стоит начать перекидывать жемчуг друг другу?
     Пляж все тянулся и тянулся - похоже, у него и вправду был только один берег - уж больно он был нескончаем.
     -А если у него только одна сторона, - думала Аня, размеренно шагая вдоль моря, - то кто же тут может водиться? Кто-нибудь, кто имеет тоже только одну сторону? Например - какие-нибудь камбалы, мидианы и амебиусы?
     От размышлений ее отвлекли звуки чьих-то голосов. Раздавались они дальше по побережью и звучали так неприветливо, что Аня поспешила отойти прочь от берега и углубиться в заросли роскошных розовых гигацинтов. Она прошла немножко вдоль берега и осторожно выглянула наружу.
     Зрелище, представшее ее взору, было странным и удивительным. У самой кромки моря аккуратным рядком стояло несколько черных, лакированных "мерседесов", вокруг которых расхаживали люди в аккуратных черных же костюмах-тройках, в белых рубашках и черных галстуках. В ухе у каждого была черный проводок наушника, в руках они сжимали черные ружья очень неприятного вида, а на лице у каждого красовалась черная маска, изображающего оскаленного пса-ротвейлера. Аня поняла, что, по всей видимости, это и есть пресловутые Бешеные Псы.
     Люди в черном, злобно ругаясь, нависали над сгрудившимся в трясущуюся кучку сказочными существами, каждый из которых не был похож на другого, из которых выделялись знакомые силуэты краба Снака и Розового Слоненка. Видно было, что Снаку достается особенно.
     -Ну это что такое, а? - орал на него из под своей маски Пес, - ты почему всяким посторонним направление указываешь, а? Ты, минтай колченогий!
     -Я... ваша милость... - бормотал Снак, - я не знал... не хотел...
     -Ты хотел!! - заорал Пес, - ты прямо сказал про дорожку из красного кирпича! - и он сделал шаг к крабу, отчего тот съежился до земли.
     -Ваша милость... - запричитал он, - простите, ваша милость... в последний раз... жизнь клянусь...
     -Да ты что? Грибков обожрался? Может быть, утаиваешь от королевской кухни?! - и Бешеный Пес звучно передернул затвор - краб пал наземь и прикрыл обреченно глаза.
     -Вы куда смотрите?! - проорал Пес к остальным, - из-за вашего попустительства по царству дива шатаются всякие отморозки! Вы что, снова хотите получить короля-идиота? Опять?!
     -Да кто ж виноват, что к нам такие приходят... - пробормотал кто-то из созданий и поперхнулся словами, когда на него нацелили ствол.
     -Не бейте... - пропищал краб с песка, - там еще мыши были...
     -С мышами мы еще разберемся, - молвил Пес, - а что касается тебя... Я бы отрубил тебе голову, но у тебя ее нет, поэтому мы тебя просто шлепнем. Так, что приготовься, Крабовый Салат!
     -На вашем месте я бы не стал этого делать... - вставил слоненок.
     -А тебе что за дело, мистер Розовый Слоненок?! - завопил Бешеный Пес, оборачиваясь к нему и наставляя на него ружье, - не ты ли посоветовал ей идти во дворец?
     -Вполне возможно - это был гриб, - предположил кто-то из толпы, - в конце концов, они же вели разговор на грибном поле.
     -Молчать!!! - рявкнул Пес. Существа испуганно притихли. Слоненок с хмурой иронией наблюдал за происходящим.
     -По мистеру Розовому! - скомандовал Пес, - Приготовиться...
     -И это делать я тоже бы не стал, - сказал Слоненок.
     -Это еще почему? - удивился Пес.
     -Пытаясь застрелить Розового Слоненка, вы подтверждаете для себя факт его существования. А так как на самом деле я не существую, это может стать лишь подтверждением вашей собственной умственной несостоятельности. Кроме того, Розовых Слонят может быть сколько угодно, в зависимости от длины приступа.
     Бешеные Псы задумались - видимо - решали, признать ли его реальностью.
     -К тому же - после этого я обязательно пожалуюсь Жаббервоху на то, что вы окончательно потеряли совесть, - добавил Розовый Слоненок мстительно.
     Пес злобно сплюнул и махнул рукой, но прежде чем кто-то из его подручных смог нажать на курок, Слоненок растворился в воздухе, оставив лишь одинокий розовый хобот, который сделал в сторону Псов невежливый жест и тоже исчез.
     Предводитель Псов некоторое время побуйствовал перед притихшими созданиями, потом, грязно ругаясь, указал на них:
     -А вы! Вы - запомните! Чужакам помощи не давать! Дорогу не указывать! В ОС не выпускать! И, самое главное - НЕ ПОИТЕ ЕЕ ЧАЕМ! И прочей психотропной дрянью!
     Существа истово закивали, с благодарностью глядя на Пса.
     -Вот и хорошо, - устало сказал он, жестом указывая перенацелить ружья на слушателей, - вы же не хотите новой безумной черной королевы?
     Создания замотали головами. Пес посмотрел на них и скомандовал:
     -Огонь, пли!!!
     Бешеные Псы нажали на спусковые крючки, и из стволов с хрюкающими звуками вылетели алые флажки с черными стрелками и вышитой золотом надписью: "БАНГкок Хилтон".
     Не выдержавшие нечеловеческого напряжения существа дружно повалились в глубокий обморок.
     После этого сцена пришла к завершению, и перед ошеломленным Аниным взором предстала вереница черных "мерседесов", яростно буксующих в песке прежде, чем уехать. Вскоре берег опустел и стал совершенно безлюдным, если не считать мелких писклявых гаек, бродивших в поисках пищи и поклевывающих неподвижно лежащих существ.
     -Странные какие-то, - фыркнула Аня, подводя итог встречи, но решила в будущем псов по возможности избегать.
     Так как вглубь берега шагать ей совершенно не хотелось, она вновь двинулась вдоль береговой кромки, высматривая что-нибудь, похожее на лодку. К сожалению, ей попадались только кашалодки, да и то такие дикие, что не подпускали себе ближе, чем на три метра.
     Вконец отчаявшись найти какое-нибудь плавсредство, Аня обратила свой взор на берег и сразу увидела маленький белый домик. О, что за чудо был этот домик! В псевдовикторианском стиле, крашеный в белую краску, с резными зелеными ставнями, он располагался в чудесном садике, который, правда, состоял из одних лишь камней, хотя это и не сразу бросалось в глаза.
     Аккуратными буквами, вытянувшимися веселой дугой над низенькой дверью домика было написано: "НАШ ДЗЕН".
     Ане название показалось знакомым, но чем именно - она совершенно не помнила.
     -О, что за чудесный домик! - воскликнула она, - наверняка - в нем живет кто-то добрый и вежливый, - она помолчала и с надеждой добавила, - и вменяемый.
     Аня подошла к дверке и осторожно постучала: Тук-тук.
     -Цок-цок, - ответили изнутри, - входи, милочка!
     Открыв дверь, Аня оказалась лицом к лицу с овцой. Конечно же, это была овца, и пусть она была чересчур крупная и имела не очень добрый вид, все равно - Аня поняла, что попала по адресу.
     При виде ее овца проворно соскочила с антикварного кресла-качалки и, галантно повернувшись, кивнула гостье:
     -Вот и хорошо, что пришла. Ты проходи... усаживайся.
     Овца оказалась очень коренастой, в темных чулках, а на спине у нее обнаружилась довольно крупная кумачовая звезда. Кроме того, у хозяйки дома имелись рога, которые подошли бы скорее горному туру, отчего овечка имела слегка демонический вид.
     -Здравствуйте, меня зовут Аня, - сказала Аня, - я вам не помешала?
     -Нет-нет, дорогуша, - сказала овца, - я еще не успела приступить к самому главному.
     -К главному?
     -Ты присаживайся, дитя мое, - молвила овца, вновь опускаясь в свое кресло, - Будь уверена в том, что пришла по адресу. Готова ли ты услышать истину?
     -Если только она истинная, - сказал Аня с сомнением.
     -О, самая что ни на есть истинная! - провозгласила овца, доставая из под качалки толстенный том в кожаном переплете, - это истина из "Настольного учебника прописных смыслин" от талантливого литератора и философа Коровы Му. В общем-то, я его терпеть не могу, но иногда это жвачное может поведать о смысле жизни.
     -Так что же пишет Корова Му насчет самого главного? - спросила Аня.
     Овца величаво воззрилась на нее - глаза животного сияли светом высокой истины:
     -Самое главное, Аня, - сказала овца торжественно, - это вовремя чистить уши ватными палочками!
     Повисла величественная тишина, и прошло не меньше минуты, пока Аня пришла в себя и нарушила молчание:
     -Что? В-ватой? Какой ватой?!
     -Какой, какой, - сказала овца весело, - сахарной, конечно.
     Только сейчас Аня заметила, что в домике сильно пахнет какими-то лекарственными препаратами, а пол весь усеян использованными ватными тампонами на спичках.
     -Я наверно, пойду, - решила она, - мне, конечно, очень приятно ваше общество, но...
     -Сиди! - строго сказала овца, - лекция о чистке ушей еще никому не была лишней! Кроме того, тебе все равно понадобится платье на коронацию.
     -Но у меня есть платье! - возмутилась Аня, потом опустила глаза на измазанный бурыми пятнами передник и осеклась.
     -В таком платье тебе никто не коронует, милочка, - произнесла овца наставительно, - никому не нужна королева-замарашка. Я сделаю тебе платье - отличное замечательное платье. Черное, как день, нежное, как дерюга, с розовыми блестками, пахучее, как цветок Агавы. Тебе нужно такое?
     -Ох, это было бы замечательно!
     -Проблема в том, что тебе придется делать большую часть самой. И все-таки послушать про вату.
     -"Вата, так вата", - подумала Аня, - "главное, чтобы платье было готово".
     -Ну, хорошо, - молвила овца, покачиваясь в своем кресле, - тебе нужно будет приготовить сахарной ваты. Это очень важная часть ритуала. Возьми с полки пудру, сахар, немного розового масла. И подбери тот медный таз - поставь его на огонь. Потом смешивай все в строгой последовательности и не смей нарушать пропорции, а то опять получится чай этих мышей. В этом деле лучше недоложить, чем переложить.
     И, пока Аня возилась с неожиданно громоздким тазом и разжигала огонь, овца поудобнее устроилась в качалке и зачитала избранные отрывки из книги философа Му:
О чистке ушей.
     "Что терзает нас в тварном мире? Откуда наши тревоги и неудачи, откуда провалы в личной жизни и общая неустроенность? Древние мудрецы говорят нам - это все карма, чакра и ци. Три астральные сущности, что заведуют нашим земным действом. Неустроенность их в вышних сферах, сотрясая тонкие миры, неизбежно отзываются в нашем мире земном, проходя энергоканалами пхатрических энергий и зачастую разрушая их, подобно тому, как очень мощное напряжение плавит медные провода. В этом случае поток энергий растекается с положительного полюса, в поисках полюса отрицательного, и находят их в точках циркуляции нашей жизненной силы. Это то и вызывает столь нежелательные для нас последствия. Круговорот небесных кругов нарушается и идет восьмерками, цепь истины срывает, а в ступицах правды повышается трение. Отсюда все наши беды и невзгоды".
     Аня откупорила ярко-красную коробку с сахаром и щедро отсыпала его в таз, откуда тут же повалил едкий дым, и весь сахар обратился в жженый. Зажимая нос, она попыталась выгрести продукт обратно, но он окончательно разжижился и стал закипать.
     -"Что же делать? - спросите вы", - продолжала овца, - "как с этим бороться, ведь даже сильные медиумы рано или поздно испытывают подобное, обращаясь в итоге в полных лоудиумов. Но я говорю вам - выход есть! И он прост, как весь этот мир. Это - тайный метод мистической прочистки ушей ватными палочками.
     Ватная палочка Бзя - вот инструмент судьбы, повышающий вашу удачу и привносящий в жизнь первобытную гармонию. Рассмотрим же ближе эту технологию духовного очищения наших предков: (примечание - сведения, представленные далее, относятся к непроверенным. Редакция не несет ответственности за причиненный ими, или вследствие их, ущерб).
     Как известно, в нашем ухе имеются два мистических бугорка, каждый из которых имеет своих духов-покровителей из царства существ изначальных. Корнями данные покровители уходят в верхний мир, непосредственно к силам, сжимающим в руках нити нашей судьбы. Это мистическая Улитка и космогоническая Раковина".
     Сахар благополучно вскипел, и Аня поспешила притушить его взятой из соседней банки пудрой. На беду, пудра оказалась для лица и издавала сильный запах парфюма. Но признаваться в этом овце было в крайней степени неосмотрительно, и потому Аня, сжав зубы, обрушила в кипящий сахар три полновесные столовые ложки. Поднявшийся аромат не поддавался никакому описанию.
     Аня покосилась на читающую овцу и чуть не подпрыгнула от удивления. Ровным монотонным голосом произнося свои откровения, овца выверенными движениями срезала с себя прядь за прядью белую шерсть. Гладкие завитки падали на пол. Но тут отвар закипел и вынудил Аню вернуться к работе.
     "... есть еще Кочка-Мочка, но этот астральный символ не существен и не играет никакой роли в движении небесных сфер. Итак, ватная палочка Бзя представляет собой ось судьбы, сделанной чаще всего из твердого дерева (можно черенок от спички) и ватной головки - при том вата должна быть особого приготовления, пропитанная мистическими маслами в соответствии с ведическими ритуалами, о которых было написано выше.
     Ни в коем случае, слышите, вату нельзя есть, ибо это может пагубно отразиться на астралозависимых путях, тантрических проходах и пищеварительном тракте.
     В соответствии с методикой палочка Бзя твердо зажимается между большим и указательным пальцами и аккуратно вводится в ауру. Здесь вам необходимо разобраться, к какому именно духу-покровителю вы обращаетесь. Если к мистическому духу улитки, то облагодетельствованный ее покровительством бугорок обводится по часовой стрелке, так, чтобы по завершению движения вокруг бугорка возник символ бесконечности - расходящаяся спираль, плавно переходящий в уложенную на бок восьмерку.
     Если же космогоническая раковина, то тут следует следовать путями акупунктуры, выводя ровные колющие галочки, символизирующие раскрытого навстречу космическим ветрам моллюска и тщательно скрытую его суть.
     Вполне возможно, что вам не хватит палочек Бзя и понадобится снова..."
     -Готово!! - закричала Аня, страшно гордая тем, что вата все-таки получилась.
     Розовое масло оказалось смазочным, к тому ж порядком загустевшим. Но как только эта более чем сомнительная порция была добавлена в общий котел, жидкость прекратила кипеть и загустела ноздреватой розовой массой.
     -Скорее наматывай! - крикнула из кресла овца, шерсть на которой оставалась лишь выше шеи, и кинула Ане острую вязальную спицу.
     Аня опустила спицу в таз и стала сноровисто наматывать получившийся продукт. К ее удивлению - это удавалось просто замечательно, и скоро половина спицы оказалось погребена под самой настоящей, одуряюще пахнущей сладкой ватой.
     Вата пахла так вкусно, что Аня не заметила, как откусила от нее приличный кусок. На вкус продукт оказался сладко-кислым, от него свежело в голове, а глаза подергивались приятным туманом.
     -Что ты делаешь!? - крикнула овца над самым Аниным ухом, возвращая ее в мир.
     -Ой, - испуганно вскрикнула Аня, - а что я делаю?
     -Ты же ее ешь!!!
     -И что ж - ведь это же сладкая вата! И потом - она очень вкусная, особенно если забыть об ингредиентах.
     Овца негодующе мотнула рогами - без шерсти она окончательно приобрела вид совершенно спятившей химеры:
     -Нет, я не понимаю, - недовольно сказала она, - тебе нужно платье или нет?
     -Нужно, - твердо сказала Аня, решив до конца держать себя в руках, что после лекции о палочках Бзя было довольно затруднительно.
     -Так давай сюда свою вату, неразумная девчонка!! - крикнула овца, надсаживаясь, и буквально выдрала спицу из протянутой руки Ани, - неужели тебе не дорого твое время?!
     И она подсела к массивному деревянному ткацкому станку, стоящему в углу. Копытом овца топнула по педали. Не успела Аня оглянуться, как ее с такими стараниями приготовленная сладкая вата оказалсь насажена на один из штырей, на другой скомпоновалась овечья шерсть, а также в ход пошли заблаговременно захваченные полотенца с пляжа. Станок пронзительно заскрипел таким мерзким тоном, что Аня была вынуждена сморщиться и закрыть уши руками, и провести так довольно долгое время. В какой-то момент ей показалось, что она задремала, а уже в следующий - овца осторожно тронула ее за плечо.
     -Готово, - буркнуло копытное, - получай свою обнову.
     Аня подняла голову и затаила дыхание от восторга. Платье было готово, и какое платье! Длинное, истинно королевское, в искрящихся блестках - о да, в таком не стыдно и во дворец пойти.
     Странно - но, несмотря на разноцветный материал, пошедший в дело, платье было абсолютно черным.
     -Все правильно, - сказала овца, - ведь ты же собираешься стать черной королевой! Вот твоя жемчужина - не забудь вставить ее в корону, когда придет время.
     -Хорошо, - сказала Аня, - пусть будет так. Но я все равно не знаю, как попасть на тот берег.
     Овца вздохнула, потянулась было к своей книге, но тут же отняла копытце.
     -Сэнсей Му учит нас пристально смотреть вглубь вещей, ведь зачастую - скрытое оказывается главным. Через море вопросов нельзя переплыть, нельзя перелететь и перескочить, как корова через луну. Но его можно перейти по загрузочной дорожке.
     -Загрузочная дорожка! - воскликнула Аня, - как же все просто!
     -Ты очень ненаблюдательна, дитя, - печально сказала овца, - что-то подсказывает мне, что нам грозит очередная легкомысленная королева. Но тут уж ничего не поделаешь... работа есть работа. Слушай внимательно, Аня. Дорожка приведет тебя в Ментолуоловые топи - опасное место для тех, кто не смотрит под ноги. Но ты сможешь пройти, если будешь следовать тропе. А после топей войдешь в рощу боянышника с земляничными полянками, там-то ты и найдешь желаемое.
     Аня была так тронута, что отвесила доброй овце изящный вежливый поклон, отчего копытное заметно смягчилось и даже улыбнулось напоследок. С тем они и распрощались.
     И вот Аня стояла на берегу, одетая в черное сверкающее платье, море вопросов лизало ее туфли, а над горизонтом величаво вставала полоса загрузки. Медленно росли проценты, пока не достигли ста и исполинская красная радуга не коснулась серого песка пляжа. Тогда Аня легко ступила на нее и побежала вперед, туда, где ее ждала цель путешествия: украшенная жемчугом корона черной королевы.
     С этого момента путь ее пошел по накатанной колее. Мрачные Ментолуоловые топи, где в дурнопахнущей жиже плавали оторванные конечности неудачливых ходоков, она миновала без проблем, благодаря дельному совету стаи перелетных прачек, и даже не замочила ноги. В алой, налитой, боянышниковой роще она срывала с ветвей сочные, брызжущие сладостью ягоды, которые кислили во рту и взрывались хорошим настроением в голове. Тут она чуть не потеряла направление, но вовремя попавшаяся поляна с земляникой указал ей путь.
     Роща кончилась внезапно, и Аня замерла на пороге большого, абсолютно гладкого поля, которое уходило за горизонт. Здесь господствовал красный цвет - тысячи и тысячи кустов земляники качали ярко красными головками в такт легкому бризу. От красного слезились глаза и казалось, что поле до горизонта залито кровью. Чуть в отдалении возвышалось одноэтажное, деревянное строение радикально черного цвета, украшенное сверху одинокой витой башенкой.
     Аня прошла сквозь одуряюще пахнущие заросли (от аромата слезились глаза и начинало казаться, что смотришь на мир сквозь розовые очки) и остановилась перед дверью цвета туманности Угольный Мешок. На двери золотыми буквами было написано:
     -"Земляничные поляны навсегда", - прочитала Аня и, пожав плечами, открыла дверь.
     Внутри оказалась одна единственная совершенно пустая комната, единственным предметом обстановки которой был простой деревянный табурет. В комнате пахло сыростью и застарелыми миазмами. Как только свет из проема пал на середину комнаты, в самом темном углу что-то тяжело заворочалось и со стоном подползло к табурету. Только при пристальном наблюдении в этом измученном существе можно было опознать Домашнего Мыша. Шерсть его почти вылезла, лапы скрючились, а ребра жутко выпирала под кожей. Подслеповато мигая на свету, это замученное создание взгромоздилось на табурет и, едва держась на подгибающихся лапах, мучительно закашлялось. Когда приступ прошел, Домашний Мыш с хрипом вздохнул и дрожащим голосом начал декламировать:
-Дер Жаббервох.
Эс бриллиг вар. Ди шлихте товен,
Вертен унд вимельтен ин вабен.
Лунд аллер-мюмьсиге бургговен,
Ди момен рат аусграбен...

     -Уважаемый мыш! - громко сказала Аня, - я очень уважаю ваш талант к стихосложению, но стихи - это немножечко не то, что я хотела бы от вас услышать.
     -КТО ЭТО!!! - вскрикнул Домашний Мышь страшным осипшим голосом и грянулся с табурета без чувств.
     Аня всполошилась и поспешила вытащить пленника на воздух. Понадобилось полчаса и три алых земляники, чтобы Мыш пришел в себя.
     -Спасибо, что спасла меня, - доверительно сообщил он ей, - если бы не ты, то зачитали бы меня насмерть, это точно.
     -А что с вами было? - с любопытством спросила Аня, - Мышеломка?
     -Ну, не все так страшно, - Домашний Мыш с удовольствием вдыхал полной грудью, - всего лишь Жаббервох. Поймал меня, когда я нес грибки для королевской кухни... ОЙ! - он внезапно подпрыгнул на месте, - он ведь вернется... дай-ка я на тебя обопрусь, и мы покинем этот оплот сладости.
     -Ты знаешь дорогу?
     -Только во дворец, - просипел мыш, тяжело опираясь на ее руку, - но ведь тебе туда и нужно. Скоро коронация, а ты и так потеряла много времени, ища меня.
     И все же, несмотря на спешку, Домашний мыш двигался очень медленно. К тому же изо рта у него плохо пахло, а рот он не закрывал ни на минуту.
     -Что поделаешь, - говорил Мыш, - я сильно ослаб. Когда Жаббервох поймал меня, он съел все мои грибы и после этого совершенно забыл, что хотел со мной сделать. Пришлось быстро сказать ему, что он пригласил меня на чтение поэмы в его честь. У сожалению, по окончании поэмы он тут же забывал ее начало, так что мне приходилось читать ее снова и снова. О, это была ужасная пытка! Знаешь что, Аня, я просто счастлив, что Жаббервох не может быть коронован. Это было бы хуже всех предыдущих королей вместе взятых!
     Не успели они, однако, дойти до края земляничного поля, как в отдалении раздался невероятной силы рев, в котором смешались ярость и разочарование. Аня вздрогнула, а Домашний Мыш втянул голову в плечи и прошептал:
     -Это он! Слышишь, как в гуще мовит?!
     Жаббервох мовил еще очень долго и затих только тогда, когда Аня с мышом ступили на дорогу из красного кирпича.
     Конечно - такой профессионал, как Домашний Мыш, знал дорогу во дворец. Никем не замеченные, они проскользнули сквозь черный вход со строгой табличкой на дверях: "Вход только обслуживающему персоналу и номинантам на коронацию". Внутри оказалась собственно королевская кухня, на которой в десятке печей готовили грибы жареные, грибы маринованные, соус грибной острый, соус грибной сладкий, грибы сырые поперченые, филе грибное мелко порезаное, грибницу пареную, грибной суп с грибными грецками, ростгриб и грибштекс, грибные котлеты и винегриб. Все это шипело и клокотало и распространяло странные ароматы, от которых перебивало дыхание и начинали блестеть глаза.
     А потом началась лестница, что вела ступенька за ступенькой все ниже и ниже, так, что казалось - можно было пройти по ней в самый что ни на есть центр земли.
     -"Какая длинная лестница", - подумала Аня, - "Интересно, а если глянуть на нее сверху, она будет похожа на спираль, плавно переходящую в восьмерку - официальный символ бесконечности? И если похожа, то значит ли это, что по ней ходила Корова Му и достигла центра земли, и..."
     Но тут они вышли в просторный зал, и со всех сторон оглушительно грянули бледные трубы и с жестяным звуком ударили гитавры, возвещая о начале коронации.
     Звук был столь громок, что Аня поначалу зажмурилась и закрыла уши руками, а когда открыла глаза - то увидела, что все сидят за столом и смотрят на нее.
     Кого тут только не было! Вся элита царства дива собралась поприветствовать будущую королеву! Были здесь существа и создания, были звери и зверушки, копошашки и шебаршанчики, крошки и крохотули, лапочки и рыбочки. Здесь стояли рука об руку Краб Снак и Крыс. В углу притулились Луговой Мыш и Полевой Мыш, украдкой потягивая чай из большой красной кружки. Напротив них три устрицы сосредоточенно прятали под панцирем столовое серебро. У дальней стены собралась шумная компания сондат, и их предводитель Пелиморф был рядом, сидя за одним столом с группой Бешеных Псов в идеально отглаженных черных костюмах. Здесь была овца, которая так и прибыла к празднеству в своем кресле-качалке, и сейчас она втолковывала философские истины Розовому Слоненку, который кивал с мрачным видом, а также был безмолвный Астрал и целая стая мистических улиток и раковин. Все это сборище шумело и вопило и подбрасывало в воздух кепки (у кого они были), славя новую королеву.
     Вопили они так громко, что Аню охватило очень странное чувство, и даже показалось, что она вот-вот выпадет из ОСа, а то и еще хуже. Но усилием воли она подавила неприятное ощущение - сейчас была ее коронация, и она ни за что не хотела пропускать такое событие.
     Вновь прогремели трубы, высокие золоченые двери в дальнем конце залы стали величаво открываться и Аня, чтобы справиться с волнением, отпила из стоящего перед ней бокала. Питье отдавало легким холодком, от него проходила дрожь в ногах и сводило судорогой сознание.
     Гости орали оглушительно. В открывшемся проеме показались два лощеных пажа, в золоте и павлиньих перьях. Между собой они несли красную атласную подушечку, на которой покоилась - Аня затаила дыхание от восхищения - сверкающая драгоценными агатами черная корона! Пажи медленно и величественно ступали, но тут их триумфальный ход преградил стол и они, нимало не смущаясь, взгромоздились на него и двинулись дальше, аккуратно ставя ногу между блюдами с грибным салатом.
     Аня не удержалась и захлопала в ладоши. Она всю жизнь ждала этого момента! Рядом с ней отощавший Домашний Мыш с инфернальным энтузиазмом налегал на тарелку с грибштексами.
     Третий раз пропели трубы и кто-то, плохо видимый в пахучих испарениях залы, луженым голосом прокричал:
     -А теперь приступим к церемонии! Будущая Черная Королева, встань, чтобы мы могли тебя видеть!
     Аня поспешно вскочила, толкнув Мыша локтем и достала заготовленную жемчужину. Она уже хорошо видела пустую оправу в короне - место, куда надо вставить белый символ власти.
     Пажи дошли до середины стола, умудрившись никому не отдавить руку, как вдруг случилось непредвиденное. Из толпы гостей поднялся некто, до этого совершенно незаметный. Но как только он встал, то в зале тут же повисла пропитанная ужасом тишина. Грибы застыли на вилках, глаза выпучились, а Домашний Мыш выронил свой грибштекс и бесцветным голосом вымолвил:
     -Жаббервох...
     Аня во все глаза смотрела на чудовище. Жаббервоха и вправду невозможно было спутать ни с кем другим. Настоящий исполин - это был он и никто другой!
     В мертвой тишине Жаббервох проследовал через зал и тяжело взгромоздился на стол, распихивая чешуйчатым хвостом тарелки с грибами. Мощным толчком он спихнул со стола ближайшего пажа и, схватив корону, обернулся к залу.
     -Сколько можно!? - вымолвил он, обращаясь к притихшей толпе, - сколько можно, я спрашиваю, выбирать в короли всякий пришлый сброд?! Почему, имея такие ценные кадры, мы раз за разом приглашаем иноземцев?! Все! Баста! Отныне и навеки веков королем будет ЖАББЕРВОХ!!!
     Толпа вздохнула как единый человек. Бешеные псы повскакивали со своих мест, опрокидывая стулья, оружие тут же оказалось в их руках, и стволы были направлены на узурпатора. Сондаты разлепили веки и схватились за украшенные резьбой самострелы. Кто-то собирал в кучку объедки, кто-то вооружался вилками. Устрицы поспешно извлекали из панцирей серебряные десертные ножики. Краб Снак растопырил клешни.
     -Ну, чем я вам не король?! - промолвил Жаббеврох, напяливая корону, - или вы мне не дадите?!
     Сотни глаз смотрели на него, сотни рук сжимали оружие. Повисла гнетущая тишина и, казалось, даже сам воздух над столом был напряжен. В нем был так много недружелюбия, что пар начал конденсироваться и оседать на стенках. В тарелках завозились, попискивая, не выдержавшие потока негативных эмоций грибы.
     У Ани на глаза навернулись слезы. Ну почему?! Почему именно сейчас дело всей ее жизни должно сорваться?! Она столько шла, пережила такие трудности и лишения только для того, чтобы какой-то Жаббервох отобрал у нее корону под самым носом? Аня поняла, что гнев переполняет ее.
     -НУ, НЕТ!!! - вскрикнула она не своим голосом и метнула жемчужину, свою трофейную жемчужину с инвентарным номером в Жаббервоха, но промахнулась, и снаряд угодил в Розового Слоненка.
     Тишина прорвалась. Секунду спустя стреляли уже все. Грохот был такой, что с потолка посыпала оставшаяся от пара изморозь. Наиболее сообразительные гости попадали наземь, прикрывая головы руками, остальные же включились в схватку. Так как почти все выстрелы прошли мимо Жаббервоха, они угодили в гостей, которые тоже открыли огонь, кто чем мог. В пространство над стволом взмыли стрелы, пули, пустые бокалы, тарелки, грибные объедки и те из гостей, которые были полегче и годились на роль снарядов. Гости орали, матерились, кто-то пытался уползти, кто-то улететь, кому-то сосредоточенно били лицо в углу.
     Мощно пахло гарью и грибами. Стены стонали и трещали, стулья падали и взлетали в воздух, стол вдруг изогнулся и тяжело просел на одну сторону, скатерть слетела, волоча за собой уцелевшие тарелки и погребая под собой полностью закрывшихся устриц.
     Жаббервох пал среди первых, сраженный томом философа Му, метко кинутого овцой. Корона, неслышимо во всеобщем гаме звякая, подкатилась Ане под нос. Сама Аня давно уже делила место с Домашним Мышом под своим королевским стулом.
     Битва разгулялась не на шутку - отряд Бешеных Псов с пеной у рта поливал свинцом все живое. Часть сондатов уже спала мертвым сном, а Пелиморфий поспешно вышел в ОС и не вернулся. Объединенные силы Существ и Созданий с десертными вилками наперевес теснили маленькую кучку Крошек, делая их все меньше и меньше. Шебаршанчики не на жизнь, а на смерть сцепились с крохотулями и утопили часть в бокале с вином пятилетней выдержки. Домашний мыш под креслом поспешно доедал свой грибштекс.
     Аня беззвучно рыдала и лупила кулаками по полу. Ее чудесное платье было перемазано густым грибным соусом. Вокруг нее падали чьи-то перья, когти и клочки дурнопахнущей шерсти. Грибы пищали от ужаса.
     Тут началось что-то уже совершенно странное. Группа прачек обратилась в крачек и улетела на юг. Стол поднялся, стряхнул с себя драчунов и объявил себя конем Александра Македонского, сказав, что ему давно пора идти. Тарелки сошлись по двое и все до единой поспешно вступили в секту Керамических Устриц, после чего поспешили присоединиться к сэнсеям в их полной замкнутости.
     Откуда ни возьмись, в зал вломилась полоса загрузки и, как голодный питон, стала рыскать среди дерущихся гостей и проглатывать неосторожных. И, наконец, многочисленные снаряды замедлили свой полет и стали оставлять ясно видимые белесые круги, которые сопровожались гулкими ударами в барабан специально нанятного человека-оркестра.
     Аня устало прикрыла глаза.
     -"Опять не удалось", - как-то вдруг совершенно трезво подумала она, - "Опять не получилось. Как тогда. Как всегда. Это ведь не жизнь. Это полный бред... Бред?! "
     Внезапная догадка заставила глаза широко распахнуться, но теперь вместо детского удивления в них светилась мысль. Аня рывком потянула к себе ближайший бокал, понюхала и сморщилась от резкого химического запаха. Схватила убегающее блюдо с грибами - так и есть - явно не шампиньоны!
     На подгибающихся ногах, средь свистящих со всех сторон объедков и разбитых сервизов, она взобралась на кресло и, сжимая в руках свою корону, завопила, перекрывая безумный гам:
     -ЭЙ ВЫ!!! Вы слышите?! Это уж слишком!! Так не бывает!!! Нет никаких Жаббервохов! Нет овец со звездами, сондат, говорящих крабов!!! Мыши не пьют чай! ЭТО ВСЕ БРЕД!!! Это галлюцинации! Мои галлюцинации!!! Мои! И я хочу проснуться! Проснуться! ПРОСНУТЬСЯ!!!
     Тут она почувствовала, что знакомое ощущение все нарастает, становится мощным и всеобъемлющим, затмевая собой все на свете. Вселенская свалка поблекла, стала плоской как плохая фотография, и напоследок, перед тем как покинуть залу, Аня почувствовала, как Домашний мыш выбирается из под кресла и неловким движением опрокидывает его. Атласная подушка ушла у Ани из-под ног, и она пребольно упала на пол.

     Вернее - с грохотом рухнула, так что, наверное - перебудила весь дом. Анна тяжело вздохнула и вскарабкалась на свою узкую кровать. Бок ныл от удара. В окно светила такая шикарная желтая луна, что на глаза сами собой навернулись слезы. Ну почему в таком гнусном мире может быть такая красотища? Почему чудесные сны не длятся долго?
     Со стены напротив на нее укоризненно пялился сэр Чарльз Людвиг Доджсон, обрамленный простой деревянной рамкой.
     На тумбочке в изголовье кровати стоял пузырек со снотворным, которое добрые доктора из лечебницы прописали как раз для таких случаев. Анна приняла две таблетки, мучительно борясь с желанием проглотить все разом. После этого села на кровати и стала смотреть на луну.
     -Что у меня за жизнь? - спрашивала Анна у светила, - ни света, ни радости? Беспросветная жизнь... бессмысленная... без будущего.
     В руках она держала корону, которая мешала и она поспешила водрузить ее на голову. Так и сидела Анна Воронцова в лунном свете с короной на голове, пока до нее не дошло - что-то не так.

....................

продолжение следует

<<< В библиотеку