Действо-3

Действо

часть 3

катрен 3

Интерлюдия третья.

Крутится-вертится шар голубой. Плещутся моря, солнце всходит и заходит, растет трава и шумят деревья. В небесах близится солнцестояние и проходит парад планет. Принимают парад клоун, поэт и жница (молчит). Все очень красиво, однако - радости на лицах нет как нет. Клоун смотрит вниз, на красивый и полный суетливой жизни мир. Поэт, как и положено, смотрит на звезды. Жница никуда не смотрит - глаз ее не видно.
     Клоун (после паузы): Возможно, это - последний парад.
     Поэт (в ту же тему): Последний и решительный бой... Ну кто же знал, что выйдет так!
     Клоун: И рвались тонкие миры... Не вышло вот, опять не вышло.
     Поэт: Но кто же знал? Видать - зашло так далеко, что не распутать уж вовек. Лишь разрубить!
     Клоун: А это - мысль.
     Поэт: Да что ты! У кого достанет силы на это? Да и грязно так!
     Клоун: Нам все средства хороши! Ха-ха (откровенно невесело смеется). А силы...
     Поэт: Нету сил. Мне страшно, друг. Впервые страшно. Вдруг мы не устоим? И тонкие миры... все так смешалось - сон и явь. Не разберу уж. Нет, затея наша обречена была...
     Клоун (сжимая кулаки): А виноват-то кто?
     Поэт: Я, что ль?
     Клоун (поворачиваясь к нему): А мож, и ты!!! Вот почему б тебе вниз не пойти да не исправить клубок сплетшихся проблем?
     Поэт: Так силы... Сил ведь нет.
     Клоун (наступает на него): Ах, сил... Да ты... марионетка! Орудие судьбы, ничтожное, ты прах, убожество, слюнтяй, что ты забыл здесь жалкий?...
     Поэт: Ведь есть еще она! (указывает на жницу).
     Жница: (молчит)
     Клоун: замолкает и с побагровевшей под гримом физиономией поворачивается к жнице. Та не реагирует.
     Клоун (злобно-язвительно): Ваше святейшество...
     Жница: (молчит)
     Клоун: Ведь вам-то сил не занимать, милейшая. Что ж вы молчите, ведь нам всем грозит катарсис?
     Жница: (молчит)
     Клоун вдруг оставляет спокойствие и начинает, сжав кулаки, наступать на жницу.
     Клоун (без паузы переходя на крик): Молчишь скотина!? Да ты хуже всех! Ты жалкая статистка в нашей пьесе!!! Бездарщина! Ты ничего не хочешь делать! Зачем нужна ты только? Ты не нужна нам, слышишь! Не нужна! Твоя игра достойна отвращения! Ты не живая! Ты никто!!! Ты не годишься даже в мимы! Не прячь глаза! И почему я их не вижу?! Ты что скрываешь? А ну, открой лицо! ОТКРОЙ ЛИЦО!!! (надсаживаясь).
     Парад планет сбивается с ритма. Планеты начинают шагать не в ногу, то и дело налетая друг на друга. Клоун быстрым шагом идет по подмосткам к жнице, но когда до нее остается метра два - жница преображается. Темная фигура привстает, балахон развевается, садовый инструмент с жутким звуком режет застоявшийся вакуум. Под темным капюшоном вспыхивают два багровых ока, фенечки светятся неприятным алым отсветом. Вся фигура жницы излучает инфернальность. Клоун отшатывается. Его лицо становится белым, как грим поэта. Он увидел лицо жницы. Сам поэт в ужасе закрывает лицо руками и падает на доски помоста. Жница глухо и надсадно ревет, отчего на подмостках вздымается маленький ураган звездной пыли. Секунды две кажется, что это конец всему. Но нет, жница успокаивается и опускается обратно. Огни гаснут, но остается ощущение, что они в любой момент могут вернуться. Долгое время никто не произносит ни слова. На земле меж тем продолжают вершиться судьбы избранной семерки.
     Клоун (после долгого молчания): Ну что ж, да будет так. Значит - я один. Один. И пусть! (поднимает голову, поэт робко улыбается ему в ответ, но заглядывает в глаза клоуна и улыбка стынет) ДА БУДЕТ ТАК!!! (встает, вся нелепая фигура излучает решительность) Вы не хотите, вы - спасти хоть собственные жизни! Бессильные! Да мне плевать! Я сам пойду! Пойду и разберусь во всем!
     Поэт: Ты что, опомнись, наше место здесь!
     Клоун: Твое!! Ха-ха! И этой твари! А я пойду. По мне так лучше сдохнуть там, в бою, чем тихо ожидать конца на этой сцене!
     Поэт: Пожалуйста... не надо.
     Клоун весело, заливисто хохочет. Оборачивается к спутникам, шутовски кланяется.
     Клоун: Ждите меня с победой. Мы еще покажем, кто здесь главный кукловод.
     Поэт (сквозь слезы): Не подведи... одна надежда на тебя.
     Клоун кивает, поворачивается и с сосредоточенным лицом делает шаг со сцены. Его фигура тут же исчезает, растворяясь на фоне беспечной земли. Голубая планета стремительно надвигается, слышен лишь шум ветра и стихающий голос поэта, кричащего "в добрый путь!" Клоун уходит.
     Вновь воцаряется тишина. Крутится-вертится земля, наступают приливы и отливы, шумят пальмы, бегут секундные стрелки, грохочут метрополисы, на луне виден силуэт рогатого зайца.
     Поэт (тихо, почти про себя): Ну вот, ушел. Способен ли? Сумеет ли? (еще тише) орудие судьбы... статист... ведь так оно и есть! Мы статисты, а главные герои - ОНИ (тоскливо смотрит вниз).
     Замолкает. Жница тоже молчит, потому что знает, что молчание - золото. Кроме того, она почти всегда смеется последней.

Катрен третий.

Caught in a landslide...

Красноцветов ищет истину.

     Алексей Сергеевич Красноцветов вернулся в этот мир. За окном светило солнце, и тысячи искристых его двойников отражались в каплях весенней капели. Мир, в сущности, не изменился - живет как жил, катясь по проторенным заранее рельсам, от зимы к весне, а там и к знойному налитому лету. Мир гудел гудками автомобилей, вещал шестью миллиардами голосов на разных наречиях, а также на шести сотнях птичьих языков. Разносилась почта, утренние газеты, диски из видеопроката нашли хозяев, и сеть расцветилась свежими байтами. Начинался обычный день, в котором почти все были нормальными. Мир и сам был нормальным.
     Алексей же Сергеевич находился в помрачении. Первым делом, поднявшись с кровати, он пожелал доброе утро своей собаке Альме. Альма выразительно посмотрела на него желто-карими глазами и ничего не ответила, что повергло Красноцветова в искреннее изумление. Рана на лапе затянулась и не доставляла собаке никаких проблем, в отличие от ее хозяина.
     Красноцветов добрался до ванной и долго и внимательно разглядывал себя в зеркало, пытаясь хоть как-то наладить мыслительный процесс, заодно автоматически подмечая, что он стареет, и вообще выглядит неважно. Мысль пробуксовывала, и замечательный весенний мир, такой сверкающий, как раз из той серии, что вызывает беспричинные улыбки у людей на улице - казался не очень хорошим сном.
     Где-то на задворках сознания витал позыв почистить зубы, умыться, поесть и отправиться на работу, но Алексею Сергеевичу, человеку обычно в высшей степени прагматичному, почему-то казалось, что стоит ему открыть входную дверь, как он тут же провалится в некую черную дыру, ведущую черт знает куда. Поэтому Красноцветов продолжал смотреть в собственные мутные и, надо признать, порядком испуганные глаза. Странно, единственная мысль, все же появившаяся на внешней поверхности его серого вещества, была о золотых монетах. Почему-то казалось, что именно монеты и все объясняют. Тут же захотелось пойти и отыскать тех двух школьников, что играли прошлой зимой в пирамиды... или во что они там играли? В пиратов! Захотелось отыскать их и расспросить с пристрастием. Красноцветов сжал зубы и замотал головой. Бред, бред какой! Он порывисто отвернулся от зеркала и вышел из ванной. Альма провожала его удивленным взглядом.
     Алексей Сергеевич подошел к окну и так же пристально, как только что в зеркало, стал смотреть на текущую внизу жизнь. Ему казалось диким и странным видеть все в ярких, сочных цветах. Его нос был забит и ничего не чувствовал, отчего Алексей Сергеевич ощущал себя никчемным инвалидом.
     -Все нормально! - громко и с выражением сказал Красноцветов и стукнул ладонью по стеклу, - нормально, нормально, нормально. Это был сон.
     Для большего успокоения он перебрал в памяти небогатую событиями свою жизнь, улыбнувшись при черно-белых детских воспоминаниях, монохромных же фотографиях студенчества, а также большой части одноцветных снимков молодости и зрелости. Потом понял, что ему доставляют удовольствие серые оттенки, и ужаснулся. Рассудок его опасно колебался, подобно воздушному акробату, которого хватил мышечный паралич в самой середине опасного трюка.
     Откуда у Альмы рана? Может быть - Бульдозер? Но последняя стычка с Бульдозером была давным-давно! Щелчком пульта Алексей Сергеевич Красноцветов, мужчина в высшей степени основательный и респектабельный, но находящийся близко к безумию, оживил телевизор и тут же испытал острое облегчение при виде черно-белых кадров старого фильма. Фильм был "Ко мне, Мухтар", но находящийся в помрачении Красноцветов этого не заметил, наслаждаясь серым цветом и беспрерывным собачьим лаем. Это успокоило Алексея настолько, что он все таки решил посетить работу. Больше того - она ему была сейчас нужна как воздух и поелику как можно нуднее. Кроме того, хотелось увидеть лица живых людей.
     Кино прервалось блоком рекламы, в котором жизнерадостные, холеные псы восхваляли очередные безумно вкусные, питательные, богатые поливитаминами, попросту замечательные собачьи корма. Лай шел непрерывно, и Альма на своем коврике заинтересованно дергала ушами. Она-то была совершенно спокойна.
     Забыв про завтрак, Красноцветов стал собираться. Одел теплые носки из собачьей шерсти, вязаный жилет из шерсти собаки, которые связала ему бывшая жена (он ностальгически вздохнул, вспомнив покинутую супругу - она была хрупкой, невысокой женщиной, с серыми глазами, светло-серыми волосами, почти белой, лишь с легким оттенком серого, кожей и всегда предпочитала очень яркую, серо-стальную помаду). Также, кряхтя, нацепил кусачий пояс из собачьей шерсти, что в сырую погоду очень хорошо помогал от ревматизма, полосатый шарф из неизвестного бобика, китайскую кожаную куртку из кожзаменителя (коровья кожа была заменена на шкуру шавки из ближайшей подворотни, он был уверен), а на голову нацепил меховую шапку из собачьего меха и задумался над тем, не будет ли жарко.
     Телевизор продолжал лаять - реклама корма для собак что-то очень уж затянулась и длилась уже минут двадцать. Иногда ее, правда, перебивали рекламы собачьего шампуня от блох, и слезоточивые ролики общества охраны собак. Красноцветов с облегчением ощущал, что мозг больше не кажется музыкальным инструментом с перетянутыми струнами.
     Пожелав Альме хорошего дня, Алексей Сергеевич некоторое время помялся под дверью, а потом храбро открыл ее. Разумеется, никаких иных пространств за ней не обнаружилось - только крашеная унылой краской лестничная клетка да дверь соседской квартиры.
     Которая, впрочем тут же отворилась с немузыкально-потусторонним скрипом явив серый (о, да!) полумрак прихожей и Марью Ерофеевну Касаткину, которая в свободное от забивания баков соседям время работала на городском вещевом рынке.
     -О! - сказала она с жутковатым энтузиазмом, увидав одетого в собачий мех Красноцветова, - а я как раз до вас! Тут новость такая, не поверите, о собачке вашей, кстати - как ваша собачка?
     -Хорошо, - ответил Красноцветов, - лапа уже зажила.
     -Да я ж не о лапе! - воскликнула Марья Ерофеевна и триумфальным жестом воздела в холодный воздух подъезда яркую упаковку неизвестного продукта, - К вам, кстати, почтальон не заходил?
     -Не выписываю периодических изданий, - молвил Алексей Сергеевич, напряженно вслушиваясь в недра чужой квартиры. Он был уверен - оттуда доносился собачий лай.
     -Ой, да при чем тут издания! - соседка махнула неразгаданной упаковкой перед носом Красноцветова, - приходил тут один, с толстой сумкой на ремне. О вас все спрашивал. Пришлось на него гавкнуть, чтоб отстал!
     И она шутливо гавкнула, плотоядно ухмыльнувшись Красноцветову. Тот похолодел. Лай раздавался все громче. Алексей вдруг заметил, что у Марьи Ерофеевны явно слишком много волос, они жесткие и вьются мелкими кудряшками.
     -Что за упаковочка-то... - слабо молвил он, чтобы нарушить молчание.
     -А корм, корм для собачки вашей! - и Марья Ерофеевна, улыбнувшись еще шире, поднесла пакет к самому носу Красноцветова. Тот сморщился - корм вонял отвратительно, но было, однако, в нем нечто... притягательное, воскрешавшее целый сонм ненужных воспоминаний.
     -Замечательный корм, - вкрадчиво добавила соседка, - корм для настоящих собак. Поливитамины, кальций, углеводороды и мясная мука. Пальчики оближешь! Я и своей бы дала, но вам я считаю, нужнее.
     -У вас нет собаки... - вымолвил Красноцветов.
     -Ой, да я и сама бы съела. Это ж такая вещь - плохо не сделают! Ну что, берете?
     -Беру! - непослушными губами сказал Алексей Сергеевич и, резким движением выхватив пакет из рук соседки, быстро зашагал вниз. Мир вокруг снова поплыл. Красноцветов понял, что он больше ничего не хочет слышать про собак. Совсем ничего.
     Навстречу ему аккуратными прыжками взбиралась на ступеньки древняя бабулька с десятого этажа. Поравнявшись с Красноцветовым, она пожелала ему доброго утра, для чего ей понадобилось вынуть из вставных челюстей изжеванную ручку пакета с продуктами. Два других она несла в руках, опасно покачиваясь при прыжках. Красноцветов деревянно улыбнулся ей и поспешил мимо, однако, не удержавшись, оглянулся.
     Короткий хлястик пальто божьего одуванчика оторвался и вилял при движениях, как живой. Мозг Красноцветова опасно затрещал, и он поспешил отвернуться.
     На площадке четвертого этажа разместились похожие на соты пораженных киберпанковой зависимостью пчел почтовые ящики. Алексей вспомнил про почтальона, и ему пришла в голову идея отпереть собственный ящик. Идея более чем глупая, если учесть, что почту Красноцветов и вправду не выписывал. Но на этот раз, стоило лишь повернуть ключ, как на руки ему лег яркий глянцевый листок. Рекламная брошюра?
     С тяжело бьющимся сердцем Алексей Сергеевич вгляделся в текст так пристально, словно от этого зависело его дальнейшее существование:
     "Вас беспокоят волосы? Этот ужасный пух, который, кажется, угнездился везде? На груди, под мышками и, конечно, в местах бикини. От него жарко, он колется, он доставляет вам настоящие страдания! Так и хочется прибегнуть к крайнему средству - машинке для стрижки.
     Остановитесь! Зачем уродовать себя, когда современные технологии нашли замечательный выход! Итак, мы представляем уникальную тримминг-расческу "Нежная прополка" от компании "Тримминг Лабс" - корпорации с более чем полувековым стажем на поле стрижки. Уникальность этой чудо-расчески заключается в ее коротких, мощных зубцах из углеродной стали, каждый из которых снабжен микровпадинами для твердого и надежного зацепления, а также тремя отверстиями для вентиляции, благодаря чему "Нежная прополка" никогда не греется. Благодаря этим выдающимся достижениям процесс тримминга идет гладко и нежно, не доставляя Вам никаких страданий, удаляя этот ненужный пух и оставляя лишь Ваши жесткие волосы - гладкие и красивые!
     Вы все еще пользуетесь этими ужасными расческами прошлого поколения, которые выдирают пух с корнем, оставляя на коже страшные раздражения? Вы бежите за машинкой? Неужели вам не жалко себя, ведь чудо расческа "Нежная прополка" делает свое дело быстро и без малейших неудобств! Кожа не раздражается, потому что "Нежная прополка" ТРИМИНГУЕТ РОВНО И НЕ ЦАРАПАЕТ! Нет вреда для кожи!
     Вы не можете купить это в магазинах! Для того, чтобы приобрести чудо-расческу, просто отправьте письмо по адресу: Стаффордшир, проспект Энтумиазмов, дом 10, корпус 2, под гостиницей "Ротвейлерсон-отель" или позвоните по телефону 555-5555-DOG. Запомните, "Нежная прополка" НЕ ЦАРАПАЕТ..."
     -Мама... - простонал Алексей Сергеевич тихо, - мамочка...
     Взгляд его пал вниз, туда, где должна была совершать свой стремящийся к квадрату символ бесконечности лестничный пролет, куда бежали ступеньки, по которым Алексей Сергеевич Красноцветов ходил каждое утро много лет подряд. Но теперь он пришел. Все таки пришел, о чем и оповестил Алексея некий внутренний голос, прорезавшийся глас чувства самосохранения.
     Лестницы больше не было. Ровная плита лестничной площадки обрывалась в пустоту. В четыре этажа пустого холодного воздуха. Но плохо было не это - лестница могла обрушиться в результате взрыва, усталости конструкции, локального землетрясения и еще целого ряда подобных катаклизмов. Хуже было другое - ничто не напоминало о том, что здесь когда-то была лестница. Ни следа на унылых стенах подъезда, ни обломков крепежа, ни бетонной крошки внизу. Лестница исчезла. Была лишь унылая серо-синяя краска и сюрреалистические прямоугольники закрытых дверей напоминали об исчезнувших пролетах. Получилось нечто вроде узкого, квадратного колодца, при одном взгляде на который начинала кружиться голова.
     Истин, добравшихся до кружившийся головы Алексея Сергеевича, было ровно две. Первая: "Все таки что-то не так", вторая: "Из дома не выйти".
     Вот тут-то Красноцветов поднял голову к грязному потолку и завыл, отчего испытал некоторое облегчение. Мир все же сошел с ума, и ужасно радовало, что все таки мир, а не Алексей Сергеевич Красноцветов.
     Некоторое время Алексей сидел так возле колодца, возникшего на месте лестничного пролета, и отрешенно смотрел вниз, подобно китайцу, который сидит у реки и ждет, когда проплывет труп его врага. Но так как никто не проплыл (и даже не прошел), Красноцветов, наконец, пришел в согласие с самим собой. Он понял, что не хочет сходить с ума. Еще он понял, что хочет выбраться отсюда на волю. Мысли эти пришли так легко и естественно, словно он последние сорок лет только и делал, что выбирался из различных безумных ситуаций. Прошлое (каким бы оно ни было) отошло на второй план. Голова работала четко, и лишь где-то на самом дне крупноячеистого сита сознания темным комком бился в затаенной панике здравый смысл. Красноцветов поднялся на ноги и посмотрел вверх.
     Лестница там еще была, и это несомненно радовало. Алексей Сергеевич скомкал злосчастную брошюру "нежной прополки" и швырнул бумажный шарик в провал. Если нельзя пойти вниз, а в свою квартиру возвращаться не хочется (в этом он был уверен) - стоит постучаться в ближайшие двери и расспросить их хозяев.
     Красноцветов отвернулся от провала и, пройдя одинокий лестничный пролет, остановился перед отделанной дорогим ясеневым шпоном стальной дверью. Внутренне содрогаясь, потянулся к звонку, подумав, что если услышит за дверь собачий лай, то повернется и побежит прочь. Но лая не было, а звонок не звонил. Алексей постучал по стали костяшками пальцев и подивился, что звук выходит глухой и тусклый. Никто так и не отозвался, и Красноцветов подергал узорную ручку двери. Ручка неожиданно подалась, и тяжелая дверь бесшумно растворилась на тяжелых петлях. За ней был все тот же серый полумрак в успокаивающих мышиных тонах.
     Хотелось позвать хозяев, но перехватило горло. Вместо этого Красноцветов сделал шаг в темноту, испытывая при этом тяжелый приступ страха. Который перешел в ужас, когда полумрак сменился вспышкой белого света. Алексей непроизвольно зажмурился и закрыл лицо руками, а когда прошло две минуты, а его все еще никто не сожрал, осмелился взглянуть на происходящее.
     Дверь снова была перед ним - стояла приоткрытая, свет газоразрядной лапы тускло поигрывал на узорном металле. Красноцветов обернулся и обнаружил, что только что вышел из двери напротив - она была отделана черным кожзаменителем и тоже открыта.
     -Это как это? - спросил Алексей Сергеевич у пустого коридора и не получил ответа.
     В голове было пусто. Лампа чуть слышно жужжала. Полумрак манил. Красноцветов резко развернулся и вошел в соседнюю дверь. Полумрак разорвала новая вспышка и теперь он смотрел на черную дверь, стоя на пороге стальной. Два шага вперед, рывок за ручку, выход в полумрак, вспышка и теперь он заметил, что это просто свет лампы в коридоре.
     Ясеневая дверь позади. Черная впереди. Полумрак дразнит. Красноцветов до боли в глазах всматривался во тьму, но увидел лишь часть прихожей да крупное старое зеркало в потускневшей бронзовой раме. В нем отражался коридор, соседняя дверь и одетая в нелепый мех фигура самого Алексея Сергеевича.
     Две последующие попытки войти в прихожу принесли один и тот же результат. Входя в одну дверь, Красноцветов оказывался на пороге другой - той, что оказывалась напротив. На лбу Алексея выступил холодный пот. Он сделал еще одну попытку, а потом ему подумалось, что так можно ходить бесконечно - входя в одну из дверей и выходя из другой. Или хуже того - возможно - он уже давно покинул свой дом, и теперь с каждым новым входом оказывается во все более дальних (и чуждых) краях. Страх вернулся с новой силой, и возникло то ощущение, которое испытала бы, неожиданно обретя сознание, белка в колесе - без сомнения, очередном символе бесконечности. Череда крошечных Красноцветовых, друг за другом бредущих из начала времен в конец, наискось пересекая вечность, пугала настолько, что Алексей Сергеевич снова вскочил и побежал наверх. Он тяжело дышал, взмок в своем мехе, шапка сползала на лоб, а ноги подкашивались. Но, ни на секунду не останавливаясь, Красноцветов добежал до пятого этажа и, дернув на себя ближайшую дверь (опять не заперта), со слабым криком ввалился внутрь, зажмурив от страха глаза. Ощущение, которое последовало в следующую секунду, вполне было сравнимо с коротким, но резким ударом по голове твердым тупым предметом. Мир померк.
     Тьма, однако, скоро рассеялась - и из неких глубин вселенной донесся чей-то голос.
     -Кушай, Шарик, - сказал он из-за ширмы просыпающегося зрения, - Жри, давай как следует. А то отощал-то как, бедняга. А ты что думал - жизнь цепная, она такая. Тяжелая. Да и у кого она легкая, скажи мне на милость?
     Алексей Сергеевич поднял свою легкую, пустую голову и в сознание хлынули родимые черно-белые цвета. Над ним наклонилась кошмарная, одутловатая харя, один вид который вызывал тошноту. Харя была помята, несла следы алкогольной интоксикации и неряшливую седую щетину. Такого же цвета на голове были и волосы. Ласковая улыбка субъекта обнажала три черных пенька передних зубов и снежной белизны зубной мост. От всего этого хотелось выть - и Алексей завыл.
     Рожа неуловимым образом переменилась.
     -Ну-ну, Шарик, ты чего? Боишься меня, что ли? Да ты не бойся, бить не буду, я сегодня добрый... - одутловатый хмыкнул, и в нос Алексея Сергеевича хлынул мощный аромат, в котором легко выделялись молекулы этилового спирта, три фенольные составляющие и букет сивушных масел разной летучести.
     -То, что на цепи, ты не обессудь, - добавил похмельный тип, - все мы на цепи ходим. А ежели оторвемся, як серы волки, да все одно недолго гулять будем.
     Красноцветов вдруг все понял и в диком ужасе рванулся вперед, загребая всеми четырьмя лапами. Мир рванулся навстречу, заскрипела земля, и до ушей донесся пронзительный визг - отвратный и свербящий, заставляющий корчиться мозг, а потом оказалось, что это вопит он сам, во всю мощь своей собачьей (кошмар!) глотки. Потом тянущаяся за ним цепь натянулась и, мощным рывком, бег Алексея был остановлен. Он тяжело рухнул на землю и забился в конвульсиях. Небритый субъект (хозяин! Хозяин!!!) что-то орал матерно на заднем плане звукового фона, а Красноцветов вновь вскочил и помчался обратно, выкрикивая "не хочу, не хочу, не хочу", да только из глотки рвался гортанный вой. На глаза ему попалось темное отверстие будки, он кинулся туда, забыв о ее реальных размерах и, едва заскочив в темное нутро, со всей силы врезался в дощатую заднюю стенку. Боль была ошеломительна, в глаза брызнуло светом, и все вернулось на круги своя.
     Лестничная клетка была все так же пуста и уныла, и единственным ее украшением мог считаться только сам Алексей Сергеевич, вновь в человечьем обличье, в невменяемом состоянии возившийся на цементном полу. Дверь позади была приоткрыта.
     Какое-то время спустя Красноцветов немного пришел в себя, только сердце билось заполошно, да в глазах все плавало. То, что случилось... было так ужасно. Словно былые кошмары... недавние кошмары вновь вернулись. А впрочем...
     -Это были не кошмары... - сказал Красноцветов, поднимаясь, - не кошмары.
     Свет слепил глаза. Цвета вернулись. Здравый смысл умолк. Алексей понял, что полностью влип. Того, что сейчас произошло - просто не могло быть. Все это казалось сном. Некоторое время Алексей Сергеевич задумчиво щипал себя за щеки, надеясь проснуться, но сон не уходил, да и не сон это был, и Красноцветов тяжело зашагал вверх. Лестничный пролет, знакомый до мелочей, исхоженный вдоль и поперек, вдруг стал казаться полным зловещих тайн. Тени в углах пугали, двери - еще больше. Прямоугольные их силуэты казались выполненными из дорогих пород дерева надгробиями.
     На площадке седьмого этажа силы оставили Красноцветова, и он уселся передохнуть и обдумать происходящее. Оказалось, что одна хорошая новость у него есть - бесконечное путешествие ему не грозило. Двери все-таки куда-то вели. Пусть и не туда, куда ведут обратно.
     Плохо было, что он опять оказался в шкуре пса - воспоминание осталось яркое и болезненное. Лучше это или хуже, чем выход в коридор - Алексей твердо знал, опять становиться псом он не хочет. Хватит. Отгавкался.
     Может быть, на другом этаже все изменится? Он не заметил, как очутился перед ближайшей дверью - обшитой дешевым коричневым дерматином, с номером 111. Ручка вновь подалась легко - похоже, двери в доме больше не запирали.
     Красноцветов сделал глубокий вздох и шагнул вперед. На этот раз тьма не рассеялась.
     В грудь бил мощно пахнущий воздух, под ногами стелилась земля, а где-то далеко раздавался истерический собачий хай, иногда разрываемый задорным медным звуком рожков. Звуки эти будоражили кровь и заставляли бежать быстрее.
     Он понял, что света нет, потому что ночь. Где-то вверху, скрываясь за темными небесными кронами скрывалась светло-серая луна. И он бежал не просто так... нет... впереди стелился остро пахнущий след испуганного маленького зверька... добычи!
     Красноцветов в голос, с удовольствием зарычал, наслаждаясь каждым мгновением погони. Нет, он был не так уж кровожаден, просто если это маленького напуганное существо окажется у него в зубах, те большие черно-белые тени, что идут следом, подарят ему свою ПОХВАЛУ. Это большая честь, которая заставляет трепетать все его простое существо. Воистину - царское ощущение.
     Добыча впереди угодила в мелкий овраг и потерянно заметалась. Звуки рожков становились все ближе. Лаяли где-то справа - целая свора соперников... быстрее же! Он прыгнул и подмял под себя маленького лесного зайца. Тонкое верещание зверька потонуло в истошном лае подбежавшей своры. Красноцветов резко обернулся, держа в зубах обмякшее тельце. Псы надрывались, но добыча была не их.
     Неожиданно он ощутил запах тревоги - сквозь лающую массу выдвигался мощный, коренастый вожак. Пасть его была приоткрыта, обнажая клыки, глаза смотрели презрительно и враждебно. Алексей все осознал - вожаку нужна была его добыча! Честная добыча, он отберет и тогда ПОХВАЛА достанется ему!
     Торжество сменилось моментальной паникой. Зубы сами собой оскалились, хвост испуганно поджался. Красноцветов знал, что это самоубийство - вожак не прощает пошедших против него. Но добыча... честная добыча!
     Пес больше не смотрел презрительно - теперь осталась лишь чистая злоба. Свора притихла - значит, бой будет не на жизнь, а на смерть. За право быть главным. Красноцветов в испуге завыл, но отступать было некуда. Позади был придушенный заяц.
     С горящим смертным огнем глазами вожак рванулся вперед и мощно ударил грудью Алексея Красноцветова, отчего тот опрокинулся и покинул собачью охоту.
     Дверь позади захлопнулась с оглушительным грохотом. Голые стены коридора вызывали явственное отвращение. Лампа жужжала. На этот раз Красноцветов пришел в себя быстрее. Дверь номер 111 снова была перед глазами, но возвращаться в нее не хотелось. В номер 110, к которому он прижимался спиной - тоже.
     Отгоняя неуместную тоску по утерянному кролику, Алексей Сергеевич сидел, понуро вслушиваясь в звуковой фон. Дом существовал, жил, издавал звуки, запахи, грелся на солнце и очень медленно оседал в землю. Но это был уже не тот дом. Нечто страшное и объемистое - лабиринт без конца и начала, бесчисленные галереи квартир, переходящие из одной в другую - и так всегда. Дом по прежнему жил, может быть даже больше, чем тогда, когда его наполняли люди, но жизнь эта была однообразна и страшна.
     Из всех дальних углов, из скрытых во тьме закоулков, потаенных комнат, подвалов и чердаков, коридоров, пролетов, ступеней, подъемов и спусков доносился до слуха Алексея Красноцветова собачий лай.
     -Нет! - сказал он, поворачиваясь к сто десятому номеру, - не может же быть так везде!
     Едкий пот капал на глаза. Алексей сорвал уродливую собачью шапку, скинул куртку, с омерзением ощущая собачью шерсть, подумав мимоходом, что все это очень похоже на изощренное наказание, для него - собачника.
     Дверь сто десятой квартиры была обшита простой вагонкой, под которой скрывалась, судя по всему, простейшая базовая фанера. Из-за неплотно прикрытой створки просачивался странный едкий запах, заставившийся Красноцветова сморщиться. Но отступать он не собирался - в коридоре было слишком сильное ощущение замкнутой на себя бесконечности.
     Резко толкнув дверь, он вошел. Тьма не заставила себя ждать.
     Сначала ему показалось, что судьба выдала ему черную карту, и он провалился в некое подобие Дантова Ада. Как и в творении буйного итальянца, здесь стоял оглушительный надрывный гам. Вой, визги, хрипы висели в пропахшем паленым воздухе. Едва очутившись здесь, Красноцветов тут же получил сильный толчок по ребрам и повалился с ослабших вдруг лап.
     Человеческая речь выделилась на общем шумовом фоне внезапно - просто от того, что содержала связные звуки.
     -Ну че, бобик, - сказали рядом неприятным голосом, - попал ты, значит...
     Крупноячеистая сеть упала на Красноцветова откуда-то сверху, а потом мощным рывком вознесла его, ничего не понимающего, в высоту, откуда, наконец, ему открылась панорама творящегося вокруг хаоса.
     Десятки выпученных собачьих глаз смотрели на Алексея со всех сторон. Псы выли и орали, красные пасти разевались в бессмысленных оскалах. Не сразу стало видно, что животные находятся в тесных боксах, столь маленьких, что псов прижимало к решетках, он бились и дрались за лишние сантиметры пространства. Пол был загажен, тут плавали нечистоты и клочки выдранной шерстью. Одинокая шестидесятиваттная лампочка под потолком с трудом разгоняла тьму.
     Два человеческих отброса, держащих стальную рукоятку сачка, в котором запуталось нынешнее мохнатое вместилище Красноцветова, во всем напоминали своих питомцев. Глаза их были пусты - лица оскалены в жестких усмешках, руки по локоть закрывали черные резиновые перчатки. Они перебрасывались редкими словами, со страшными черными ухмылками глядя на беснующееся собачье племя. Псы бросались на решетки, бились о них, окрашивали стальные прутья своей кровью.
     Проплывая в сачке между рядами боксов Алексей вновь осознал, куда он попал. И забился изо всех сил, стремясь уйти, избегнуть уготованной ему участи, оказаться где угодно, только не здесь!
     Но тщетно. Ржавая, сваренная из арматуры дверь с лязгом захлопнулась, отделяя помещение с вольерами от лобного места.
     Здесь сильно пахло паленой шерстью и кровью. Здесь были унылые кафельные стены, здесь был ржавый конвейер, двигающийся с раздирающим уши скрипом. Здесь было двое палачей с деревянными дубинками, к рабочей поверхности которых прилипла окровавленная рыжая шерсть. Дубинки ровно и механически опускались на головы четвероногих соратников Алексея. Псы умирали, кто с воплем, кто беззвучно - замершие изогнутые туши уходили в машину по производству костной муки.
     Место было настолько полно боли и ужаса, что Красноцветов вновь завыл, и не прекращал орать, когда его вытряхивали на ленту конвейера, выл, продвигаясь к месту казни, видел, как отразился в глазах старой овчарки перед ним взмах дубинки. И лишь когда орудие казни вознеслось над ним самим, устало прикрыл глаза...
     Кажется, после этого сознание его все же помутилось. Очнувшись в коридоре, он не стал сидеть и ждать чего-то, а вскочил и побежал, выкрикивая несвязные проклятья, плача и смеясь. Он заскакивал в двери, бился лбом о стальную поверхность, запинался о ступени и падал, вновь поднимался. Он побывал в десятке квартир, он видел всякое, но мозг уже ничего не воспринимал. Лапы заплетались, шерсть застыла дыбом, а по морде расползался безумный оскал.
     Именно поэтому, когда очередная дверь, открывшись, явила не следующий эпизод безумного дог-шоу, а захламленную комнату со встрепанным человеком, на лице которого отразилось безмерное удивление, Алексей Сергеевич Красноцветов сделал единственное, на что ему хватило тогда разумения.
     Он громко, истерично залаял.

Тест на кретинизм.

     -Значит - это здесь... - сказал Александр Ткачев, заглядывая в заполненный дверями провал. Вместе с многометровой ямой они смотрелись, как самый лучший на свете портал в никуда.
     -Здесь, Саша, - устало сказал Алексей Красноцветов, - не поверишь, я как увидел, так чуть с ума не сошел. Прямо тут.
     Сам-то он, на взгляд Александра, выглядел вполне нормально, хоть и несколько затравленно. Но перед глазами сетевика все еще стояла безобразная сцена, когда этот самый представительный, немолодой дядька бежит к нему, пуская слюни и визгливо лая. В тот момент чуть не пошатнулся рассудок самого Александра.
     -Бывает, - сказал он, - мне и самому несладко пришлось. Как я проснулся, да увидел, во что моя комната превратилась... Вы очень вовремя пришли, Алексей Сергеевич. Я уже начал подумывать, что кроме меня - никого не осталось. А это... Кроме того, пришлось бы ломать очередную систему, а меня тошнит от оптоволокна.
     -Твое волокно по крайней мере не лает, - сказал Красноцветов мрачно.
     -Оно хуже, - ответствовал Ткачев флегматично и погрузился в тяжкие думы. Провал стал как бы точкой в цепи странных и крайне неприятных случаев. В сущности - именно в провал ухнула вся его старая жизнь, а вместо нее началось нечто совершенно новое и на жизнь не слишком похожее.
     Сосед сверху по фамилии Красноцветов, напротив - похоже, пребывал в эйфории. Он выглядел очень потасканным, и Александру даже не хотелось думать о том, через что ему пришлось пройти. Собачьего лая, к которому прислушивался Алексей Сергеевич, Ткачев не слышал.
     -А собаки вас больше не беспокоят? - спросил сетевик участливо.
     -После того как встретил тебя - нет, - сказал Красноцветов, - и это дает мне некоторую надежду.
     Череда опытов с дверьми закончилась с четверть часа назад. Двери нижних этажей никуда не вели, не обращая внимания на то, кто в них заходит. Можно было бы попробовать зайти одновременно в обе двери, но последствия такого эксперимента могли быть катастрофическими. В двери же, ведущие к собакам, лезть тоже не решились - Красноцветов содрогался от одного воспоминания, а Ткачев решил, что у него хватает и собственных проблем.
     Они оба хотели выбраться наружу. Стены давили, и пусть вдвоем эта тяжесть была легче - совсем она не исчезала. Тем более, что Александру все время казалось, что он слышит гудение бегущей по спрятанном в бетоне проводам информации. Воспоминания об этом у него остались чрезвычайно неприятными и отбивали всякое желание иметь дело с чем-нибудь сложнее микрокалькулятора.
     -Так что же нам делать-то, Саня? - спрашивал Красноцветов, пытливо заглядывая в глаза, - мы что, так и останемся здесь? Так и сгнием на этой лестничной клетке?
     -Не сгнием, - хмуро ответил Ткачев, - говорите, вам рекламный листок пришел?
     -Да, - сказал Красноцветов и указал в провал, - а теперь он там. Вместе с кормом.
     -А что придет мне? - вопросил сетевик, запуская руку в прорезь собственного ящика.
     Глянцевый листок был и здесь. Едва развернув его, Александр тут же сморщился от отвращения. Фон листовки был стилизован под зеленоватую системную плату, на которой ярко-синим шрифтом parsek было написано:
     "Что есть счастье? Я спрашиваю еще раз - что для вас есть счастье, стадо человечье? Что ответите вы? Я слышу? Что? Счастье - это сочетание любви, труда и созидания? Счастье - это выращенный дом, посаженное дерево и построенный сын?
     НЕТ! Я скажу вам, что такое счастье! Истинное цифровое счастье для свободной паствы! Откройте свои уши, откройте свой разум, вдохните полной грудью электронный ветер!
     Счастье - говорю я вам - это мощный компьютер седьмого поколения и стакан водки..."
     Александр резким движением смял брошюру и отправил ее следом за посланием Красноцветова. Потом обернулся к соседу и произнес:
     -Мой друг Кусака, которого никогда не существовало, не колеблясь прыгнул бы в этот провал. Только для того, чтобы проверить - есть ли у него дно. Вы ведь не пробовали спуститься вниз?
     -У меня нет крыльев, - сказал Красноцветов, - и я боюсь высоты
     -Мы можем попробовать менее экстремальные способы, - со вздохом произнес Ткачев.
     -И я не скалолаз, - сказал Алексей Сергеевич.
     Александр Ткачев повернулся и искоса глянул на помрачневшего соседа:
     -Вы никогда не пробовали передавать человека по оптоволоконному кабелю? - спросил он.
     Перед дверь в квартиру сетевика они приостановились. Дверца выглядела нехорошо - стальной каркас просвечивал сквозь порванную обивку, куда-то бежали сплетенные в разноцветные жгуты провода. Низко гудел ток, прокачивая сквозь кабели неизвестно откуда взявшиеся киловатты.
     Александр качнул головой и, отворив дверь, вошел. Шедший позади него Красноцветов остановился на пороге комнаты.
     -Слушай, - спросил он, - она у тебя всегда такая захламленная или после...
     -После, - огрызнулся Ткачев, пробираясь через сплетение гофрированных шлангов, усеявших пол, как дюжина завершивших обильную трапезу питонов.
     Стены были обшиты страницами с печатным текстом, в которых опознавались ошметки литературных творений Уильяма Гибсона, постеры модного кино в стиле "киберпанк" и однообразные фотографии электронных кошек Мяучи - безусловно каждая со своей глубокой индивидуальностью. Ветвящиеся кабели с клеймами "нанотек", "хайтек", "эколайн" и "кибердайн системз" свешивались с потолка, как не очень удачно притворяющиеся лианами ядовитые змеи. Над монолитной стальной дверью, воплотившей в себя все ночные кошмарны профессиональных взломщиков, висел поясной потрет Такеши Китано, наполовину обращенного в самообучаемую игрушку Фурби.
     Элитный терминал с шестью различного калибра экранами и мейнфреймом, в котором после некоторого размышления опознавался холодильник "Минск - 217", заменил собой скромный домашний компьютер Александра Ткачева. Клавиатур было почти столько же, сколько экранов, и большая часть из них была виртуальными - то есть тщательно нарисованные на крышке письменного стола.
     Разгоняя шустрых четвероногих роботов из стали и пластика, сетевик осторожно двинулся в самые дебри сплетенных кабелей. По пути он опасливо косился на терминал, по экранам которого задумчиво гулял одинокий скринсейвер, выполненный в форме классического алого ока. Где-то тихо и задушевно играл электронный транс.
     Схватив наиболее безобидно выглядящее оптоволокно, Александр резко дернул. Где-то в гуще кабелей коротко сверкнуло, и стало слышно, как из оборвавшегося кабеля с булькающими звуками изливается информация.
     Кабель был что надо - с пятислойной защитой и сверхпроводимостью, к тому ж достаточно длинный, чтобы попробовать использовать его как веревку. Сложный штекер на одном его конце навевал Александру тяжкие воспоминания, и он поспешил свернуть находку в кольцо.
     Ничего больше не трогая, они поспешно покинули квартиру, твердо уверенные, что возвращаться сюда не будут.
     -Вы ж, когда ко мне вломились, Алексей Сергеевич, - сказал Ткачев, пока они осторожно спускались по ступенькам к провалу, - я систему взламывать собирался... вряд ли бы это хорошо кончилось.
     -Так и не стал бы, - буркнул Красноцветов, - сбежал бы, как я...
     -Да я тогда думал, у меня только один выход остался. Мне об этом сразу сказали.
     -Кто сказал-то? Эти, что ли, табуретки электронные?
     -Да нет, голос из терминала. Сказал, что меня избрали, и иначе уже не получится.
     -А ты бы и спросил, кто избрал...
     -Нет, не спросил бы, - устало вздохнув, произнес Ткачев.
     -Что ж так?
     -Боялся, что ответят... Вот мы и пришли.
     -Кто полезет?
     Александр посмотрел на Красноцветова - пожалуй, староват тот для подвигов. Но лезть-то все равно придется. С очередным вздохом сетевик обвязал оптоволокно вокруг уцелевших перил. Хвост шланга, из которого веселой капелью вытекали последние байты, оказался где-то внизу, в районе недостижимого пола. Выглядел кабель надежно, хотя Ткачев сразу вспомнил, как прогуливал физкультуру в школе, чтобы лишний раз провести время с электронным идолом. Был у них тогда канат или нет? Все одно никогда не лазил.
     -Ты давай, я подстрахую, - сказал Красноцветов.
     Александр осторожно обхватил кабель ногами и стал сползать вниз, с казавшейся столь надежной кафельной площадки. Соты ящиков, которые медленно уползали вверх, казались зрелищем в высшей степени сюрреалистичным. Кабель заскользил, и Александр, испытав моментальный приступ страха, вцепился в него обеими руками. Теперь опоры больше не было. Площадка осталась в полуметре наверху, а покрытый скользкой изоляцией кабель ни в коей мере не напоминал шероховатый канат.
     -Ты как там, держишься? - вопросил сверху собачник, - все в порядке?
     -Да нормально все! - выкрикнул Ткачев и недюжинным усилием воли заставил себя слегка ослабить хватку. Он тут же начал сползать вниз, и пока что эта скорость была не слишком пугающей. Но все равно - вися над провалом, Александр Ткачев чувствовал себя большим и полным пассажиров автобусом, который со слабыми тормозами несется по затяжному спуску. Ощущение для истинных фаталистов.
     Отсюда, с каната, провал почему-то казался гораздо глубже, чем на самом деле. Украшенный дверями разной выделки, он начал казаться Ткачеву неким подобием индейского колодца смерти, на дне которого наверняка накопилось много сокровищ, таких, как их брошюры и упаковка собачьего корма. Последняя, кстати, была не видна - хотя пол вроде бы присутствовал. Вроде бы - потому, что освещение на первом этаже не работало и тьма там стояла могильная. Она, впрочем, там всегда стояла, стоило хулиганам грохнуть очередную лампочку.
     Скольжение так и не ускорилось, и Александр немного успокоился. Он даже стал перебирать руками, контролируя спуск. Странно, перед глазами так и не появилось дверей, хотя по всем расчетам он должен уже был достигнуть площади третьего этажа. Ткачев даже немного ускорился, потому как спуск явно затягивался. Серый бугристый бетон плыл перед глазами, мерно покачивался канат, и это навевало легкую дрему, что в нынешнем положении сетевика было явным безумием. Но глаза начинали слипаться.
     -"Что-то я не пойму", - подумал он, отвлеченно наблюдая, как скользят мимо крошечные кратеры выбоин и шероховатостей, похожие на затейливую лунную карту, - "То ли я слишком медленно спускаюсь, то ли этот тоннель слишком длинный".
     Мысли о вечности уже успели посетить его голову, когда недовольный голос Алексея Сергеевича вернул Александра к реальности:
     -Ну что? Ты так и будешь висеть?
     Ткачев поднял голову и обнаружил, что по прежнему находится в полуметре от последней площадки. Красноцветов смотрел снисходительно - думал, что Александр просто струсил и оцепенел?
     -Давай лучше я, Сань... - сказал Красноцветов, но Ткачев смотрел уже не на него. Позади, у самого узла изоляция начала сползать с редкоземельного металла кабеля, как шкура начавшей линьку змеи.
     Сетевик мигом оценил свое положение, и его пробил холодный пот. Мрак под ногами мигом стал полным смутных угроз. Изоляция ползла, сухо потрескивая и оставляя на металле разноцветные праздничные лоскуты.
     -Держи!!! - заорал Ткачев и рванулся вверх.
     Красноцветов хватанул изоляцию и тут же отдернул руки, с проклятиями разглядывая стальные занозы в обоих ладонях. Александр утроил усилия, широко раскрытыми глазами глядя на одинокую лампу под потолком, как сделавший свой последний вздох из опустевшего баллона ныряльщик смотрит на солнечный блик, проникший сквозь хмурую толщу соленой воды. Шкура сползала быстрее, чем он поднимался, пальцы сводило от усилий, во рту пересохло, в груди бился ужас. Судорожно поднимаясь, Александр неожиданно понял, что пришел его смертный час. Осознание это было таким ясным и всепроникающим, что он чуть было не отпустил руки и не рухнул в клубящийся мрак, отдаваясь на волю судьбы, но тут Красноцветов, не прекращая ругани, обрушился всем телом на дико извивающийся кабель и придавил его к кафелю.
     В два рывка Ткачев достиг площадки и перевалился через ее край, задыхаясь и глотая открытым ртом воздух, волосы у него стояли дыбом. Сосед отпустил оптоволокно и шкура под собственной тяжестью соскользнула с металла и исчезла в чернильной мгле. Оттуда не донеслось ни звука.
     Сетевик некоторое время сидел, привалившись к стене, и пытался отдышаться. Красноцветов участливо ждал. Наконец Ткачев поднял на соседа безумные глаза и произнес:
     -Здесь нельзя спуститься...
     Алексей Сергеевич лишь развел руками, соглашаясь. Блестящий металлом кабель так и остался свисать с края площадки, являя собой, пожалуй, самую идеальную вывеску для отеля "У погибшего альпиниста".
     Отдышавшись, угрюмо поплелись назад. Двери подозрительно смотрели на них стеклянными зрачками глазков.
     -Может ли такое быть, - сказала Ткачев, - что, если бы я туда прыгнул, то падал бы вечно? Может быть, туннель шел бывсе дальше и дальше и я пролетел бы сквозь центр земли? И так и болтался бы там всегда - как маятник?
     -Саня, не забивай себе голову, - наставительно произнес Красноцветов, - не получилось так, получится эдак. Все равно мы тут не останемся.
     -Что же с нами случилось, Алексей Сергеевич? - помолчав, спросил сетевик, - как же так вышло?
     -Что вышло, Сань? - сказал Красноцветов, - то, что мы здесь, а все остальные по ту сторону? Кто знает, по каким качествам выделяет нас судьба - тебе вот жить, а тебе умереть, а тебе прославиться, а кому-то сойти с ума и проснуться во сне...
     -Выделяет... - произнес Ткачев, - а ведь, наверное, кроме нас и еще кто-нибудь есть?
     -Соседка моя, Марья Ерофеевна - только она не настоящая, и бабулька еще, божий одуванчик - тоже фантом.
     -А в других подъездах? - вопросил Ткачев.
     -В других, может, и есть, - произнес Красноцветов, - только как ты, Санька, туда попадешь? Сквозь стену?
     Александр задумался. В голову все время приходил терминал, охраняющий запертую дверь - начинало казаться, что это единственный выход. Или вот вообразить себя птицей и прыгнуть с балкона...
     -Балкон! - сказал сетевик, - лоджии в доме соприкасаются!
     -Что нам с того?
     -Одну лоджию от другой отделяет тонкая стенка. В один кирпич. Лазают же люди, если, например, ключи от квартиры потеряли.
     Красноцветов остановился и посмотрел на него:
     -Так что же, ты лезть предлагаешь? Да это, знаешь ли...
     -Соседняя лоджия - это лоджия квартиры из другого подъезда. Я хорошо помню планировку. И там, Алексей Сергеевич, лестница может быть не обрушена.
     -А полезешь ты? - после паузы спросил Красноцветов.
     Сетевик сокрушенно промолчал. Перед глазами стоял сползающий в бездну шланг цифрового века. Меньше всего на свете Александру Ткачеву хотелось сейчас покидать твердь земную.
     Роботы-айбо что-то деловито строили в углу. Трудно было сказать, что, но, судя по вырисовывающимися в сварочных вспышках стальных конструкциях - нечто глобальное, с уклоном в тотальный абстракционизм. В остальном же комната Ткачева изменилась мало, лишь на мониторах появилось на один скринсейвер-глаз больше, придав тем самым невидимому наблюдателю полноценное бинокулярное зрение. Соседи неохотно переступили порог.
     -Ну, давай, - произнес Красноцветов, - веди.
     У двери на балкон сплетение кабелей было особенно густым. Тут, помимо обычных лиан, уже намечались выполненные из дорогого печатного пластика листочки, с трогательными резными фрактальными жилками, а кое-где качались угрюмого сизого цвета бутоны, в сумрачной глубине сомкнутых листьев которых мигал багровый диод.
     Сквозь сплетение ветвей светило солнце, доказывая, что за пределами дома по прежнему день. Странно, когда Александр глядел на замершее за двойными стеклами светило, перед глазами возникали золотистые концентрические круги, которые исчезали, стоило прикрыть веки.
     С медитативной неторопливостью бывалого серпентолога Ткачев протиснулся сквозь сплетение кабелей и махнул Красноцветову - иди, мол. Тот замешкался, а Александр обнаружил, что у лоджии теперь отсутствует внешняя стена. Необъятное пространство открывалось прямо у ног сетевика, дул холодный свежий ветер, а вдоль всей лоджии протянулся ровный белый карниз, уходящий куда-то за пределы видимости. Ткачев сделал шаг, и у него закружилась голова, когда он увидел, во что превратился их дом снаружи.
     Под ними было никак не положенные семь этажей. Семьдесят - вот точнее. Или все семьсот. Гладкая кирпичная стена уходила отвесно вниз, изредка прерываемая безликими квадратами окон, цвета зеркальных очков. Там, внизу, наличествовал некий индустриальный пейзаж, но пушистые белые облака, словно взятые с рекламы провинциальной аэрокомпании, почти полностью скрывали панораму. Александр задрал голову и увидел точно такую же картину. Только теперь здание уходило в горние выси, а облака ограничили бы в порывах всякого астролога-любителя.
     -Ты уверен, что пришли туда, куда надо? - спросил Красноцветов, заглядывая за край карниза.
     -В любом случае нам не туда, а в соседнюю квартиру, - пожал плечами Ткачев и скромно отступил в сторону.
     Красноцветов вздохнул укоризненно и осторожно ступил на карниз. Порыв ветра тут же налетел на него, шутливо пихнул в живот, заставив опасно качнуться. Стоя на узкой полосе бетона и держась обеими руками за остатки ограждения, Алексей Сергеевич мог видеть соседнюю лоджию - коробку из бетона и несущих металлоконструкций, на которой вроде бы все было НОРМАЛЬНО. Отсутствие сюрреалистичных интерьеров прибавило Красноцветову сил, и он стал осторожно перебирать ногами, продвигаясь к соседней ячейке. На середине пути ограждение закончилось и Алексей Сергеевич почувствовал себя канатоходцем. Причем неумелым канатоходцем. Ветер налетел вновь и заставил его изо всех сил прижаться к холодному шершавому бетону.
     -Получается! - крикнул Ткачев от своей двери, - еще метра три, не держась.
     -Не держась - только летать можно! - крикнул Красноцветов с какой-то сумасшедшей бравадой, - и то вниз!
     -Не вздумайте! - крикнул сетевик.
     Царапая ногтями бетон, Красноцветов сделал еще три шага и услышал над головой нарастающий свист. Прежде чем хоть какая-то догадка насчет его источника смогла посетить голову Алексея Сергеевича, мимо стремительно пролетел небольшой темный предмет, двигаясь согласно закону всемирного тяготения к подножию кошмарной башни, вставшей на месте их бывшей панельной многоэтажки.
     Красноцветов многое повидал к моменту своего рывка над пропастью, но теперь разум спасовал, и лишь очень много времени спустя собачник констатировал, что неопознанные падающий объект был ничем иным, как модным сотовым телефоном от компании Нокиа, окрашенный в элегантный черный цвет. Кто и зачем на верхних этажах небоскреба выронил дорогую погремушку, так и осталось загадкой.
     А потом Алексей Сергеевич ударился о небо. Ударился сильно. Расшиб нос и расшатал зуб, отчего чуть не свалился в пропасть. Неверяще посмотрел на препятствие - фиолетовая даль, прозрачный воздух, одинокий след самолета - пространство было необъятным. Красноцветов вытянул руку и наткнулся на гладкую, прохладную стену. Тупик. Он непонимающе обернулся и увидел, что Александр внимательно всматривается в панораму. Заметив обернувшегося соседа, Ткачев крикнул:
     -Возвращайтесь, Алексей Сергеевич, это бесполезно!
     -Может быть, ты мне объяснишь, что происходит? - крикнул Красноцветов, с трудом удерживая равновесие.
     -Накололи нас! - крикнул сетевик, - провели, как детей. Ну ладно - вы, но я то, дурак, мог догадаться.
     -Да о чем ты?! - сосед снова качнулся, потом плюнул на все и оперся о небесный свод. Свод держал. С близкого расстояния стало заметно, что идиллическая картинка состоит из мелких разноцветных квадратиков, наподобие экстремально сложной мозаики.
     -Следовало сразу догадаться! - прокричал Ткачев, - они нам просто текстуру повесили, имитирующую небо. Издали кажется, что тут ширь необъятная, а на самом деле три метра до холста.
     -А облака?
     -Движущаяся текстура - детский лепет. А мы купились!
     И в подтверждении своих слов сетевик плюнул в клубящиеся облаками бездны и с удовлетворением проследил, как плевок осел на ближайшем облачке. Судя по всему облако было не только твердым, но еще и гладким настолько, что на нем можно было поскользнуться, найдись кто-нибудь столь дурной, чтобы по нему прогуляться.
     Глядя на уплывающую слюну, Красноцветов испытал сильный позыв каким-то образом выразить свое праведное негодование, и он не нашел ничего лучше, чем погрозить лживой пустоте кулаком и крикнуть: "сволочи!", после чего необъятная ширь дала легкое эхо.
     -Кто? - прокричал со своего балкона Ткачев.
     -Знать бы, - устало сказал Красноцветов и зашагал обратно.
     Больше его не качало. Ледяной ветер высот конфузливо утих. Далекий пейзаж на расстоянии вновь стал казаться далеким пейзажем.
     -Опять не вышло, Алексей Сергеевич, - печально сказал сетевик, когда Красноцветов без всяких приключений достиг балкона, - выходит, один у нас путь остался...
     Собачник выразительно глянул вниз, но Ткачев покачал головой:
     -Видно, придется мне взломать систему.
     -Но ты же сам говоришь, что это опасно.
     -Тут все опасно, - вздохнул Александр, - Просто одно опасно очень, а другое не слишком. Так или иначе - это мой выход.
     И он, повернувшись, протиснулся в комнату. Красноцветов, качая головой, последовал за ним. Оптоволоконные кабели увлеченно играли в верхние ярусы дождевого леса.
     Работа айбо подходила к концу. Без особого удивление Александр Ткачев понял, что они сооружают точную копию пирамиды Хеопса, в масштабе 1: 43, сложенную из одинаковых кирпичиков процессоров интель, самого свежего поколения, так что Ткачеву сразу вспомнилось туманная мудрость из его собственной брошюры.
     -"Возможно, - подумал Ткачев, - это новое электронное святилище, капище высоких технологий, или гробница для их нового мессии, собранного из стали и пластика, с таким же процессором внутри. Может быть, спустя годы эта пирамида, неустанно обновляющаяся не знающими покоя айбо, разрастется и поглотит собой всю поверхность планеты, следуя непонятным и чуждым целям собранного из транзисторов гениального мозга".
     Уныло проводив глазами глубоко впечатанную в пластиковую гладь пирамиды надпись S. P. Q. R (System Populus Que Robotycus), Ткачев посмотрел на терминал.
     Любимое кресло сейчас как никогда сильно напоминало электрический стул. Свет от одинокой лампочки, падающий сверху, только усиливал это ощущение. Александр глубоко вдохнул, как человек прыгающий с очень высокого трамплина в очень глубокий бассейн, и опустился в кресло. Красноцветов занял место подле, почти испуганно косясь на соседа, словно тот уже успел уйти в астрал, обратиться в зомби, слиться с виртуальностью или проделать что-то такое же жуткое.
     Сетевик потянулся к одной из редких невиртуальных клавиатур и, содрогаясь под мрачным взглядом скринсейверов, звучно скомандовал:
     -Пуск!
     Одновременно с пролившейся из скрытых динамиков формата 5.1 мелодичной звуковой заставкой тяжелые черные браслеты с резким щелчком захлопнулись на ногах и руках изумленного сетевика. Прежде чем он успел дернуться, стальной обруч обхватил его шею, а второй зафиксировал голову, как у жертвы предстоящей лоботомии. Ткачев попытался вырваться, но не тут-то было. Красноцветов уставился на него с суеверным ужасом.
     Заставка закончилась бравурными фанфарами, и на многочисленных экранах появилось выполненные витиеватым шрифтом слово: "приветствие!". Роботы айбо оторвались от своего эпического труда и зарукоплескали корявыми болванками лап.
     Меж тем из глубины экрана вынырнул давешний попугай, который на лету гротескно изменился и превратился в плохо выполненную из полигонов совершенно отвратную клоунскую рожу. Рожа была покрыта сильно пикселизированным белым гримом, рубленые щелки глаз стеклянно блестели, широкая улыбка обнажала нарисованные на одной плоскости зубы. Вид сего существа не внушал ничего, кроме отвращения.
     -Ха - ха - ха, - сказал клоун, его голос был синтезирован и оттого говорил с сильным немецким акцентом, - вы только что загрузили тест. Спасибо.
     -Э... - сказал Ткачев, - а что, собственно...
     -Вы только что загрузили электромеханический тест. Скажите "да", если хотите начать. Скажите "нет", если хотите уйти. Скажите "далее", если хотите узнать подробности.
     Александр мучительно сглотнул и сказал - "далее".
     -Компания "Нанософт кибертех системз инкорпоретед (все права защищены и являются собственностью компании)" предлагает вашему вниманию электромеханический тест, разработанный лучшими умами человечества для определения его худших умов. Правила просты. Есть дверь - в которую можно пройти, если пройдете тест. Если вы не пройдете тест, вы не войдете в дверь. На каждый вопрос полагается ответ. Неправильный ответ карается по всей строгости закона.
     -Я хочу уйти, - побледнев, быстро сказал Ткачев и задергался в своих оковах.
     Лицо клоуна на секунду исчезло и вместо него появилась желтая улыбающаяся рожица с пулевым отверстием на месте лба.
     -Ха-ха-ха, - сказал Клоун, возвращаясь, - уйти можно только совсем. И из жизни. Вы хотите уйти, да\нет?
     -Нет! - завопил сетевик, - я хочу начать!
     -О кей, - сказал клоун, - Перед этим я хочу напомнить вам, чтоб вы зарегистрировали вашу версию, для получения доступа ко всем функциям.
     -Начинай! - крикнул Ткачев.
     Гротескная физиономия вновь растворилась, и на черных экранах под музыку из фильма Кубрика "космическая одиссея" величаво всплыли золотые буквы:
ЭЛЕКТРОМЕХАНИЧЕСКИЙ ТЕСТ НА КРЕТИНИЗМ.
     Буквы повисли пару секунд и исчезли. Вместо них на экране возникло крошечное изображение болида формулы-1 в очень плохом разрешении. Синтезированный голос за кадром электронно кашлянул и неожиданно демонически завыл. Остолбеневшие соседи не сразу опознали в этом кошмарном вое имитацию работающего двигателя машины. Рев чуть сбавил тон и на его фоне прорезался голос:
     -Передача? - спросил.
     -Что? - выдавил Ткачев, потом до него дошло и он вымолвил, - вторая!
     Рев на секунду стал нестерпимым, а потом голос торжествующе произнес:
     -Неправильный ответ! Первое предупреждение.
     И тут Алекса Ткачева тряхнуло так, что ему показалось, будто он стал дефектным трансформатором, на который аварийно скинули излишки напряжения. Это продолжалось полторы секунды, но в памяти осталось навсегда.
     -Ааа! - заорал он, как только обрел голос, - не надо!!
     -Передача? - спросил терминал.
     Ткачев изо всех сил напряг перегревающиеся мозги. Плоский болид продолжал скользить по своей невидимой трассе, и передачи переключались с пулеметным темпом. Александр ощутил себя стоящим на краю пропасти и, чувствуя, как расползается под ногами почва, кошмарным волевым усилием собрался, за долю секунды побив все рекорды овладения дзен-буддизмом.
     -Четвертая! - выкрикнул он срывающимся голосом.
     -Правильный ответ, - сообщила система, и болид сорвался в узкие виражи трассы в Монако, - счет один-один, передача!
     Где-то рядом испуганно кричал Красноцветов:
     -Саня, как тебя оттуда вытащить?! Ты только скажи, я сразу...
     Адександр закрыл глаза, вслушиваясь в дрянную имитацию ДВС. Сознание его испытывало момент экстремальной концентрации, отчего мозги казались сделанными из хрупкого горного хрусталя.
     Поворот, поворот, разгон, торможение, поворот, разгон, разгон!!!
     -Пятая! - заорал Александр Ткачев, дергаясь в своем кресле.
     -И вновь правильный ответ! - сообщил голос из компьютера на фоне победоносных фанфар. Два-один! Поздравляю, вы прошли первую часть теста. Если хотите продолжить, скажите "да".
     -Да!!! - крикнул сетевик.
     Болид исчез с экрана. сменившись сложной математической выкладкой. Имелась некая кривая, агрессивно торчащие в стороны оси, ряд цифр. Голос тоже изменился, приобретя глубину и модуляцию профессионального лектора.
     -Часть два, - сказал терминал, - спасибо, что пользуетесь продукцией нашей компании. Итак: даю условие задачи. Вы корова-логотип компании "пятнистая буренка", и вы собираетесь перепрыгнуть луну. Вы стартовали с ускорением восемь "же" и достигли второй космической скорости. В данный момент вы находитесь в эклиптике луны. Ваша скорость 10, угол 45%, сила Кориолиса - 5. Ваши действия?
     -Да вы че, издеваетесь?! - закричал Ткачев, - я вам че, гений-математик?! Алексей Сергеевич!! Красноцветов!!
     -Начинаю отсчет до выполнения экзекуции, у вас есть пять секунд для ответа... четыре секунды... ваши действия?
     -Думай, Саня, думай! Давай хотя бы примеримся!
     -Скорость 8, угол 45%!!! - заорал Александр, - подавись ты!!!
     -Вы приближаетесь к Луне, - ваши действия?
     -Скорость 6, угол 60%, - быстро сказал сетевик, - сила Кориолиса?
     -Меньше трех... - сообщил монитор, - вы приближаетесь к луне.
     -Скорость 4, угол 70%!
     -Внимание, опасность сваливания... высота три тысячи метров.
     -Скорость 6, угол 70%, - поспешно выкрикнул сетевик, покрываясь холодным потом.
     -Опасность сваливания... Сила Кориолиса приближается к критической отметке... высота тысяча сто... ваши действия?
     -6, 80! - выкрикнул Ткачев.
     -Критический уровень крена... внимание - вы вошли в штопор. Высота пятьсот. Ваши действия?
     -Нас разворачивает! - закричал Красноцветов, сжимая кулаки. Позади роботы айбо восторженно зааплодировали реплике.
     -5, 180%, - выдохнул Ткачев и понял, что ошибся.
     -Внимание критический уровень высоты... сила Кориолиса - ноль. Угол девяноста... процесс неконтролируем...
     Издав невнятный скриперный звук, экран потемнел, а потом вспыхнул вновь с аляповато изображенной лунной поверхностью и кучкой черно-белых пикселов на месте катастрофы. От картинки попахивало дешевой комиксовой трагедийностью. Золотые буквы говорили о непоправимом: "Вы врезались в Луну".
     Александр очень быстро бледнел.
     -Счет два-два, - бесстрастно сообщил терминал, - повторное предупреждение. Внимание - в экзекуции под номером три будет применяться фатальное напряжение.
     -Нее-е-ет! - заорал сетевик и тут же испытал родственные чувства со всеми погибшими на электрическом стуле за все время использования сего средства правосудия. Полторы секунды спустя он, хрипя, осел обратно в дымящееся кресло. Красноцветов стоял рядом и нервно сжимал пластиковый стул, готовый швырнуть его в монитор.
     Из последних сил Александр приподнял трясущуюся руку, прося не делать этого. Что-то говорило ему, что при попытке агрессии это самое напряжение последует немедленно.
     -Счет два-два, - повторил призрак из компьютера, - приступаем к третьей части нашего теста. Благодарим за пользование продукцией нашей компании. Часть номер три - грамматическая часть. Внимание! Назовите слово, первая часть которого - гастарбайтер, третья - астроном, а вторая - комический челнок "Ностромо"?
     -ЧТО ЗА БРЕД!!! - закричал Александр Ткачев, от отчаяния заплевывая ненавистный монитор.
     -Внимание... начинаю отсчет до выполнения экзекуции...
     -Думай, Ткачев, думай! - крикнул Красноцветов, - что это за слово? Гаст? Астра? Номо сапиенс? Давай же!
     -Внимание, две секунды до начала экзекуции...
     -Я не знаю... - простонал Александр, пытаясь повернуть перепуганное лицо к соседу, - я не соображаю ничего, меня трясет...
     -Одна секунда... пристегните ремни... Внимание, приступаем к...
     -Гастроном!!! - крикнул Ткачев и заплакал от облегчения.
     -Правильный ответ! - воскликнула система, - поздравляю, вы выиграли бонусные фанфары!
     На содрогающегося в рыданиях Александра вывалился бравурный, режущий уши марш. Всхлипы попавшегося в ловушку сетевика были полностью заглушены звоном медных тарелок.
     -Три-два в пользу благоразумности! - громогласно заявил терминал, - спасибо, что пользуетесь нашей продукцией! Для продолжение скажите "далее".
     -Далее! - простонал Ткачев, - далее, далее, далее...
     -Часть номер четыре. Приготовьтесь. Внимание: назовите десять синонимов к слову "удар током".
     -Садист... - прошептал Александр Ткачев, - проклятый садист! Я бы вышиб тебе твои электронные мозги, я смял бы тебе корпус, я бы долго бил тебя ногами по мониторам, пока они все не лопнули, я бы давил...
     -Десять секунд до начала экзекуции...
     -Электрошок, напряжение, вольтаж, разряд, гальванизация, встряска, вспышка, прокатиться на молнии, дефибрилляция... - проговорил сетевик, перемежая ответы с заковыристыми ругательствами, - и... и еще...
     -Ответ не полон. Возможно снятие дополнительных очков.
     -Саня, думай, а то и вправду снимет, - закричал Красноцветов, - ну, удар током, давай же!
     -Короткое замыкание!!! - заорал Ткачев во всю глотку и страшно изогнулся в своем кресле, так, что собачнику показалось, будто к бедняге уже применили экзекуцию.
     -И снова правильно! - возвестила система, - счет пять-два! Внимание - уровень агрессии подопытного критически превышает уровень его умственных способностей. В случае дальнейшего противодействия будет применена система усмирения типа "нежное касание" (корпорация Добрый Мир, все права защищены), мощностью в тридцать киловатт.
     Александр тут же замолк и? с тщательно сдерживаемой ненавистью? уставился на ближайший монитор. Рожа клоуна всплыла из его темных глубин неожиданно, как всплывает недельный утопленник из мутного чрева канализационного коллектора.
     -И, наконец, тест на ассоциативное мышление. - возвестил он деревянным голосом. Роботы-айбо согласно замурлыкали и засияли неоновой имитацией глаз. Алексей Красноцветов опустился на загаженный электроникой пол и устало закрыл глаза. Ему хотелось встать и убежать, но еще больше преследовало желание лечь и заснуть прямо тут. Происходящее смахивало на предсмертную галлюцинацию гибнущего от перегрева процессора. Ткачев же давно уже находился за гранью добра и зла, испытывая мощнейший адреналиновый всплеск, который, впрочем, мешался с новообретенной надеждой все же выжить. Судя по всему - тест был не вечен.
     -Поздравляю, - объявил клоун, - вы дошли до финальной части нашего теста. Так, что не огорчайтесь, если вы не ответите на следующий вопрос. Выше имя уже внесено в хит-парад лучших участников Электромеханического Теста На Кретинизм и находится на третьем месте. Если вы готовы продолжать - скажите "далее".
     -Далее!
     Клоун исчез, отчего Ткачев испытал сильное облегчение. Картинка с однообразными символами инь и янь, возникшая вместо него, сетевику ничего не говорила.
     -Часть номер 5. - возвестили динамики, - простая последовательность символов. Здесь представлено восемь символов борьбы света и тьмы, добра и зла, единства и борьбы противоположностей. Символы находятся в особой последовательности. Какой бы из символов, помещенных внизу, вы бы поставили следующим?
     Голос из терминала замолк, а Александр до боли в глазах всмотрелся в череду однообразных изображений. Насколько он понял, все символы были совершенно одинаковыми. Александр Ткачев смотрел.
     -"Ну, Алекс", - сказал он себе - "Сосредоточься. Вот твой последний шанс. Именно от того, как ты сейчас ответишь, будет зависеть - будешь ли ты дальше ходить по этой земле, жить, бороться - или останешься здесь обугленной головешкой? Не спеши, призови интуицию, говорят - она обостряется в критические моменты".
     Похожие как две капли воды символы злорадно пялились на него с экрана, и казались они Александру то многочисленными улыбающимися рожами, то черными метками одновременно. В какой-то момент (растянувшийся на часы, хотя прошло меньше секунды) ему показалось, что один из символов, крайний справа, немного отличается от других. Вроде бы темная половина Янь была немного больше светлой Инь. Думать было вредно, дальнейшее размышление вело лишь к гибели, и потому Александр Ткачев и вымолвил в звонкую тишину своей ответ:
     -Символ номер семь...
     -Ты что?! - в ужасе закричал Красноцветов, приподнимаясь, - как ты знаешь? Они же все одинаковые!
     Монитор долго не отвечал, а роботы-айбо, как один, задрали уродливые, выполненные в стиле нью-эйдж, морды и пронзительно, замогильно завыли. Ор пробирал до костей.
     -Ответ принят, - наконец, сказал монитор, и Александр робко улыбнулся, не в силах поверить своей удаче. Терминал помолчал, и добавил, - неправильный ответ.
     Воцарилась тишина, а в груди сетевика вдруг стало пусто-пусто, словно оттуда разом исчезли все внутренности, и в реберной клетке поселился космический вакуум.
     Вот и все - он проиграл. Его жизнь закончится здесь, в его же любимом кресле, в котором прошло столько веселья и интересных открытий. Он сгорит на глазах у единственного живого человека, оставшегося в этом безумном мире. Александру стало страшно, нестерпимо жаль себя и свою загубленную молодую жизнь. Перед глазами всплыли золотые воспоминания детства и подернутые романтической дымкой события, которым никогда уже не свершиться. Слезы сами собой хлынули из глаз и застили вид ненавистного кремниевого болвана.
     -Саша, как же так?! - восклицал Красноцветов, - что же нам теперь делать?! Куда мне идти потом, Саша?!
     Александр повернул к нему печальное лицо. Слезы текли ручьем у него из глаз, но он все-таки нашел в себе мужество выдавить слабую улыбку обреченного:
     -Алексей Сергеевич, - тихо сказал он, - после того, как я сгорю, пожалуйста, идите - и найдите выход. Найдите любой ценой, и тогда я буду знать, что погиб не зря. И еще...
     -Внимание, - сообщил монитор, - вы провалили Электромеханический тест на кретинизм. Благодарим за пользование нашим продуктом. По окончании теста будет включена тридцатисекундная готовность системы экзекуции. По истечении времени система будет запущенна в действие. Вы уверены, что хотите завершить свой земной путь? Ответьте "да или нет" и подождите десять секунд. Время пошло.
     -И еще... - продолжил Ткачев, с тоской глядя в лицо Красноцветову, - личная просьба. Пожалуйста... пожалуйста, скажите Лани, что, умирая, я думал о ней.
     -Лане - какой еще Лане? - спросил растерянно Красноцветов.
     -Да не Лане, а лани!!! - заорал Ткачев, брызгая слюной, - Лани, Фавну! Слышишь, Красноцветов, не забудь!!!
     -Десять секунд до начала экзекуции...
     -Прощай, Саша, - сказал Алексей Сергеевич и хотел было взять сетевика за руку, но вспомнил про киловатты и передумал.
     -Прощай, Алексей Сергеевич, - прошептал Александр и закрыл глаза.
     -Три секунды до начала экзекуции, - возвести монитор, - две секунды, одна секунда, - Ткачев внутренне сжался - ноль секунд... Внимание, невозможно активировать функцию уничтожения, так как эта функция недоступна в демо-версии Электромеханического теста. Пожалуйста, для полного доступа ко всем функциям теста купите полную версию продукта или введите двадцатизначный пин-код, который вы можете найти на первой странице Вашего лицензионного соглашения. Благодарим за внимание.
     Оковы с оглушительным лязгом разомкнулись. Сетевик так и остался сидеть на месте своего неслучившегося аутодафе, тусклым взглядом глядя на пестрящий символами экран. Посередине темного фона высветилось слово "Команда?". Красноцветов с робкой надеждой поднял голову.
     -Открыть дверь, - после долгого молчания, мертвым голосом, произнес Ткачев.
     -Выполняется... Ошибка! Программа "открыть дверь" не может быть исполнена, так как дверь не найдена или уже существует. Пожалуйста, выйдите из всех программ и перезагрузите компьютер...
     А в следующую секунду Александр Ткачев, неистово вопя, уже разносил терминал титановой штангой от собственного кресла, крушил мониторы и клавиатуры, проламывал тонкий металл мейнфрейма и с диким хохотом давил юрких айбо. В разные стороны брызгали сиреневые искры, вольтовые дуги плясали в недрах разбитой аппаратуры, отовсюду лез густой черный дым, немилосердно воняющий горелой изоляцией. А сетевик все бил и бил свой бывший компьютер, и сейчас был похож на неолуддита, дикаря нового века, идущего в последний и решительный бой против машины.
     В конце - концов аппаратура взбунтовалась, и ощетинившиеся острыми шипами айбо плотным строем вытеснили впавшего в неистовство царя природы и его впавшего в ступор соседа в коридор, а там и вовсе из квартиры. На пороге Ткачев и Красноцветов переглянулись и побежали прочь - им казалось, что электронные зверушки вот-вот кинутся за ними в погоню. Так как бежать вниз не было смысла, соседи побежали наверх, спотыкаясь на каждой ступеньке и подвывая от пережитого ужаса. Он миновали десятый, одиннадцатый и двенадцатый этажи, проскочили тринадцатый и четырнадцатый, и остановила их стремительный рывок в небеса только толстая стальная дверь на чердак.
     Они все еще тупо смотрели на нее, когда створка стала медленно приоткрываться, и оттуда на пришедших уставился воспаленный, покрасневший глаз и хриплый голос нервно вопросил:
     -Вы люди? Вы живые? Настоящие?! У меня есть вам одна просьба... Пожалуйста... умоляю вас... Ну что вам стоит... Пожалуйста, не обращайтесь пока в морских свинок!

Еще один кирпич в стене.

     -Спасибо, что остались людьми, - с чувством сказал бомж Валера, стоя на бетонных ступеньках перед закрытой дверью, - в наше время, знаете, иногда так трудно сохранить человечность.
     Двое пришельцев хмуро переглянулись. Они его не узнавали, а вот сам Валера их узнал - соседи как-никак. Вид у них был не очень - сам Валера в золотые и давно минувшие дни своего падения выглядел лучше.
     Впрочем - сейчас его узнать можно было только по неряшливой двухнедельной щетине и слезящимся с недельного перепою да происшедших этой ночью событий глазам, потому как одет он был в эксклюзивный пиджак от Кардена с золотыми запонками, кремовую рубашку "Брукс Бразерс", лаковые ботинки от Гуччи с подошвами из самой лучшей телячьей кожи ручной выделки,а волосатое худое запястье Валеры охватывал массивный золотой браслет часов фирмы "Тиссот" с двумя бриллиантами, стоимостью около четырех тысяч долларов. Завершали картину модные очки Рей-бан, которые висели на пляжный манер в вырезе элитного пиджака, жутко диссонируя с галстуком от "Валентино". Все до единого предметы одежды выглядели несколько потасканными, а штанины дорогих брюк испятнала грязь. Но все равно - Валера Золотников сейчас выглядел в разы лучше своих незадачливых гостей.
     -Сам-то ты кто? - мрачно осведомился один из них, тот, что постарше. Валера помнил, что у него вроде бы есть собака - огромная, злобная восточноевропейская овчарка, которая рычала всякий раз, проходя мимо валяющегося на площадке бомжа. Второй, чумовой тип, живший под квартирой собачника (Валера на раз наблюдал, как он шагает вниз по ступеням, полностью погруженный во внутренний мир) похоже - погрузился окончательно и временно потерял дар речи. Что-то с ним произошло очень нехорошее - нечто вроде того, что пережил недавно сам Валера.
     Чука у него на плече сонно завозилась, цепляясь за дорогую ткань крохотными розовыми коготками. Соседи с омерзением покосились на свинку.
     -А сосед ваш, Валера... - сказал Золотников, широко улыбаясь, подумал и добавил, - ...Валерьянович Золотников. Жилец.
     -Что-то я тебя не помню, - сказал старший, - Сань, а может сказать ему, чтобы пиджак снял? Вдруг там мех или металл?
     -Не помнишь - это да, - сказал Валера, - а все равно мы рядом живем. Только ты в квартире, а я здесь на чердаке. Да не в том суть. Вы же на чердак хотите пройти, да?
     -Ну, положим... - выдавил из себя молодой, которого звали Александром.
     Валера покивал, пригладил Чуке розовую шерстку, нежную как шелк:
     -Нельзя вам на чердак идти! Я потому и вышел, чтобы вас предупредить. Он... он теперь не любит, когда посторонние приходят. Лютый стал.
     -Слышь, жилец... - осведомился старший, - а ты нас не пугаешь? Там ведь проход должен быть в соседний подъезд. А мы твердо настроены в этот подъезд попасть. И ты нас, в случае чего, не пытайся удержать!
     Они вновь переглянулись. В глазах застыла угрюмая решимость. Валера вздохнул. Широким жестом указал на ступеньки:
     -Да вы не стойте, присаживайтесь. Все одно вам рассказать придется.
     Александр помедлил, а потом присел. Его сосед опустился рядом. Оба с некоторым удивлением смотрели Валере за спину - только сейчас заметили, что дверь бывшего его жилья украшает массивная, отполированная до блеска золотая пластина, на которой черным буквами было вытравлено:
     "СТРАДОПРИИМНЫЙ ДОМ" и, чуть ниже: "Нет покоя без боли, ибо через страдание мы обретаем спасение. С. Книг" и еще ниже "Самопожертвования, пожалуйста, опускайте в предназначенную для этого прорезь".
     -Значит, хотите в подъезд попасть? - спросил Валера, помолчав, - вынужден вас огорчить, господа. Прохода больше нет.
     -Как это нет?! - закричал Александр, - он же там был?!
     -Был, да, но его постигла злая судьба. Его закрыли. Теперь там Стена.
     -Что еще за стена? - вопросил старший - теперь припомнилось, что его фамилия Красноцветов и он часто ратовал за закрытие родного Валерова чердака.
     -Не стена, а Стена, - сказал Золотников, - из каменных блоков. Различных. Из разных стен мира. Тяжелые каменные блоки.
     -И что? - спросил Александр, - любую стену можно сломать, была бы решимость. Сломаем и эту! Все равно на ту сторону попадем!
     -Сломать-то можно, - медленно проговорил Валерий, - да вот только там теперь страж. И он не допустит, чтобы Стену сломали. Он страшен в гневе, он совершенно безумен - настоящее чудовище.
     -Неужели он так свиреп? - удивился Красноцветов.
     -К сожалению да, - со вздохом сказал Валера, - там Волчок.
     Косые красноватые лучи вечернего солнца падали на пыльное пространство чердака сквозь мутное крошечное окошко у самой крыши. Где-то рядом однообразно ворковали голуби. Валера, Ткачев и Алексей Красноцветов укрылись за грудой размокших картонных коробок из-под японской видеотехники, что находилась у самых дверей. Если наклониться немного в сторону, то открывался вид на Стену и ее стража. Валера не смотрел - он, прикрыв глаза, вспоминал.
     Волчок заявился этим утром, через два часа после того, как Валерий Золотников продрал глаза от самого странного сна, который только и видел в своей нелегкой жизни. К счастью, за эти два часа он сумел уяснить, что происходит нечто из ряда вон, и слегка адаптироваться - а то бы визит Волчка в его нынешнем виде, безусловно, свел бы несчастного бездомного с ума. Впрочем, даже тогда Валера, едва увидев давешнего приятеля, тут же бежал с вытаращенными глазами. Волчок не препятствовал и ничего не говорил, но четко дал понять Валере, что его жилье отныне больше не принадлежит бывшему хозяину. Так что Валерий совершенно не удивился, увидев, что его пентхаус переименовали в "Страдоприимный дом". В конце концов - чердак всегда был обителью чьих-то страданий.
     Красноцветов и сетевик, напротив, смотрели во все глаза.
     Стена протянулась на всю длину помещения, аккуратно отделив четвертую часть чердака. Блоки, из которых было сложено сие монументальное сооружение, были абсолютно разнокалиберными и сделаны из разного материала. Судя по всему, здесь были желтые камни из Великой Китайской стены, рыжие из римской оборонительной, красные - из Московского кремля и бетонные, с матерными надписями латиницей - из берлинской. Все вместе создавало впечатление, что здесь некий гигантский ребенок позабавился с не менее гигантской версией конструктора "Лего".
     Под стеной обретался Волчок, которого ныне не опознала бы даже родная мать, буде у нее вообще бы возникло желание глядеть на своего непутевого отпрыска. Гора жирной, покрытой темными пятнами, наподобие лишайных, плоти, из которой торчали скрюченные крысиные лапки с длинными отманикюренными ногтями. При некотором рассмотрении оказалось, что этот вздрагивающий в натужных стонах бурдюк покрывает редкая засаленная шерсть, а из-под коротких и уродливых задних лап прихотливо вьется чешуйчатый хвост. Жирдяй сопел, отдувался, булькал, непрерывно дрожал крупной дрожью и производил впечатление в высшей степени тошнотворное. Впрочем, черные бегающие глазки, утонувшие в складках жира, остались прежними, и только по ним можно было опознать старого психопата Волчка.
     Какой-нибудь не очень брезгливый юный натуралист, доведись ему изучить это произведение природы, после долгих изысканий пришел бы к выводу, что видит перед собой разросшуюся до неприличия морскую свинку, с некоторым, однако, антропоморфными чертами. Но свинку, откормленную настолько, что партия зеленых с дальнего запада несомненно подала бы в суд на его владельца за жестокое обращение с животным. Но Волчок владел собою сам.
     С тяжким стоном он наклонился и поднял с земли округлый белый предмет, после чего поднес его к глазам и звучно откашлялся.
     -Бедный Жорик... - хорошо поставленным голосом произнес он в пустоту чердака, - я знал тебя еще ребенком...
     Он замолк и с минуту тупо изучал предмет, оказавшийся свежим человеческим черепом, а потом с гневом зашвырнул его в дальний угол. Валера содрогнулся - он прекрасно знал, ЧЕЙ это череп.
     Волчок вздохнул. Передернулся жирной тушей и устремил печальный взгляд в сторону двери.
     -Такой убогий и хромой... ничтожество... я так отвратен, что собаки, когда пред ними ковыляю, лают...
     Он оборвал монолог и театрально завздыхал. Тяжело походил из стороны в сторону под стеной, потом снова уселся на место. Взгляд его был полон печали.
     -Зачем я живу? - патетично спросил он, в эффектном жесте вытягивая руку, - для какой цели я родился? И ведь была же цель, имелась, и...
     Волчок вновь оборвал себя. В дальнем углу подвала Валера разглядел тело невинно убиенного Слюнявчика, чье вместилище сознания только что использовалось в любительской постановке. Воцарилась тишина.
     -Good bye, сruel world, - наконец сказал Волчок, после долгой паузы, - I`m leaving you today...
     -Вот так все время, - прошептал Валерий.
     -Он не выглядит очень опасным, - сказал Ткачев, - может, нам попробовать пройти мимо?
     -Я бы не стал этого делать, - произнес Золотников, - Волчок по прежнему опасен, в каком бы виде он не находился.
     Но Александр уже поднимался из-за коробки, вытягивая перед собой руки в интернациональном миролюбивом жесте. Полусвин перестал трястись и жестко уставился на него. Ткачев нервно ухмыльнулся и сказал:
     -Уважаемый... эээ... Волчок. Мы конечно, понимаем всю важность занимаемого вами поста, но нам очень надо пройти. Нам надо попасть в соседний подъезд...
     Слова, канувшие в пыльное нутро чердака, звучали потрясающе глупо. Теперь Волчок смотрел на Александра с явным презрением.
     -Сломать Стену... - сказал Ткачев.
     Волчок вскинулся. Рыхлое его тело в едином порыве покрыло два метра, когтистые лапы работали как поршни, пасть распахнулась, и оттуда в облаке кошмарного зловония вывалились два исполинских резака, заточенных до бритвенной остроты. Набегая на Александра, как товарный состав с сорванным тормозом, Волчок глухо ревел. Ткачев стояли на пути не более секунды - в следующий момент он, как и его соседи, с искаженным страхом лицом бежал прочь с чердака, преследуемый ревущим и изрыгающим однообразные проклятья полусвином. Толкая друг друга в спины, они выскочили в проем, и в следующую секунду дверь "страдоприимного" дома захлопнулась за ними.
     Тяжело дыша, соседи привалились к стенам и уставились друг на друга.
     -Ну, признаю, - сказал, наконец, Ткачев, - это было ошибкой.
     -Волчок никогда не отличался дружелюбием, - произнес Валера с ухмылкой, - в конце концов, это же он съел Чука.
     -Я все хотел спросить, - сказал Красноцветов, - что это у тебя за создание на плече?
     Валера тепло улыбнулся и, сняв крошечное мохнатое существо с плеча, аккуратно разместил на сложенных ковшиком ладонях. Свинка сонно уставилась на людей крупными фиолетовыми глазами.
     -Это Чука, - сказал Валера, - когда я подобрал ее - мне казалось, что это инкарнация моей прежней свинки. Той, которую съел Волчок. Но оказалось, что это девочка. Стало быть - Чука. Вот, смотрите, какая у нее масть!
     -Как насчет Волчка? - спросил Красноцветов, - он тоже похож на морскую свинку!
     -Увы, здесь все похожи на морских свинок. Те немногие люди, что я встретил сегодня - все, до единого, деградировали. Кругом свинки. Что же до Волчка, то он всегда был животным.
     Ткачев и Красноцветов переглянулись. Что-то роднило их с этим странным типом. Было что-то общее. Но цельной картины не складывалось.
     -Он не взбесился, пока я не завел речь о Стене, - сказал Александр, - одолеть мы его все равно не можем. Стало быть, надо попробовать его уговорить.
     -Какие доводы может воспринять дошедшая до белой горячки двухметровая морская свинка? - спросил Красноцветов, - твою систему и то было бы гораздо легче уговорить.
     -У него есть слабое место, - с усмешкой сказал Александр и распахнул дверь.
     -...не отягощать жизнь сомнениями, - донеслось до них, - ибо сомнения и ненужные сожаления о несбывшемся - вот наш груз, наши цепи, что путают нас по рукам и ногам...
     Ткачев прикрыл дверь:
     -Кто-нибудь из вас имел опыт психоанализа?
     -Насчет психо - не знаю, но у меня брали анализ на чесотку, - ответил Валерий Золотников.
     Понурый Волчок встретил осторожно подошедшего Александра благожелательно. Начальные округлые фразы о самочувствии он пропустил мимо ушей, но насторожился, когда Ткачев завел разговор о сущности счастья.
     -Что ты можешь знать о счастье? - вопросил Волчок своим хорошо поставленным баритоном, - и о его вечном антиподе, если пошло на то?
     -Я вижу, что тебя гнетет нечто, Волчок, - сказал Александр, осторожно присаживаясь, напротив чудовищной свинки, - может быть, ты поделишься со мной своим несчастьем?
     Волчок гневно засопел и передернулся всем телом:
     -Что ты понимаешь! - горько сказал он, - ты такой же заложник системы, как и остальные. Твои глаза зашорены, ты живешь во сне! Ибо только спящие да неразумные идиоты могут быть счастливы в этом жестоком мире!
     Александр вдруг заметил, что у ног полусвина лежит испачканная в дурнопахнущих слюнях массивная книга с тисненым золотом переплетом. Ткачев совершенно не удивился, увидев, что Волчок читает творение некоего Карлунда Фрюнга - "Основы психоанализа для морских свинок". Иного и быть не могло.
     -Волчок, - сказал сетевик проникновенно, - я здесь, чтобы помочь тебе. Поделись со мной своею бедой. Я ведь знаю, как тяжело быть не таким, как все.
     -Что ты знаешь... - с надрывом вздохнул Волчок, - но ты прав, я не могу держать все это в себе. Не могу скрывать от мира свет нового знания. Увы. Что ж, я расскажу тебе, а ты расскажешь кому-то еще.
     -Да-да! - горячо воскликнул Ткачев, - народ должен знать правду.
     -Тогда слушай, - сказала исполинская и донельзя уродливая морская свинка, - это очень печальная история. История войны индивидуума с обществом. История про еще один кирпич в стене.
     -Я весь внимание, - сказал Александр Ткачев.

Еще один кирпич в стене (или почему я стал морской свинкой).

     "Теперь я вижу - жизнь моя не заладилась с самого начала, и в истоках ее кроется то, к чему я пришел сейчас. С самого начала мне приходилось испытывать гнет системы, и начиная с рождения меня окружала Стена.
     Я родился тридцать лет назад в уездном городе, в неблагополучной семье, в грязной областной больнице. Пьяный врач, который принимал роды, не удержал меня в руках и уронил на пол, отчего в несчастных моих мозгах произошел необратимый сдвиг. От удара я испугался и заревел - и то был мой первый крик в этой полной фекалий вселенной.
     Нельзя сказать, чтобы в детстве я был окружен любовью и лаской. Моей первой трапезой стала бутылочка смеси "крутыш" - в равной доле состоящая из детского питания, перловой каши и технического спирта. Каждый вечер я засыпал в своей кроватке, сделанной из подобранной на свалке арматуры, а моими единственными игрушками были шустрые домашние клопы и сделанный из чугуна памятник собаке-герою в соседнем сквере. Прелесть же первого купания я познал, когда маманя по пути из роддома уронила меня в лужу.
     Мои родители - настоящие советские неинтеллигенты - были людьми азартными и увлекающимися. Увлекались они в основном водкой, хотя иногда отдавали дань неизысканным плодово-овощным винам. К сожалению, я почти ничего не могу сказать об этих, без сомнения, милых людях, потому что их брак продлился всего лишь два года. Что ж, все что я знаю - это то, что они жили недолго и несчастливо и умерли в один день, поубивав друг друга.
     После их похорон (только много позже я узнал, что они хотели забрать меня с собой, но что-то им помешало. С тех пор мне часто снятся сны - как они зовут меня, а я бегу к ним, широко-широко раскинув руки, словно хочу обнять весь мир) я остался сиротой, хотя и не знал об этом.
     На меня претендовали папины знакомые - многоопытные и многопьющие люди, но в тот момент мне не светило стать свободным. Проклятая система - свод правил и уложений поведения одних людей по отношению к другим - бездушная машина из титановых шестеренок, бумаг и канцелярского клея - взяла меня под свое свинцовое крыло.
     Я был отправлен в муниципальный приют - интернат для бездомных детей. Один из многих, я лежал там в стальной, хромированной кроватке с инвентарным номером и смотрел в потолок, по которому в любое время года ползали жирные, откормленные мухи.
     Это была младшая группа, но порядки там были куда более жесткие, нежели в старшей. Я хорошо помню это время - школа жизни началась для меня там, среди серых стен и заунывных воплей соседей.
     В шесть следовал подъем. Нам всем очень хотелось спать, но включался огромный алюминиевый репродуктор на стене, и он работал так оглушительно, что напрочь заглушал наши вопли. Как правило с- тавили что-то оптимистическое, но искаженная картонным динамиком музыка превращалась в раздирающий уши рев. Именно с тех пор я страдаю некоторой тугоухостью и тугодумием, а также ненавижу песню: "солнечный круг - небо вокруг", с которой начиналось почти каждое наше утро.
     В определенное время нас кормили из одинаковых стеклянных бутылочек с выписанными краской инвентарными номерами разведенной перловой кашей, в которую для густоты добавляли крахмал. В середине дня нас выводили в туалет.
     Именно там, в младшей группе, я познал злобу и жестокость человеческого стада, был подвергнут остракизму, и у меня появились первые враги. На четвертый день пребывания в интернате массивный и откормленный двухлетний карапуз перебрался через низкий бортик моей кровати и, придавив мне голову к подушке, отобрал бутылочку с кашей. Я плакал и отбивался - но что я мог поделать? Он ушел, покачиваясь на нетвердых ногах и гнусно ухмыляясь.
     Я воззвал к справедливости, а именно - к нянечке в строгой мышиной униформе, которая поднимала нас каждое утро. Но система есть система, и справедливости в ней нет - но чтобы понять это, мне понадобились долгие двадцать лет.
     Мне сказали, что жаловаться нехорошо, и отшлепали скрученной в жгут простыней, так что следы оставались с неделю и более. А карапуз вновь пришел на следующий же день и властно протянул руку к бутылке. Мне не оставалось ничего, кроме как отдать.
     Так я жил впроголодь. Шли дни, мы росли, а я все не мог никак набрать достаточно веса и оставался самым маленьким в нашей группе. Злобный неприятель по кличке Бутуз верховодил среди нас, и никто не мог ему сказать слово поперек. Расправа была моментальная. Теперь я не только делился с ним кашей, но и заправлял ему кровать, а также убирался на его тумбочке. Бутуз же только жирел. В какой-то момент я понял, что я его ненавижу - и это было первое сильное чувство, которое я познал.
     Впрочем, у меня появились и друзья. Приятель, по имени Костя, был добросердечен и всегда тайно отдавал мне часть своей пайки. Возможно, именно это не дало мне помереть с голоду.
     В какой момент наша воспитательница - жестокая старая дева пятидесяти лет, улыбку которой я видел только раз, когда воспитанники принесли ей разбившуюся о наше окно дохлую птицу, - объявила, что мы достаточно взрослые, чтобы сами убирать за собой. А стало быть, назначайте дневальных для чистки и уборки сортиров. Предполагалась посменная работа, при которой каждый чистит унитазы и моет пол в назначенный день. В тот же вечер ко мне подошел Бутуз и спросил, не хочу ли я сыграть в увлекательную игру под названием "трамвай"? Чувствуя подвох, я все же согласился и эту же ночь провел с тряпкой в руках. И следующую и последующую. Запах мочи и мокрой тряпки стал для меня родным. Я мыл пол семь дней в неделю, отрабатывая за всю группу, по полночи проводя в покрытых унылым зеленым кафелем стенах. А утром приходили они - воспитанники интерната, и смотрели на меня с холодным презрением, как смотрят на противную слизистую тварь, вроде мокрицы, неосторожно раздавив ее кованым каблуком. Именно в такие моменты я острее всего ощущал Стену - невидимую, но оттого не менее прочную, между мной и этими детьми с сытыми лицами. Между мной и обществом!
     Черное отчаяние не взяло меня только потому, что иной жизни я не знал.
     В какой-то момент я заметил, что Костя избегает меня и больше не делится своей кашей, которую к тому времени стали подавать в алюминиевых тарелках с выбитым инвентарным номером. Я не знал что и думать, пока однажды не встретил его в узких темных переходах интерната. На мой вопрос, что же случилось, он печально улыбнулся и поведал мне:
     -Бутуз сказал, что отныне ты ЧМО, потому что моешь за нас всех пол. С тобой нельзя разговаривать, а каждый, кто захочет с тобой дружить, тоже станет ЧМОм. Так что - извини...
     И он ушел. Так я познал предательство. Два дня прошлись в полной изоляции, а на третий я, движимый ненавистью, попытался убить Бутуза. Ночью подкрался к его кровати с подушкой и навалился ему на лицо. Бутуз вырывался и сипел, но ярость придала мне сверхчеловеческие силы, так что оторвать от полузадушенного недруга меня смогли лишь трое специально вызванных нянечек.
     Случай прогремел на весь интернат. За провинность я был бит нянечками скрученным в жгут одеялом и посажен в чулан на неделю, на хлеб и воду, причем, чтобы проглотить хлеб, его приходилось размачивать в воде. Впрочем, после перловой каши это даже казалось изысканным.
     В чулане были крысы. Они приходили ко мне каждую ночь. Ползали у меня по рукам и ногам. Я кричал и отбивался, но они только наглели. С тех пор я ненавижу крыс.
     За время отсидки я узнал, что Бутуз три дня провалялся в лазарете, а вернувшись, пообещал устроить мне вендетту, так что на этом свете мне уже не жить. Бутуз был настроен серьезно.
     От неминуемой гибели меня спасло то, что закончился очередной год и я был переведен из младшей группы в старшую, и мы с Бутузом попали в разные коллективы. Так как изоляция в интернате была полной, своего первого недруга я больше никогда не видел.
     Нельзя сказать, чтобы в новой группе мне стало много легче. Но "трамваев" больше не было. Сюда просочились слухи о случившемся в спальне, и все смотрели на меня с некоторой опаской. В неполные восемь лет я уже слыл безумцем и серийным убийцей. Так или иначе, но за все эти годы отчуждение - глухая стена вокруг меня - стала только выше и толще.
     Я не хотел так жить. Смутные видения посещали меня, будущее, сверкающее и ясное, будущее других людей, там за колючей проволокой, ограждающей двор интерната, манило меня издалека, как очень редкая экзотическая птица. Я захотел учиться - возможно, поиск знаний стал бы для меня спасательной палочкой-выручалочкой, за которую я смог бы ухватиться и вытащить себя из этой трясины под названием "жизнь".
     Но, конечно, с тем багажом и черными отметками в моей личной карточке ни о какой учебе не могло идти и речи. Вместо тетради и карандаша я получил в руки лопату и был послан, вместе с сотней таких же, вскапывать колхозные поля. Мы убирали картошку, свеклу и брюкву. Движимый тягой к прекрасному, я нашел как-то большую красную свеклу и держал ее в алюминиевой кружке с инвентарным номером на боку, как редкий красивый цветок, пока она окончательно не сгнила.
     В двенадцать лет моя фея-хранительница, без всяких сомнений - жестокая старая дева пятидесяти лет - подарила мне одну из своих редких улыбок. Меня настигла любовь. Окна в коридоре нашего мужского интерната выходили на угрюмое серое здание интерната для девочек. Мою избранницу я заметил как-то вечером, когда бесцельно стоял у окна и смотрел на недоступный вольный мир.
     Она видела меня и улыбалась мне - светлой, застенчивой улыбкой. У нее было дивное лицо и странные, раскосые глаза - марсианские глаза, решил про себя я. Ибо не могло такое замечательное существо жить на этой угрюмой земле. Она приходила каждый вечер, а я уже ждал ее на подоконнике, и мы просто смотрели друг на друга и улыбались. Иногда дружески махали друг другу руками или строили рожи. От этого в сердце становилось теплее.
     Я был уверен, что моя отрада тоже испытывает ко мне какие-то чувства. Все это было столь новым и незнакомым, что ночью я сжимал в объятия подушку и тихо смеялся или плакал в нее, воображая себя рядом с моей таинственной незнакомкой. Мне кажется - я был счастлив, первый и последний раз. И единственное, что вгоняло меня в тоску - это то, что мы были разделены Стеной. Вернее, двумя стенами - ее и моего интернатов.
     Загадочная улыбка моей Моны Лизы сводила с ума, и в один прекрасный момент я второй раз в жизни решился дать бой против системы - бежать из интерната. Глубокой ночью я выскользнул из спальни и неслышимой тенью проскользнул к дверям интерната. Ключ я украл у воспитательницы еще раньше.
     К сожалению, кроме меня не спал и еще один воспитанник нашего славного заведения - все тот же Костя, который попал вместе со мной в одну группу. Он-то и застиг меня в самых дверях и принялся звать подмогу. Он горел праведным желанием угодить воспитателям, он торжествовал! Меня обуяла дикая ярость, и я ударил его кулаком, в котором, как кастет, была зажата связка ключей. Он закричал и упал, а я все бил и бил его, и только набежавшие воспитатели смогли оторвать меня от окровавленной жертвы.
     На этом история моего побега и закончилась. Я получил очередную черную отметку в карточку, был бит скрученными в жгут простынями и отправлен в чулан. Костя же месяц провел в лазарете - ему требовалась операция, но денег на нее не было, и он так и остался с изуродованной нижней губой. Он больше не контролировал свое слюнотечение и довольно быстро получил за это прозвище Слюнявчик.
     Моя же Джоконда у окна больше не появилась. Много позже я узнал, что ее зовут Фрося Бардакова, и она в интернате навсегда, потому что ее марсианские глаза - это признак синдрома Дауна, коим она и страдала.
     С этого дня, я понял - поблажек мне больше не будет. Сердце мое еще больше ожесточилось. Но все течет, все изменяется, прошла и невеселая пора моего детства. По достижении восемнадцатилетия бюрократическая машина сработала вновь - и я оказался за массивными дверьми моего родимого заведения. Никаких чувств, кроме омерзения, я к нему не испытывал.
     Новая жизнь лежала передо мной, и это был последний момент, когда я попытался хоть как-то изменить то убогое существование, которое вел.
     Но - увы. Некоторые идут по жизни легко, порхая как бабочки, а кто-то ступает кованными сапогами с гирями на каждой ноге. Будучи детдомовцем, я не имел в жизни никаких перспектив. Один из многих, тех, что прошли передо мной - жизнь моя катилась по накатанной колее. Идти мне было некуда, и я оказался на улице.
     А там меня закружила-завертела вольная жизнь, которая, однако, была чуть ли не хуже, чем в интернате. Довольно скоро я обнаружил себя в человеческой стае, вобравшей в себя, без сомнения, самых отвратительных индивидуумов этого славного рода. Будь проклята система, что подминает под себя людей, калечит их изначально и заставляет их ступать на дорогу, уходящую во зло!
     Я ненавидел власть за то, что она сделала со мной. Ненавидел закон за то, что он поддерживает власть. Ненавидел людей, которые принимают закон и власть, будучи крошечными шестеренками в единой сложной машине. И еще я ненавидел крыс.
     Естественно - с такими взглядами я старался нарушить закон, где только можно, таким образом мстя за свое несложившееся счастье.
     Сначала мы занимались по мелочи - подкарауливая и избивая случайных прохожих, потом освоили взлом квартир и кражу кошельков. В стае меня не любили, но уважали, особенно после серии жестоких драк. Лишний раз старались не связываться. Но мне нужны были деньги, и мы перешли к более крутым грабежам. Мы были отморозками, плевавшими на все правила - о, как мне все это нравилось! Так приятно было бить чужие удивленные лица - сытые и довольные лица сподвижников системы, а потом валить людей на землю и бить их ногами по почкам.
     Разумеется, долго это не могло продолжаться. В один из как всегда отвратных дней мы подкараулили в темном переулке старушку - божий одуванчик, однако при деньгах. Пока мы потрошили ее кошелек, старая кошелка вырвалась и побежала к свету, громко крича. Наш главарь - тупой, но упорный детина - крикнул мне, чтобы я заставил ее замолчать. Догнав ее, я ударил ее обухом своего туристского топорика, и она замолчала. Навсегда.
     На следующий день нас кто-то сдал. Подозреваю, что кто-то из своих. Доблестная милиция повязала всех участников банды. Всем дали по десять лет. Мне - пятнадцать.
     Я пошел в тюрьму с ухмылкой - место было мне знакомо, и уж конечно - не могло испугать такого, как я, прошедшего школу жизни в интернате. Порядки-то везде одинаковые - если вы понимаете, что я хочу сказать.
     В тесной душной камере на шесть персон, в которую втиснули ровно в два раза больше, и прошли мои следующие несколько лет. Я знал, как себя вести, и очень скоро за мной закрепилась слава отморозка и беспредельщика, с которым лучше лишний раз не связываться. Я полностью владел койкой на верхнем ярусе, и был вполне доволен. Утром мы вставали в шесть часов под звуки гимна, рвущиеся из хриплого динамика, завтракали из алюминиевых тарелок с выписанными краской инвентарными номерами. Потом мы работали, обедали, ужинали и засыпали под звуки гимна. За окном кипела вольная жизнь, но, в отличие от золотых детских годов, я уже не рвался так напряженно на свободу.
     Мои сокамерники - без сомнения худшие представителя рода человека разумного - чурались меня. Стена была и тут, и я удивлялся, не находя общего языка даже с этими низколобыми существами, с напряжением и подневольным трудом проделывающих тяжелый путь от неандертальцу к кроманьонцу. В конце концов я стал ненавидеть и их тоже.
     Так прошло какое-то время, пока в нашей камере не начался передел собственности, и не пришло новое начальство. Авторитетный орангутанг из новоприбывших не терпел своеволия у подчиненных ему заключенных. Как-то раз я дерзко ответил ему, и он решил обрушить меня вниз, в зловонную пучину, где обретались те, кто оказался недостоин даже звания рабов. У меня стали перехватывать пищу, а также совершать массу мелких гадостей, как это свойственно человеческому социуму. Но я уже знал, чем это закончится, и знал, что надо делать. Давние воспоминания всплыли в моей голове, и на следующую ночь после того, как пять подручных орангутанга попытались избить меня скрученной в жгут простыней, я прокрался к главарю с набитой сеном подушкой в руках.
     К сожалению - жестокий орангутанг хрипел слишком сильно и перебудил всю камеру. Разразилось побоище, в котором меня пытались оторвать от дергающегося тела, и я вынужден был защищаться изо всех сил. Я не очень хорошо помню, что там было, но сломанный передний зуб говорит о том, что я кого-то покусал. Ворвавшиеся охранники довершили дело.
     Я оказался в карцере, который, естественно был пыльным и полон крыс. С тех пор я ненавижу крыс!
     Сидя в карцере, я узнал, что орангутанг все же отошел в страну вечной охоты. Мои сокамерники пообещали отправить меня вслед за ним, а высшие власти навесили мне дополнительный срок за убийство, а также послали меня на некую медэкспертизу.
     По окончании отсидки в карцере я отправился на экспертизу, и так получилось, что обратно в тюрьму я уже не вернулся и вечер встречал в не очень уютной больнице с зарешеченными окнами.
     Откровенно говоря - совсем не помню, что я делал в этой больнице. Кажется, мы вставали в шесть утра, под звуки песни из хриплого громкоговорителя, и ели из алюминиевых тарелок с выписанными краской инвентарными номерами, а потом нам всем делали уколы из стеклянных шприцев - шизофреникам отдельно, психопатам - отдельно. И еще было что-то про электричество...
     Нет, не помню... а ведь я провел там десять лет, и под глазами у меня до сих пор остались странные шрамы.
     С этих самых пор жизнь моя, ранее такая простая и ясная, погружается во мглу. Я снова был на улице, слишком слабый, чтобы участвовать в стае, да и все желания покинули меня, оставив лишь ледяное равнодушие и странные поступки, которые мое тело совершало само по себе. Я убивал крыс во множестве. И кошек, за то что они касались крыс. Потом я понял, что делал это зря. Мертвые крысы вернулись и стали разговаривать со мной. Приходилось много пить, чтобы заглушить голоса. А потом много пить, потому что накануне много пил. Жизнь вновь стала на рельсы, которые вели в тупик. Ко мне вернулись старые друзья - Слюнявчик вновь был рядом и словно не помнил о том, что было раньше. Я тоже не помнил. Мы вставали рано и всю утро искали пустые бутылки, а днем ели всякую дрянь из краденых алюминиевых тарелок с инвентарными номерами.
     Мы были одними из многих. Нас было множество - таких никому не нужных, прошедших интернат, тюрьму и псих-дом. Мы были огорожены Стеной, но мы и сами были Стеной - составляющие системы, крошечные кирпичики в бастионе всеобщего зла. Мы работали на зло и приумножали его своими деяниями. Каждый из нас был всего лишь еще одним кирпичом в Стене!
     Система могла праздновать победу - она почти сломала меня.
     И в один очень странный день, когда моя совесть в корчах умерла, а я опустился на самое дно, съев крысу моего близкого друга... в этот день ко мне пришли. Я не помню кто, но хорошо помню вопрос, который мне задали.
     "Хочешь ли ты изменить свою жизнь?" - спросила они. И я ответил - "Да"! Потому что, друзья мои, где-то там, в глубине, под засохшим дерьмом и коростой, все еще скрывался маленький мальчик, который еще верит в чудеса и у которого еще не отобрали бутылочку с перловой кашей "крутыш".
     И тогда я стал морской свинкой. И все изменилось, словно по мановению волшебной палочки. Отныне я, кажется, свободен. Теперь сторожу Стену, а не пытаюсь сквозь нее пробиться. И я верю - пройдя все круги социального ада, испытав все, что только можно испытать на этом свете, пройдя огонь, воду и медные трубы, я, наконец-то, попал в тот край, где нет скрученных в жгут простыней и алюминиевых тарелок с инвентарными номерами. Где будущее не окрашено в серый цвет, и моя усталая судьба влечет меня в тот радостный и сияющий миг, в котором в котором все будет хорошо, и где я, наконец, найду свое скромное счастье!
     И там не будет крыс".

     Волчок замолчал, лишь подслеповатые его черные глазки смотрели поверх головы собеседника, сквозь бетонные стены в некие сияющие, необозримые дали...
     -Ох, - сказал Ткачев, по лицу его катились крупные слезы, - это ужасно - то, что произошло с тобой, просто ужасно. Какой кошмарный жизненный путь и...
     -Лишь в страдании мы обретаем спасение, - мягко произнес Волчок, - это наш путь и наше дао, и в конце мы все обретем счастье и умиротворение.
     -Да-да, - сказал сетевик, извлекая из кармана носовой платок и вытирая им покрасневшие глаза, - но, насчет стены? Наше дао требует от нас действий, и мы бы хотели...
     Рев. Острые желтоватые клыки взметнулись над самым плечом Александра, когтистые лапы уродливо скрючились. Поспешно вскочив, Ткачев побежал к двери, все еще непроизвольно всхлипывая. Волчок гнался за ним до самого порога и еще немного дальше по лестнице, и только потом отстал.
     На площадке десятого этажа, напротив наглухо закрытой двери в квартиру Красноцветова, его ждали соседи. Из-за дверей доносился сильно приглушенный собачий лай.
     -Ну? - спросил Валера, - как он?
     -Самое несчастное существо на земле, - тоскливо сказал Александр, - у меня сердце от жалости разрывается! Да после того, что он пережил, мне мои сегодняшние беды кажутся детским лепетом!
     -Ну не скажи, - проговорил Красноцветов, - я чуть не поседел... Существенное что-нибудь узнал?
     -Да... Волчок нас не пропустит, потому что он охраняет стену. Кажется, это его новый смысл жизни... А еще - у него все время в рассказе проскакивало, что он не любит крыс.
     -Ничего удивительного, - сказал Валера, - после того, как он съел Чука...
     Алексей Сергеевич поднял руки:
     -Ближе к делу! Он охраняет, судя по всему, единственный путь в соседний подъезд. Напасть на него мы не можем - слишком здоровый. Мы могли бы выманить его. Только чем?
     -Крысой, - вставил Ткачев, - он ненавидит крыс.
     -Хорошо, крысой, - сказал Красноцветов, - где мы возьмем крысу?
     -Я, кажется, знаю, - произнес вдруг Валера, и все уставились на него.
     Неприметная дверь на пятом выглядела опасной, но соседи смотрели на нее с некоторой нервозностью.
     -Ну, я не думаю, что это хорошая идея, - сказал, наконец, Красноцветов, - снова лезть туда. Да вы вряд ли даже представляете, что вас там ждет.
     -О, - произнес сетевик, - еще как представляем. Вам еще повезло, Алексей Сергеевич - у вас собаки, а не кремнийорганические наносистемы.
     -Или морские свинки, - добавил Валера, - я так понимаю - вам крыса нужна. Больше вы ее нигде не достанете.
     -Можно взять айбо, - неуверенно предложил Ткачов, - хотя вряд ли Волчок на него поведется... Ну же, Алексей Сергеевич, не мы ли собирались прорваться любым способом, когда бежали со всех ног из моей квартиры?
     -Хорошо, я иду, - Алексей Красноцветов широко вздохнул и взялся за ручку роковой двери - воспоминания о кошмарном пребывании в шкуре четвероного было еще чересчур свежи.
     -Э, нет, - Валера ухватил его за локоть, - не так скоро, друг! Идем все вместе.
     -Это еще почему?
     -Не факт, что войдя туда, вы не погрузитесь в какие-нибудь пятимерные бездны и навсегда исчезнете отсюда, - произнес Ткачев, становясь рядом, - а нам очень не хочется оставаться тут вдвоем.
     Красноцветов окинул их взглядом - ни дать ни взять - потерявшиеся дети. А разве он сам не ощущал себя таковым? Мир вокруг стал зачарованным лесом, в котором к тому же все тропинки связаны в морской узел и никуда не ведут.
     -Но ведь это моя дверь, - молвил, наконец, Алексей Сергеевич, - неизвестно, что случится, если мы войдет туда втроем!
     -Авось, не пропадем, - сказал, широко улыбаясь, Валера, и сквозь его лощеный светский облик неожиданно проступило нечто дикарски-раздольное, заставив соседей вновь сделать попытку припомнить, где же они видели этого типа, - шагай, давай!
     Взявшись за руки, как детсадовцы на утреннике, они шагнули в открывшийся проем. Каждый еще успел увидеть свое отражение в зеркале, прежде чем их накрыла тьма.

     -Жри, Шарик, - говорил старый Захарий, владелец лучшей в округе крысиной фермы, нежно поглаживая плоскую шарикову голову стоим старым нейропротезом советского производства, - кушай свою похлебку, заряжай фуел селлы.
     За его спиной по земле ходили зеленоватые лучи термосканеров со спутниковым наведением, а чуть дальше сонно помаргивали огни над периметром, да слышался неумолчный крысиный писк. Всходила Луна.
     Шарик вздрогнул под хозяйской рукой, вывернулся и, посмотрев на хозяина пустыми глазами, в которых дико светилось кошмарное тройственной сознание, припустил в сгущающиеся лиловые сумерки. На повороте его занесло, и он чуть не приложился о сосну. Захарий рассеянно подумал, что стареет пес и, наверное, скоро придется тратить деньги на новый гироскоп.
     Поймать крысу оказалось делом нескольких минут. Шарик, судорожно управляемый сразу тремя человеческими индивидуумами, на время взял инициативу в свои лапы, и скоро что-то маленькое и отчаянно сопротивляющееся испуганно запищало в собачьей пасти.
     С крысой в зубах пес возвратился в родную будку и лишь там распался на отдельные составляющие. Оказавшись на свету лестничной площадки соседи некоторое время растерянно моргали, отходя от непривычной роли четвероногого. Потом Красноцветов взглянул на трофейную крысу, аккуратно прижатую к груди Александра, и досадливо произнес:
     -Я говорил, что мне надо было идти одному! Посмотрите на это!
     Александр осторожно погладил зверька пальцем по мохнатой голове и воздел его на уровень глаз. Крыса слабо задергалась, пытаясь вырваться у него из рук, но хромированные колесики, которыми она была снабжена вместо конечностей, решительно не могли зацепиться за твердую почву. При ближайшем рассмотрении крысий хвост оказался горизонтально расположенной антенной от радиостанции Моторола. Крыса тихо попискивала синтезатором.
     -Это твое, Саня, влияние, - осуждающе сказал Алексей Сергеевич, брезгливо разглядывая зверька, - ну, да может, и такая сойдет...
     -Сойдет, сойдет! - сказал Валера уверенно, - так даже лучше.
     По пути на чердак они совершили короткий рейд в квартиру Ткачева, и под неживым вниманием уцелевших айбо подобрали полутораметровый титановый лом с остатками чьей-то гидравлики.
     У дверей страдоприимного дома соседи остановились.
     -Я кидаю крысу, - сказал Ткачев, - после этого оставляем дверь приоткрытой и бежим до площадки четвертого этажа. Дальше вы знаете.
     -Чай, я вам не спортсмен, чтобы так бегать, - устало молвил Алексей Красноцветов, - одышка у меня... а, впрочем, лишь бы он крысу не поймал!
     -Ну, пошли, - скомандовал Александр и, резко открыв дверь, выпихнул псевдомеханическое создание в полутьму. Крыса взяла курс.
     -...есть только миг, между прошлым и будущим, - тут же донеслось до них, - именно он, называется... ЙААААА!!!
     Сломя голову, соседи ринулись вниз по лестнице. За их спинами нарастал дикий, режущий уши вопль:
     -НЕНАВИ-И-ИЖУ-У-У!!!
     На подкашивающихся от быстрого бега ногах они достигли пролома и, дикими глазами глядя друг на друга, распахнули ближайшую дверь. Позади орали. Красноцветов обернулся и увидел лихо скатывающуюся по ступенькам крысу - все четыре подвески грызуна звучно срабатывали на пробой. Позади нее перло что-то кошмарно раздувшееся, с торчавшей во все стороны жесткой, маслянистой шерстью и резцами цвета слоновой кости.
     -Сейчас! - крикнул Ткачев, чуть ли не силой проталкивая соседей в проход. За секунду до того, как полусвин достиг площадки, внутрь заскочил и сам сетевик.
     Они исчезли с одной стороны лестничной клетки и секунду спустя появились на другой. Но этой секунды хватило, что бы не рассчитавший ускорение ревущий, как самая большая в мире газонокосилка, Волчок на всех парах миновал площадку и с воем низринулся во тьму.
     Соседи, как один, кинулись к краю провала. Вопль все еще длился, а значит - Волчок продолжал двигаться к центру земли, с каждой новой секундой ускоряясь на очередные тридцать шесть километров час.
     -Вот это да, - только и вымолил Валера, - Вот это как... Бедный Волчок!
     -В пропасть Волчка! - резко сказал Алексей Красноцветов, - нам теперь вроде никто не мешает стену ломать!
     Валера кивнул, и они, уже не торопясь, отправились вверх по лестнице. Александр на миг задержался у края, задумчиво глядя вниз. Крик заметно отдалился, но все еще звучал. Кажется - бывшему человеку по кличке Волчок все же доведется узнать, есть у провала дно или нет. Ткачев передернул плечами, словно от холода, и тоже поспешил наверх.
     Стена ждала их - гротескное смешение стилей и жанров. Вблизи оказалось, что она вся исписана разноцветным граффити, большая часть которая была посвящена страстным признаниям в верности заграничным поп-звездам, также имелись тщательно выписанные красным кирпичом политические лозунги. Выделяясь среди однообразных восклицательных знаков в самой середине Стены, крупными неровными буквами было написано:

Идущий за стену,
За шелковую тьмою таится,
Алый агат.
(М. Настрадамус)

     Золотников взмахнул ломом и ударил в самый центр надписи "но пасаран". Целый блок желтого кирпича с грохотом выпал из Стены, и образовалось полуметровое отверстие. За стеной была темнота. Соседи на миг замерли.
     -Эй, там... - еле слышно сказал голос из тьмы, - За стеной... вы настоящие? Живые?
     -Живые, живые! - крикнул Валера, - живее некуда. А вот ты что за тварь?
     -Да вы не стойте, пролазьте. Здесь безопасно.
     Пожав плечами, Валера расширил дыру до приемлемого размера и соседи, пригнувшись, по одному проскользнули в пролом.
     За стеной было темно - дверь на чердак оказалась плотно закрытой. Убогое, заляпанное голубиным пометом окошко под самой крышей почти не давало света - на улице наступала ночь.
     С той стороны каменной перегородки во множестве лежали дохлые крысы с оскаленными, изуродованными ртами - похоже, перед тем как погибнуть, зверьки из последних сил пытались грызть неподатливый камень, чтобы когда-нибудь, ценою гибели сородичей, оказаться на той стороне.
     -Вот я, тут, немного дальше, - сказал голос, - добро пожаловать в подъезд номер три!
     Чердачное помещение тянулось во всю длину их дома - исполинский, полный строительного хлама зал с низкой крышей. Четверть помещения отделяла теперь стена, а еще одна часть оказалась отгороженной массивной решеткой из тусклого серого металла. В полутьме за толстыми прутьями угадывалось чье-то лицо.
     -Идите сюда, - сказал этот тип, - да не смотрите так... я не порождение мрака. Я ваш почтальон, Поляков моя фамилия!
     -А ты-то как тут оказался, друг мой ситный? - спросил Красноцветов, подходя ближе, - ты ж вроде не тут жил?
     -Жил, не жил, какая разница, - поморщился Поляков, - я тут уже целый день, с утра. И, похоже, уже не смогу выйти... да не в том суть! Я был уверен, что здесь еще есть люди, кроме меня.
     -Есть, как видишь, - сказал Валера, - повезло тебе, братец, счас взломаем твою решетку...
     -Бесполезно, - почтальон взмахнул рукой, - прутья из титана, десять сантиметров в обхвате. Вам не сломать. Да дело даже не в решетке. Я ведь в соседнем подъезде. Во втором.
     -Да ты не отчаивайся! - произнес Алексей Сергеевич, - я двоих вытащил, Саньку вон с электрического стула снял и тебя как-нибудь достанем.
     -Не пытайтесь... не надо, - сказал Поляков, придвигаясь поближе к решетке, - я ведь специально сюда пришел. Знал, что рано или поздно вы здесь объявитесь. Поэтому я хочу с вами поговорить.
     -О чем? - спросил Ткачев, - что ты можешь нам сказать?
     Почтальон покачал головой:
     -Так получилось, что я знаю немного больше о том, что здесь происходит. Я здесь с утра, и успел успокоиться и все обдумать. Как вы думаете, где мы сейчас находимся?
     -В бреду... - фыркнул Александр, - в каком-то кошмарном сне.
     -Это довольно близко к истине, - сказал Поляков, - это кажется дурным сном, но в отличии от бреда, у этого места есть свои законы. Своя система.
     -Нет тут системы, - пробурчал Красноцветов, - безумие одно. Ну чего, спрашивается, может быть общего у моих собак, наносистем Ткачева и... морских свинок, кажется? Крыс...
     -Да вы ведь и сами заметили, - улыбнулся почтальон, - Общего нет ничего, но вспомните, что было с вам до того, как этот безумный день начался? Где были крысы, электроника, собаки и... и мои степи, полные демонов?
     Соседи молчали. Смутные, неровные обрывки, приходившие им в головы в течение всего дня, неожиданно складывались, сливались, обрисовывая нечто единое. Единое и темное, как грозовые тучи у низкого горизонта.
     -Я помню... - неохотно нарушил тишину Ткачев, - помню Кусаку и Бутчера, помню, как мы ломали... там была крыса, да... Но это всего лишь сны!
     -Не всего лишь... - сказал, улыбнувшись, Поляков, - Это Сны. Вы ведь заходили в двери? Заметили связь?
     -Я тоже помню, - сказал Красноцветов, - А связь... мы ведь как то влияем на двери?
     -Мы тут на все влияем! - Поляков стукнул по толстому пруту решетки, - это все вокруг построено на нас! Это мы и есть! Еще одно замечание - вы смогли добраться из одного подъезда в другой. Без сомнения - это было трудно, но вы смогли! А это значит, что, несмотря на выверты пространства, по дому МОЖНО передвигаться! Достаточно выучить правила.
     -Звучит пугающе, - произнес Александр, - наверное, потому, что этим мы признаем реальность происходящего.
     -Это и есть реальность, - сказал курьер, - в той или иной степени... Главное, я могу сделать два вывода - первый: кроме нас, наверняка есть еще живые, второй: также есть выход и я, наверное, единственный знаю, каким он должен быть.
     -Каким же? - спросил Красноцветов, - лестница обрывается!
     -В четвертом подъезде выхода нет. Во втором тоже - я смотрел, пробовал. Но вы сейчас в третьем. Вспомните еще один объединяющий факт. То, что мы видели незадолго до Снов? Ну, посмотрите на меня - я почтальон.
     -Письмо, - сказал Александр, - я видел письмо, оно валялось возле подъезда. Я еще подумал, подобрать его, но решил не трогать... вы тоже его видели? - он обернулся к соседям.
     -Как же, лежало справа от ступенек, долго лежало, - произнес Красноцветов, - белый конверт, синий штемпель.
     Поляков негодующе качнул головой, словно у него с этим письмом были связаны некие тяжелые воспоминания:
     -Письмо. Но главное не оно. Главное - почтовый ящик. Во сне я опускал письмо в ящик, после этого просыпался.
     -Ящик? Но в нашем доме нет почтового ящика, - заметил Красноцветов, - только на соседней улице.
     -Вам надо искать его не в коридорах, - Поляков вновь наклонился к решетке, - нет! Зайдите в двери. Послушайтесь меня - только так мы сможем вырваться на свободу. Это возможно!
     -О, да, - усмехнулся сетевик, - также возможно, как шизофренику самому преодолеть болезненный бред. Только в нашем случае болен весь мир.
     -Идите к почтовому ящику, - настойчиво повторил почтальон, - больше я ничем не могу вам помочь. Я постараюсь найти остальных живых... может быть - проберусь в первый подъезд. А вы найдите ящик... и тогда возвращайтесь.
     -Как же мы вас найдем? - удивился Красноцветов.
     -Встретимся здесь. На чердаке второго подъезда. Да - у меня есть подозрения, что в соседние подъезды можно попасть не только через чердак. И через двери тоже, если идти достаточно долго. Ну, это все.
     -Постой, - заговорил Александр, - а как же...
     -У вас есть цель, - твердо сказал Поляков, - теперь есть. Поверьте, я немного понимаю законы этого дома, с целью идти гораздо проще! Найдите ящик! Это важно!
     -Что ж, ящик так ящик, - покачал головой Алексей Сергеевич, - вы уверены, что не хотите остаться?
     -Это бессмысленно. Кроме того, здесь не слишком уютно - территория подъезда номер один тонет во тьме. И, кажется, там кто-то есть...
     Поляков осекся, поточу что тьму за его спиной разорвал чей-то резкий, жестокий хохот. Соседи вздрогнули, захотелось поскорее покинуть негостеприимный чердак. С полминуты жуткий смех длился, а потом сменился издевательским ерническим голосом:

-Один из них утоп,
Ему купили гроб,
И их осталось трое!

     После последней строчки вновь настала мертвая тишина. Поляков посмотрел в глаза, отделенных от него решеткой людей:
     -Помните про ящик... Ну, до свидания! Встретимся здесь, - и он, резко оттолкнувшись от решетки, устремился в глубь чердака.
     Скрипнуло, на загаженный пол легла тонкая полоса света от открывшейся двери. Почтальон ушел.
     Некоторое время соседи молчали.
     -Ну что ж, - сказал, наконец, Красноцветов, - ящик так ящик. Ничуть не хуже чего-нибудь другого. Во всяком случае, на нем не растет шерсть, и он не лает.
     Валера согласно кивнул, а Александр Ткачев удивленно заметил:
     -А ведь мне знаком этот голос... ну - тот, который смеялся. Это ведь тот самый клоун из моего терминала. Только он теперь не синтезированный!
     Алексей Сергеевич пожал плечами, и они побрели к единственной в помещении двери, за которой теперь скрывалась страна мрачных чудес, страна растекающихся будильников, в которой солнце встает на западе и садится на юге, и где у каждой из множества лун обязательно есть свое стремительное копытное. За дверью ждала змея, кусающая себя за хвост - пересеченная лестницами вертикальная шахта подъезда номер три.

Эстафета.

     После того, как дверь на чердак закрылась за Константином Поляковым, тот уверенно отправился вниз по лестнице. Там, за чередой одинаковых ступенек, на уровне четвертого этажа, лестничный пролет, подобно ленте Мебиуса, встречал свою второю сторону и, немыслимо изгибаясь в неких внепространственных далях, приводил на площадку этажа двенадцатого. Ходить так можно было до бесконечности, но Поляков, не дойдя до точки сдвига, свернул в неприметную дверь под номером 73 и, внутренне собравшись, потянул дешевую силуминовую ручку.
     Со скрипом, протирая на древнем линолеуме широкою полосу, дверь отворилась и явила за собой бескрайнее сверкающее пространство, Константин с самого начала этого безумного дня не переставал втайне вздыхать.
     Он сделал шаг - и жгучий ветер свободы дунул ему в лицо, заставив прищуриться от едкой, мелкой пыли, которую игривый воздушный поток вздымал с верхушек одиноких барханов, что примостились в кольце угрюмой каменной породы, как редкие животные в клетке зверинца.
     Курьер огляделся - он снова был одет в знакомый по снам непритязательный костюм - вытертые джинсы с якобы медными заклепками, куртка из кожзаменителя, сделанная в далекой экзотической Турции, да тяжелые ботинки на толстой подошве - яркой молодежной окраски. Непрозрачные очки в толстой пластиковой оправе, давно вышедшие из моды и защищавшие глаза от палящего солнца, торчали из правого верхнего кармана.
     Впереди лежала земля - пустынная и унылая, она хранила и пестовала свои горькие воспоминания, что лежали на ней, подобно тяжелой серой печати. Что-то случилось здесь, давным-давно - что-то нехорошее, прошедшее по окрестным холмам, подобно бешеной буре, сметая все следы мира и процветания.
     Впрочем - скорее всего еще до катаклизма эта обитель уныния не могла похвастать особым богатством.
     Константин шел вперед, километр за километром, его привычные к ходьбе ноги почти не знали усталости. Палило солнце, слабый ветерок гонял по каменистой почве скомканные шарики промасленной оберточной бумаги, а вокруг валялся техногенный мусор - остатки ныне сгинувшей цивилизации - всяческого рода железки, пружины от задней подвески "Жигулей", смятые жестянки "Кильки в томате", будильники "Слава" и "Полет" - все без стрелок, алюминиевые ножи и вилки с таинственной надписью "нерж", чугунные олимпийские мишки с улыбками идиотов, стальные календари-перевертыши с навеки застывшим числом тринадцать, да битые бутылки из под портвейна "Агдам" и "Солнцедар".
     Где-то здесь, в глубинах этой негостеприимной земли скрывался вход, нет, скрывались врата, выход в подъезд номер один, где могли быть еще живые люди - потерянные, дезориентированные, испуганные за свою жизнь и свой рассудок.
     О том, что он, в сущности, находится в одной из квартир, Полякову напоминали только изредка встречающиеся одиноко стоящие стены - остатки обрушившихся домов - оклеенные одинаковыми безвкусными обоями в розовый цветочек.
     Через два часа он достиг утлой деревеньки, расположившейся в угрюмой, похожей на кратер котловине. В наспех собранном из разнокалиберных гнилых бревен домике трое обросших, бомжеватых личностей, напряженно слушавших молчащий картонный динамик, неприветливо зыркнули воспаленными глазами на Константина, и на его вопрос о ближайшем крупном городе махнули рукой в сторону встающего солнца. Помимо солнца, в том направлении должен был находится город Сарайск - самый большой (и единственный) культурный центр этих познавших беду земель.
     До Сарайска курьер добирался еще часа три, сначала пешком, а потом на пронзительно скрипящем средстве местного сообщения - потерявшем цвет кузове "Запорожца", поставленного на тележное основание, в который была запряженная старая кобыла по кличке Манька.
     Владелец транспорта, пьяный и веселый дедок Николаич, всю дорогу тешил Полякова последними новостями столичной жизни, густо мешая их с немудреными, душевными наставлениями.
     -Ты, сынок, как в городе-то окажешься, ты рот не раскрывай - не ворона, чай. Враз облапошат - это у них мигом. Со стервятниками не связывайся, божество почитай, а как прижмут - деньги отдай. Деньги, они - тьфу, жисть важнее. И оружие на виду не носи - обидеться могут и головенку тебе снесут.
     Впрочем, применить на практике полученные знания Поляков так и не смог. Въезд в Сарайск им преградила неряшливо собранная из шиферных листов пограничная будка с прилагающимся полосатым шлагбаумом. Поверх будки, меж двух бетонных фонарных столбов, трепетала на ветру алая растяжка с коряво выписанными буквами:
     "Автоматическая КПП. Предъявите документ". Судя по всему, на всем посту автоматическим являлся только древний АК-47 в руках подошедшего пограничника. Страж порядка хмуро смотрел на подъезжающий экипаж, переминаясь выглядывающими из под длинной линялой шинели кроссовками "Адидас". Проверив захватанный документ, полученный от Николаича, пограничник воззрился на Полякова с нехорошей заинтересованностью и показал дедку три поблескивающие медью монетки. Что значила сия пантомима - курьер спросить уже не успел, потому что Николаич, ни с того ни с сего, хакнув, опустил на голову Константина недопитую в пути бутылку "южной полночи". Полночь не замедлила наступить.
     -Ну, проснись, соколик! - сказал тьма, - тебе чего тут надо, а?
     Константин поднял голову и тупо уставился на говорящего. Мысли путались. Чем-то Полякову была знакома эта обрюзгшая рожа, на которой явственно отпечатались все многочисленные пороки предков.
     -Да ты приди в себя, - повторил этот тип, похлопывая по изрисованной поверхности древней, рассыхающейся столешницы, - давай, новый день настал!
     Видно этого не было - они находились в очень тесном закрытом помещении. Курьер скосил глаза на унылые некрашеные стены с полинявшими от времени ломкими постерами "безумного Макса" и рисованными плакатами к фильму "Первая перчатка". У единственной двери обретался еще один солдат в вытертой шинели без знаков различий и в ярком пластмассовом хоккейном шлеме. Автомата воину не дали, и он довольствовался остро заточенным прутом арматуры.
     Помимо солдата и потасканного типа, комната была полна древними подшивками газеты "Советский спорт" за октябрь 79-го года. Поляков вновь уставился на зачуханного, и тут узнал его.
     -Я в Сарайск шел, - сказал Константин рассудительно, - никаких претензий ни к кому. Говорят - у вас здесь есть врата?
     -А то! Есть, конечно, - довольно улыбнулся зачуханый, - врата есть, а вот со спортивным просвещением у нас плохо. Не идет народ в спортсмены - что ты будешь делать. Короче, я хан Юрик. Я здесь главный судья, тренер и комментатор. В общем, я здесь самый-самый.
     -Вон куда забрался, - пробормотал Поляков, - ну хорошо, ты - тренер. А я-то для чего тебе нужен?
     Хан Юрик довольно заулыбался и невежливо ткнул в Полякова грязным кривым пальцем:
     -Я ж, грю, в спортсмены не идет никто, демоны! Умные все стали, итить их! Как что - прячутся. А у нас с каждым поколением все более хилый народ рождается. Своих скоро и брать перестанем. Вот и приходится пришлых ловить, да спортсменами делать.
     -Так тебе спортсмен нужен? А кто сказал, что я тебе в спортсмены пойду?
     -Ты вона какой здоровый, - сказал Юрик, с ухмылкой, - выдержишь долго... может быть даже до конца дойдешь! А кто сказал? Тебе ведь во врата нужно? Так они заперты все равно, кого попало туда не пускают. Меня только, да победителей Эстафеты.
     -Что еще за эстафета?
     -О, демона вошь! Эт-та, братец наше главное культурное событие года. Спортивное состязание и религиозный праздник! Рассказывать тебе о нем не буду, сам увидишь, но народ это любит, обожает. Ну что, пойдешь ко мне спортсменом?
     Поляков посмотрел в бегающие глаза хана Юрика и не увидел там ничего, кроме провинциальной хитрости и немалой доли жестокости.
     -У меня есть выбор? - спросил курьер.
     Юрик широко улыбнулся и кивнул солдату у дверей. Тот встрепенулся, дернулся, как заводная машинка, и с диким воплем метнул свое копье в сторону остолбеневшего Константина. Арматура просвистела у самой головы курьера и с грохотом на четверть вошла в плакат "первой перчатки", продырявив черно-белую голову нарисованному боксеру. Ставшей свободной рукой солдат нервно взмахнул в воздухе и неумело отдал честь.
     -Я согласен, - быстро сказал Поляков, как только обрел дар речи.
     -Ну и ладушки! - посветлел лицом Юрик, - будешь моим спортсменом, и какого демона только кобенился? Пройдешь - сам тебя во врата отведу! А не пройдешь - звиняй, брат, тогда тебе уже ничего не надо будет... Ну, бывай, побегу утрясать в министерство. А ты пока в себя приходи, как надо - позовут.
     Хан Юрик поднялся из-за своего стола - оказалось, что на самом-самом нацеплен грязный до невозможности синий комбинезон, поверх которого обретался однобортный пиджак с алым флажком на лацкане. Завершал картину многоцветный ремень с олимпийской символикой.
     Хлопнула дверь, и Поляков остался один. Солдат покопался за пазухой и вынул кухонный нож с синей пластиковой рукояткой. За стенами комнаты раздавались смутные низкие звуки - как будто там работала тяжелая техника или плескались волны неизвестного моря. Константин некоторое время думал, что будет, если он сейчас попытается выдрать арматурину из стены, но оценил глубину погружения снаряда и смирился.
     Как и обещалось, через два часа за ним пришли. Угрюмые люди в полосатых пиджаках и вытянутых на коленках тренировочных штанах вытолкали курьера из комнаты и провели по узкому, короткому коридору. Скрипнула дверь, и в глаза Константина брызнуло солнце.
     Он ошеломленно проморгал, а в уши в это время вливался мощный, многоголосый рев, которые может издавать лишь штормовое море и пришедшая на аутодафе толпа. Глаза привыкли к жаркому сверканию, и Поляков ошеломленно огляделся.
     Судя по всему, после Катаклизма от Сарайска осталось не так много - потресканная пятиэтажная хрущоба с закопченными стенами и перекрещенными бумагой окнами, в окружении живописных развалин и кое-как собранных из жести унылых бараков. В результате пятиэтажка внушительно возвышалась над всем городским пейзажем, как последний островок сомнительной цивилизованности.
     Чуть в стороне от этого местного небоскреба, минуя загаженный двор, где на вросших в землю каруселях сушилось тряпье, когда-то располагалась спортплощадка, а сейчас там было странное нагромождение не сразу поддающихся идентификации предметов. Размеченная позывными "старт" и "стоп" асфальтовая дорожка убегала на шестьдесят метров, а далее, проломив ржавый забор, сворачивала на чудом сохранившуюся улицу.
     В основании дорожки громоздился донельзя нелепый помост, собранный из подручного хлама и покрытый кумачового цвета материей с неким подобием занавеса, с одинокой ржавой стойкой для микрофона - без микрофона. Чуть дальше, в самой середине асфальтового поля для игры в футбол, окруженное блестящими ступенями из неровно обколотых мраморных плит, вырастало донельзя уродливое сооружение явно религиозного толка. С нарастающим изумлением Поляков узнал в нем кузов ассенизаторского грузовика с прилагающейся гидравликой и порядковым номером, украшенный самодельными бумажными цветочками и вырезанными из картона самодельными же гирляндами в виде вереницы кособоких утят.
     Два огненно-красных транспаранта обрамляли площадку с двух сторон. На той, что у дома было написано: "О, Сор - ты мир!". На той, что напротив: "О, спор - ты мертв!"
     Между транспарантами находилась толпа - донельзя пестрая, смеющаяся, кричащая, поющая и матерящаяся на все голоса. Большинство людей было одето в страшный сон всех кутюрье мира - в основном превалировали ватники, шинели без нашивок, заношенные до крайности пальто и футуристического вида образования из предметов быта. Народ вопил и кидал в воздух шапки, кепки, панамы, каски и шлемы.
     Как раз в тот момент, когда Поляков появился на свежем воздухе, четыре громкоговорителя по углам площади трескуче откашлялись и с энтузиазмом грянули:

Все выше и выше и выше,
Несет нас мотор наших птиц...

     Народ взревел, по углам площади звучно громыхнули минометы, в воздух взвились десятки шаров однообразного серо-черного цвета, и на сцене появился ведущий. Песня оборвалась, и репродукторы выдали мощное хардроковое приветствие.
     Как нетрудно было догадаться, вел представление хан Юрик. Только теперь он был облачен в умопомрачительный больничный халат с нашитыми стальными ложками и блестящий на жарком солнце шлем пожарного. От одного его вида хотелось закрыть глаза и больше их не открывать. Юрик экспрессивно взмахнул руками и, вцепившись в стойку без микрофона, крикнул:
     -Привет, Сарайск!! Как дела!!
     -АААААА!!! - отозвалась толпа.
     -Как дела, я спрашиваю?! - выкрикнул Юрик, голос его пер из динамиков, подобно реву.
     Народ неистовствовал. Из толпы вылетело два десятка штопаных носков и темно-синий рабочий халат, осевший на правом сапоге Юрика. Тот широко и безумно улыбнулся.
     -Хорошо, да?! Ну, тогда - ДА НАЧНЕТСЯ НАШЕ ШОУ!!!
     -АААААА!!! - надрывалось человечье стадо. Наиболее экзальтированные пытались залезть на сцену к Юрику, но были скинуты угрюмыми солдатами в разнобойных шинелях. Из громкоговорителей вновь грянула бравурная музыка.
     Пока длилось вступление, два мрачных солдатика вели Константина к беговой дорожке, упирая ему в спину древнюю двустволку четырнадцатого калибра. Вокруг бесновался народ - лица были искажены, глаза выпучены, изо рта брызгала пена. Спазматически дергаясь, они тянули скрюченные руки в направлении сцены. Справа от Полякова женщины в одинаковых оранжевых бытовках слитно вопили "Юрик, мы тебя любим!!!" и махали сделанными из покрашенной мешковины флажками.
     Поляков же на сцену не смотрел. С брезгливым удивлением он пялился на своего соперника, который уже топтался на своей полосе беговой дорожки. Осунувшийся, в рваном синем комбинезоне с затертой эмблемой, это без сомнения был Плотный. В ожидании старта он разминал ноги в потерявших цвет кедах из парусины.
     -Слышьте, вы!! - выкрикнул Юрик, страстно обнимая стойку, - сегодня у нас Эстафета! Третий этап! Двое уже на старте - ВЫ ХОТИТЕ ВИДЕТЬ, КАК ОНИ ПОБЕГУТ?!!!
     -ДААААА!!! - заорали благодарные слушатели, и на занявшего стартовую позицию Полякова обрушился град бумажных и пластиковых цветов, некоторые из которых были весьма увесистыми.
     -Эти двое - молодые таланты! - кричал Юрик, - надежда нашего спорта!! Гордость Сарайска и пустынных земель!!! Они чемпионы!!! ЧТО ВЫ ХОТИТЕ ИМ СКАЗАТЬ?!
     Людской вопль был оглушительным, разразилась настоящая буря эмоций, все кричали, надсаживались, самые экзальтированные стали набрасываться на соседей с кулаками.
     -ПОБЕДИТЕЛЬ ПОЛУЧАЕТ ВСЕ!!! - рявкнули зрители. Плотный покосился на Константина со злобной насмешкой. Он явно собирался победить.
     -ДА!!! - возвестил Юрик, - Это так! Победителю - слава, побежденному - смерть! Но перед тем, как мы начнем состязание, давайте же отдадим почести тому, без кого все это не могло произойти! Восславим нашего кроткого бога!!! Ну! Три-четыре!!!
     -СОР!!! - выдохнуло разом несколько тысяч глоток, - О СОР - ТЫ МИР!!! О СПОР - ТЫ МЕРТВ!!! САРАЙСК! ЮРИК! МЫ С ТОБОЙ!!!
     -Принесем же почести Сору - нашему божеству, Богу Праха и Гниения, Без Которого Ничего Бы Не Было. Принесите агнца!
     Народ раздался в стороны, как вода расступается перед быстрым судном. Двое солдатиков в милицейских шинелях тащили связанную овцу, размеры которой превосходили всяческие границы. Тварь весила килограммов восемьдесят и яростно вырывалась. Надрываясь, солдатики протащили создание мимо сцены с почтительно замершим Юриком и вскинули на мраморные ступени алтаря. Только теперь Поляков заметил, что на облезлом боку контейнера пришпилен крупный рекламный щит, на котором была изображена известная фотомодель в дорогой норковой шубе и кривым ритуальным ножом в руках. Над тысячедолларовой голливудской улыбкой дивы игривыми золотистыми буквами было написано: "красота требует жертв".
     Агнца доволокли до ступеней и с грохотом обрушили в украшенный бумажными цветами мусорный бак. Овца забилась, пытаясь высвободиться, но это ей было уже не суждено.
     -СОР! - мощно выдохнул Юрик, - Из праха мы пришли, в прах и уйдем! Сор - ты держишь все и без тебя бы ничего не было! Прими же нашу жертву, чтобы у нас все было!!!
     -ЧТОБЫ ВСЕ БЫЛО!!! - выкрикнула толпа и затихла. Медленно и торжественно Юрик нажал потайную кнопку - и бак, отчаянно скрипя, стал возноситься к вершине контейнера. Голова брыкавшейся овцы на миг появилась над срезом бака. С ней что-то явно происходило - она деформировалась на глазах, пасть ее перекашивалась, уши съезжали на одну сторону. Когда бак вознесся на максимальную высоту - жертвенное животное нарушило молчание.
     -Братцы!! - выкрикнула овца слезливо, - Братцы, не губите!!! За что, товарищи?! Я же не виноват, что проиграл!! Я не хочу! НЕЕТ! Снимите это с меня! Снимите!!
     -Сор милосердный, - торжественно сказал Юрик, - прими нашу скромную жертву!
     -Аааа!! - заорала овца, раздирая собственную шкуру, а потом вместе с баком обрушилась в недра контейнера.
     Секунду ничего не происходило, а потом внутри стального кузова заработал электродвигатель, прессуя накопившийся мусор. Некоторое время агнец глухо орал из-за толстых стенок, потом затих.
     -Сор принял жертву! - возвестил Юрик и молитвенно простер руки к контейнеру.
     Народ отозвалась единым рубленым выкриком: "Сор! " и вновь стихла. Все взгляды были устремлены на контейнер. Поляков кинул быстрый взгляд на Плотного и обнаружил, что тот со злобным ожиданием смотрит на него.
     -А сейчас - главная часть нашей сегодняшней программы! - обронил Юрик в затихшую паству, - они уже близко! Смотрите! - и он резким жестом указал куда-то за спину Полякову.
     Ожили репродукторы и излили из себя первые негромкие наплывы Вагнеровского "Полета валькирий". Все смотрели теперь назад - глаза широко раскрыты, в них застыло напряженное ожидание. Под набирающую мощь музыку из-за дальнего барака появилось две шатающиеся фигуры, за каждым из которых тянулось по странному, чрезвычайно длинному хвосту.
     -Они идут! - вымолвил Юрик, и толпа коротко вздохнула.
     Поляков потоптался на месте и приготовился бежать. Фигуры приблизились, хромая на обе ноги. Они явно направлялись к участникам. Плотным развернулся лицом к бегущим и злобно скривился. Константин внутренне собрался.
     Марафонцы миновали хрущобу и оказались совсем рядом. Тот, что был справа, побежал к Полякову. Курьер видел, как смертельно устал бегун, как он хрипит и задыхается. Он был мертвенно бледен. С нарастающим изумлением Константин увидел, что несчастный несет в сведенных судорогой руках древний дисковый телефон из черной пластмассы. Длинный шнур, выходящий из аппарата, исчезал вдали.
     Бегун достиг стартовой отметки и судорожным движением кинул телефон Константину:
     -Донеси... - прохрипел марафонец, - не подведи... приказ должен быть выполнен... - и он без сил повалился на асфальт. Ноги его дернулись, и он замер. Толпа взревела, и в тот же миг минометы выпалили еще раз над самым ухом, отчего не ожидавший этого Поляков чуть было позорно не распростерся на земле в самом начале гонки. А когда он поднял инстинктивно вжатую в плечи голову, то увидел, что Плотный уже вовсю бежит.
     -Поо-о-ошли-и-и-и!!! - взревели динамики, и Константин Поляков побежал.
     Бежал не торопясь - экономил дыхание, силы должны были понадобиться позже. Проклятый телефонный провод путался под ногами. Чуть впереди столь же неторопливо трусил Плотный, изредка оборачиваясь и меряя противника уничтожающим взглядом. Он тоже тащил телефон, но не черный, а темно-коричневый.
     Первая полоса препятствий оказалась несложной - ряд уличных заграждений из полосатого дерева. Поляков перепрыгнул их сходу, следя, чтобы не зацепиться шнуром. Дальше - длинное бревно над канавой, полной битого стекла. Плотный уже бежал впереди. Константин вскочил на мостик, и, балансируя телефоном, быстро одолел препятствие.
     -"Похоже, - подумал он, - будет не слишком сложно".
     Однако дальше начались настоящие препоны. Дорожка впереди ныряла в узкий проем между массивными бетонными стенами. Единственный проход загораживали два метрополитеновских турникета с хмуро моргающими красными глазками. Плотный уже вовсю рылся в карманах, выискивая нечто непонятное. Наконец - тускло поблескивающая монета исчезла в недрах машины, и она с агрессивным щелчком убрала блокиратор. Глядя в спину бегущему дальше Плотному, Константин изо всех сил напряг мозги, пытаясь вспомнить, чтобы опускали в эти агрегаты до карточек. Три копейки? Пять? Ругаясь сквозь зубы, Константин отодрал от куртки круглую медную пуговицу с надписью "Леви Штраусс" и, единым движением сломив дужку, пихнул монету в приемник.
     Внутри звякнуло и, снисходительно мигая зеленым, блокираторы убрались. Плотный уже трусил где-то впереди - шнур за ним извивался и подергивался, как самый длинный в мире хвост. За автоматами Поляков споткнулся о ступеньки положенного горизонтально эскалатора и чуть не приложился зубами о поручень. Где-то вдалеке вопили зрители.
     Сжав чудом спасенные челюсти, Константин рванулся вперед и на конце эскалатора, задыхаясь, настиг Плотного. Тот мрачно покосился и что-то злобно пробурчал, тряхнул для грозности телефоном в сторону соперника.
     А тот уже смотрел вперед - на новую линию препятствий. Прямо на дорожке разместилось два десятка крошечных парт с поверхностью из лакированной фанеры. Судя по всему - пользоваться ими могли только страдающие недоразвитостью роста гномы и маленькие дети. Константин остановился, не зная что делать, и глянул на Плотного. Тот, жестко ухмыляясь, подхватил с первой парты альбом с трогательными черно-белыми утятами и поскакал вперед, ускоренно форсируя карликовые кресла знаний.
     Константин поспешно схватил с ближайшей столешницы аляповатую пластмассовую мозаику и, держа телефон в одной руке, ринулся следом. Ногу на парту - спрыгнуть вниз - на парту - держать равновесие, смотреть в спину сопернику.
     Мало помалу Полякова начал разбирать некий азарт. Видно было, что Плотный, несмотря на длинные ноги, никак не может от него оторваться и периодически озабоченно оглядывается, потрясая проводом. Ну нет, победитель сегодня получит все!
     Ряды парт закончились, и Поляков, как и его соперник, не преминул поднять с последней листок с синей печатью.
     Короткая прямая и - открытая деревянная дверь, древняя и разболтанная, ведет в следующий класс. На этот раз парты были побольше, с открывающимися крышками, чернильными пятнами и выкорябанными матерными надписями. Константин ринулся к ближайшей, подхватил с нее крошечный ранец, оказавшийся неожиданно тяжелым, из-за толстой кипы тетрадок и учебников, и лихо перемахнул через столик. Плотный мчался рядом, периодически накалываясь на кнопки и поскальзываясь на исписанных тайными посланиями бумажных самолетиках. Константину же больше попадались обгрызенные ручки и наполовину выкуренные сигареты "астра".
     Со стены на соревнования сурово смотрел человек, похожий на Баха, Ломоносова и Пушкина одновременно.
     Отшвырнув попавшуюся под ноги швабру с грязной тряпкой, Поляков первым достиг конца класса и вышвырнул прочь ранец. Распихивая в стороны разнокалиберные значки, галстуки (а также первые костюмы в полосочку) и крохотные колокольчики, курьер хватанул с парты синюю корочку и вылетел за дверь под раздающийся неизвестно откуда пронзительный звон.
     Короткая прямая - бежать уже стало тяжелее, нагрузки брали свое. А впереди утлый закуток, красная книжица и противогаз. Поляков поспешно нацепил маску и кинулся к турнику. Телефон прижать подбородком, прыжок - раз, два, три, четыре, пять! Справа костлявые руки обхватили планку, и Плотный что-то невнятно пригрозил, но из-за прижатого челюстью аппарата смысл остался неясным.
     Семь, восемь! Расписка в книжице - "нормы ГТО сдал", противогаз в кусты и вперед. Лозунг "Догнать, и перегнать, и выпить" над головой. Из-за худобы Плотный возился с турником дольше, и потому несколько отстал. Курьер вырвался в лидеры, со всех ног летя к новой двери - на этот раз массивной, важной, обшитой черным кожзаменителем.
     За ней - большой зал без крыши. Ряды парт, уходящие куда-то вниз. Ухватить кожаную сумку, ручки, толстые тетради, часы на руку. Прижать телефон к груди - и вниз. Позади Плотный уже врывался в двери с перекошенным озлобленным лицом.
     Кросс по партам, стараясь избегать попадающийся под ноги мусор - в основном битые бутылки портвейна, окурки лизинговых "мальборо", вялые цветы, хлопковое женское белье и многочисленные катушки записей "битлз" и Высоцкого.
     На середине пути Константин подхватил стопку листов с умным названием, на бегу подписал ее и кинул под ноги, а потом еще, и еще, и еще - сумка переполнялась тяжелыми учебниками с многоступенчатыми названиями, так что тащить ее становилось все тяжелее и тяжелее. Стремясь избавиться от завалов бумаги, Поляков стал добавлять в них найденные тут же деньги, и ему сразу стало полегче.
     На середине зала он поднял с парты очередной колючий значок, из-за чего ему целых четыре ряда пришлось тащить на себе тяжеленную стенгазету, и идущий налегке, без значка Плотный вновь вырвался вперед, показывая сопернику непристойные знаки. На тринадцатом ряду Константин опрометчиво поднял рукопись, отпечатанную на папиросной бумаге, из-за чего чуть было не лишился значка, и лишь очередная партия денег, вложенная в толстую книгу, спасла его от снятия с дистанции.
     Достигнув массивной кафедры, курьер притормозил и, под строгим взглядом с портрета человека, похожего одновременно на Планка, Лобачевского и Адама Смита, вынужден был быстренько доказать общую теорию поля с применением всех доступных знаний и четырнадцати чертежей с графиками.
     Получив заветную синюю корочку с печатью, Поляков свирепо ухмыльнулся Плотному, который упустил возможность использовать значок и сейчас корпел над гипотезой квантовых струн.
     С радостью избавившись от тяжеленного багажа, с одним лишь телефоном, Константин выскочил из аудитории и промчался под аркой с алым лозунгом: "Все на субботник!" и, подхватив тяжеленную шпалу, потащился по пересеченной, загаженной до невозможности местности. Под ногами все время путались метлы, грабли, на которые он наступал, и ведра с известкой.
     Как-то раз Поляков обернулся и увидел, что его нагоняет Плотный с массивной блестящей рельсой на плечах и лютой злобой на лице.
     В конце этапа Константин бросил шпалу, получил отметку в карточке и поощрение, после чего принялся поспешно вскапывать картофельное поле, причем лопата все время натыкалась на полные бутылки мутного первача, обгорелые головешки и лакированные гитары. Плотному же досталось убирать свеклу, из-за чего он довольно сильно продвинулся вперед, не забывая облегчать свой мешок, подкидывая свеклу на сторону.
     Константин уже видел свою новую цель - стол, крытый аккуратным зеленым сукном с двумя огненно-красными корочками. Быстрее! Быстрее! Но Плотный уже скинул свой мешок и, получив стопку красных купюр, первым достиг стола.
     О, ужас! Константин заскрежетал зубами, увидев, что соперник не только берет свой билет, но и под строгим взглядом с портрета человека, похожего на Ленина, Маркса и Энгельса одновременно, скидывает билет Полякова вон, заменяя его толстой стопкой купюр. Курьер разразился бранью и, потрясая телефоном, устремился к столу - увы, ветром билет отнесло так далеко, что и нечего было мечтать дотянуться.
     Закусив губу, Константин побежал к началу нового этапа - поднял заламинированный пропуск со своей фотографией и показал его пустому окошку пропускного пункта. Открылись тяжелые металлические двери, и курьер влетел в помещение, уставленное столами и чертежными кульманами.
     Он бежал сквозь комнату, подбирая с каждого стола по чертежу на желтой клетчатой бумаге, выкладывая через каждые три стола ежемесячный отчет и опасаясь наступать на аккуратные кучки грязи, в которой виднелись все те же красные и синие бумажки.
     Почти у самого выхода Поляков нацепил на нос очки и белый лабораторный халат. Вокруг валялись чужие шубы, записные книжки с номерами и журналы на нерусском языке, которые приходилось все время занудно переводить.
     У самого выхода он отыскал толстую кожаную папку с тесемочками и, уложив все чертежи, понял, что он близок к победе.
     Плотный тоже не мешкал - хотя его папка была куда тоньше, он уверенно стремился к своей цели. Поляков, однако, видел, что подошвы врага слегка измазаны грязью, а к правой прилепилась десятирублевая купюра.
     Теперь следовало протолкнуть имеющееся. Последующая дверь была обшита натуральной кожей и имела представительную бронзовую табличку. Плотный уже скрылся за ней, и Константин поспешил потянуть золоченую ручку.
     Внутри открылась приемная, еще одна дверь - раза в два представительнее предыдущей, с черненой надписью "Грациа Иннокентий Вениаминович. Первый". У большого окна с фикусами на подоконнике стоял письменный стол с печатной машинкой "Ятрань", за которым сидел отвратительного вида клоун и делал себе маникюр.
     Несмотря на спешку, курьер удивленно притормозил. Это выпадало из общей картины - по мнению Полякова, здесь должна была сидеть строгая секретарша, которой Константин уже приготовил шоколадку. Клоун явно не вписывался, но время уходило - и Поляков кинулся в атаку.
     -Мне к Иннокентию Вениаминовичу... - начал было он, но клоун тут же отрезал:
     -Иннокентий Вениаминович на совещании!
     -А не знаете, когда оно закончился? Мне надо подписать... - не сдавался Поляков.
     -А когда закончится - он поедет на партсобрание, а оттуда на прием гигиенических процедур в банном комплексе и сегодня уже не вернется.
     -Ну, а завтра?! - в отчаянии крикнул Поляков.
     -А завтра у него командировка в Казахстан... Да что вы волнуетесь, - клоун привстал и выразительно глянул на Полякова, - он вам все равно ничего не подпишет, пока вы не заверите у Николая Семеновича и Петра Петровича и с бухгалтерией не разберетесь.
     -Где?! - выкрикнул Константин.
     -Налево, пятая дверь! - сказал клоун, - да вы не спешите, все равно опоздаете.
     Но Поляков уже бежал в указанном направлении.
     Довольно быстро он понял, что топчется на месте. Одинаковые двери из одинаковой черной кожи и одинаковыми медными табличками с разными именами - Константин выбегал из них с одинаковым штампом на своих чертежах - "отказать!". К тому ж оказалось, что Плотный, умело оперирую своим членским билетом, нашел короткую дорогу к оледенелым сердцам чиновников. Несколько раз соперники встречались в покрытых красными ковровыми дорожками коридорах, и взгляд Плотного лучился неприкрытым торжеством. Штампы на его папке были в основном положительными, хотя Константин определенно не понимал, за что продвигают этого выскочку.
     -Лизоблюд! - кричал он, в очередной раз встречая врага в коридоре (тот уже был впереди на пять дверей).
     -Неудачник! Канцелярская крыса! - вопил тот в ответ и бряцал телефоном.
     В какой-то момент Поляков догадался подкладывать в чертежи красненькие бумажки, и дело пошло на лад - теперь по выходе из дверей штампы были в основном "рекомендовать" и "согласен", хотя иногда и "доложить". Тут, к сожалению, наступила очередная дата, и карьерный рост пришлось отложить для участия в демонстрации и целых полкилометра волочить тяжеленный транспарант с надписью: "Слава Героям спорта!"
     Так что, когда Константин - запыхавшийся, на подгибающихся ногах ворвался в приемную, он успел увидеть, как Плотный скрывается за заветной дверью. Усталый курьер издал вопль разочарования. Мерзкий приспособленец, скользкая личность, умудрился добиться аудиенции раньше! И сейчас уже вовсю бежит на новый этап!
     -Мне к Иннокентию Вениаминовичу!! - выкрикнул он клоуну, который, сидя в своем кресле, спокойно попивал чай с лимоном.
     -Иннокентий Вениаминович на совещании, - невозмутимо ответил клоун и посмотрел Полякову в глаза с неприкрытой издевкой.
     -Все еще на совещании!?
     -Это уже другое совещание, - сурово ответил клоун, - и вам нет смысла дожидаться его окончания. Потому что потом Иннокентий Вениаминович отправится делать ревизию в Даниловский гастроном, а оттуда в охото-хозяйство и, кстати, у него вот-вот будет командировка в Красноярск. Так что - ждите, молодой человек, имейте совесть!
     -Ждать?! - яростно вопросил Поляков и встряхнул телефоном, - Бюрократы чертовы! Бумагомаратели! Чугунные головы! Идолы! Демоны! Да плевать, что у него совещание!! - и, пройдя мимо оторопевшего от такой наглости клоуна, он резко рванул на себя дверь и ввалился внутрь, выставив папку с чертежами перед собой, как некий многотонный таран.
     Разумеется, никакого Иннокентия Вениаминовича там не было. Была лишь асфальтовая дорожка, велосипед "Украина" и далекая фигура рвущегося к победе Плотного.
     -Стой! Стой, гад! - заорал Поляков и принялся оседлывать свой велосипед.
     Перед этим ему пришлось поднять с очередной столешницы - потрепанной, с ожогами от сигарет и круглыми следами от бутылок - корочки с правами группы "Б". Приютив телефон на руле, курьер раскрутил педали отчаянно скрипящего железного коня и ринулся догонять.
     Но было уже видно, что он не успеет. В километре впереди их дорожку пересекали железнодорожные пути, а чуть дальше виднелись огромные врата, криво, но надежно сваренные из различного мусора, и красный транспарант-растяжка с надписью: "Финиш".
     Плотный тоже увидел надпись и наддал так, что сразу заметно отдалился от Полякова. Тот мог лишь скрипеть зубами от собственного бессилия. В памяти мигом всплыло все то, что Юрик обещал сделать с проигравшим, а также безвременно сгинувшая в недрах мусорного контейнера овца, и курьера пробил холодный пот. Он заработал ногами в два раза быстрее, и с резким щелчком сорвал у велосипеда цепь.
     Летевший на своем велосипеде к финишу Плотный, из-за длинного провода чрезвычайно похожий на радиоуправляемую машинку, обернулся и дико захохотал, тыкая телефоном в неудачливого соперника, который чуть было не распростерся на асфальте. Велосипед рвался к финишу, но тут Плотного ждала неожиданность - не успел он доехать до путей, как почти перед самым носом Константинова соперника резко опустился полосатый шлагбаум. Плотный едва успел тормознуть и тут же начал пугливо оглядываться назад.
     Увиденное придало курьеру сил, он опрокинул обезноженную конягу и принялся поспешно вправлять цепь. Плотный торчал перед шлагбаумом и нервно сжимал руль. Над его головой сонно мигали две красные лампы, возвещая о приближении поезда.
     Поляков вставил цепь и в пятнадцать секунд настиг соперника. Тот поглядел на него дикими глазами.
     -Погоняемся?! - спросил Константин.
     Лампы мигали. Переде вратами неторопливо выстроился духовой оркестрик и, приведя свои потускневшие инструменты в боевую готовность, грянул: "взвейтесь кострами, синие ночи! " Время шло, а поезд не показывался.
     Плотный вдруг кинул на Константина быстрый взгляд и поднял велосипед на дыбы, проскочив на нем мимо шлагбаума и, отчаянно забуксовав на рельсах, оказался по ту сторону.
     Как громом пораженный, курьер смотрел, как он приближается к финишу. Оркестр приободрился. Плотный бросил велосипед и поднял свой телефон в дикарском жесте триумфа. Оркестр заиграл туш.
     -Нет... - прошептал Константин Поляков, - это же нечестно! Не по правилам!
     -Сделал тебя!!! - еле слышно из-за рева труб проорал Плотный и оркестр заиграл "Прощание славянки".
     Поезд, наконец, подошел - еле слышно завывая трескучим двигателем, по рельсам ползла древняя ржавая дрезина, на которой восседал сам хан Юрик в старой милицейской фуражке с гербом. Достигнув переезда, рассыпающаяся машинерия со скрипом затормозила и остановилась чуть дальше, начисто перерезав чугунными колесами провод телефона Плотного. Музыка стихла.
     В абсолютной тишине Юрик слез с дрезины и важно прошествовал к финишу. Откуда не возьмись, у врат оказалось пятеро солдат в шинелях и один в бушлате и тельняшке. Плотный забеспокоился.
     -Я победил, - сказал он и не очень уверенно ткнул пальцем в Юрика, - я достиг финиша. Победитель получает все!
     -Восславим Сора, - величаво сказал Юрик, и солдаты подступили поближе, - ибо без него не было бы такого захватывающего состязания.
     -Да-да! - воскликнул Плотный, - а победил в нем я! А этот неудачник - проиграл!
     -Ну что ж, - произнес Юрик, - слава победителю! Все богатства этого мира будут принадлежать тебе! Ты избранный!
     -Да!
     -Но есть одно но, - сказал Юрик и Плотный нервно уставился на него, - в уставе нашего спорта говорится о том, что спортсмены никогда не нарушают правила и всегда вовремя проходят допинг-контроль.
     -Какие правила! Я выиграл честно! - завопил Плотный, но тут обнаружил что солдаты обступили его со всех сторон, и смолк.
     -ПДД Сарайска, часть 1, пункт 3.1 - процитировал Юрик, - запрещено пересекать железнодорожные или трамвайный пути при опущенном шлагбауме и включенных предупредительных лампах. В случае невыполнения оных правил виновный присуждается к выплате штрафа или снимается с дистанции.
     -Как... как же так? - вымолвил перепуганно Плотный, - ведь я же хотел как лучше... я стремился к победе... моя цель оправдывала средства...
     Юрик ласково улыбнулся и положил Плотному на плечо свою пухлую короткопалую руку:
     -Ну-ну, не нервничай так. Не может быть так, чтобы ничего нельзя было переиграть или отменить, - внимая речам Юрика, Плотный робко улыбнулся, - мы можем спросить совета у самого Сора! И если он одобрит твои действия, я, так и быть, присужу тебе победу.
     Плотный улыбался уже широко. У него явно отлегло от сердца, но улыбка увяла вновь, когда Юрик взял его телефон. Хан Юрик снял трубку и некоторое время вежливо вслушивался.
     -Ах, какая жалость, - вымолвил он наконец, и лицо Плотного посерело, - Сор молчит. Похоже - телефон не работает.
     В этом Константин не видел ничего удивительного - провод-то был перерезан колесами дрезины.
     -Ну, раз Сор не хочет почтить нас своим разговором, - все так же елейно продолжал Юрик, - придется тебе поговорить с ним лично, чемпион!!
     Плотный заорал, отбиваясь, но дюжие солдаты уже заломили ему руки и, награждая пинками по почкам, повели прочь. Оркестр грянул "Интернационал".
     -Ну иди сюда, спортсмен! - помахал Юрик Константину и шлагбаум поднялся.
     Катя велосипед руками, Поляков добрался до финиша. От пережитых волнений его пошатывало.
     -Ну что ж, спортсмен, ты победил, - торжественно сказал Юрик, - ты гордость нашего спорта, его честь и его слава. Что ж, ты честно боролся и победил. О, если бы все наши спортсмены были бы такими, мы бы перевернули мир. Ну... раз не все - что ж поделаешь. Наша молодежь будет помнить тебя, а твоя фотография украсит Доску почета. Как бы я хотел, чтобы ты остался и начал учить нашу молодежь! Но, увы, я, кажется, знаю, чего ты попросишь...
     -Ты все правильно понял, - прохрипел Константин, - я хочу пройти во врата.
     -Что ж, желание чемпиона - закон. Чемпион получает все. Давай сюда телефон.
     Поляков дал. Юрик набрал номер и напряженно вслушался в гудки:
     -Але, Сор? - на том конце провода ответили, - Да, это я. Тут спортсмен просится в родные пенаты. Пропускаешь? Ну и ладушки!
     Юрик расплылся в улыбке и передал телефон оркестру. Двери позади него начали медленно открываться.
     -Ну что ж, - сказал Юрик, - в добрый путь тебе, чемпион. Желаю новых спортивных побед!
     -Спасибо... - выдавил Константин, - желаю и вам тоже... победить на олимпиаде!
     -Ах, если бы, - грустно улыбнулся Юрик, - если бы.
     Уходя в раскрывающиеся врата, Поляков обернулся и помахал рукой. Оркестр дул в трубы, медь сверкала на ярком солнышке. В отдалении была видна дрезина и брошенный велосипед.
     На налитых усталостью ногах курьер переступил порог, и все звуки тут же стихли. Он стоял на пустой и холодной лестничной клетке. И пусть этот знакомый до боли пейзаж не вызывал особой симпатии, курьер готов был прыгать и вопить от радости - потому что это был подъезд номер один.
     Почтальон повернулся и зашагал было вверх по лестнице, но тут его слуха достиг тонкий, захлебывающийся плачем голос:
     -Дяденька, помогите! Помогите же! Ну, пожалуйста!!
     Голос был детский, испуганный и что-то подсказывало Полякову - живой. Еще одна живая душа в этом свернувшимся в ленту Мебиуса строении. Идти наверх было бессмысленно, и Константин повернул ручку двери номер 25 - ту, из-за которой шел крик.

Долина Фараонов.

     Максим Крохин стоял на крошечном пятачке метр на метр, куда его забросила прихотливая судьба и полными слез глазами взирал на только что появившегося человека. Человек выглядел усталым и, без сомнения, живым. Ну, почему, почему он пришел так поздно?
     -Помогите мне... - плакал Максим, - ну скорее же!
     Вообще, в том неприятном положении, в котором он очутился, Максим Крохин был полностью виноват сам. Вернее - его сохранившаяся в неприкосновенности среди чудовищных событий прошедших месяцев детская наивность и трогательная вера в чудеса. Казалось бы - едва выбравшись из провонявшего мертвечиной склепа, он должен был запереться в своей комнате и сидеть там, накрывшись с головой одеялом, но нет - его понесло на прогулку по залитым тусклым светом пустым этажам. Зайдя в несколько дверей и выйдя из тех, что напротив, он принял это как должное и заскучал.
     Все куда-то исчезли, и играть было определенно не с кем. В своих понурых скитаниях он добрался до четвертого этажа и залез тонкой рукой в щель чужого почтового ящика. Да, Крохину, конечно, говорили, что так делать нельзя, но... Что-то пестрое лежало в ящике, так что Максим поспешно вытащил глянцевый листок и подставил его помаргивающему свету от газоразрядной лампы.
     -Ух ты! - вымолвил Максим восхищенно, потому, что ему досталось настоящее сокровище.
     С гладкой поверхности листка рвались яркие краски и броские слова, набранные веселым шрифтом. Это, несомненно, был пригласительный билет, почему-то на имя Максима Крохина, хотя ящик явно был не его.
     "Долина Фараонов - игра, где многое решает случай! Но не все! Только для людей, не считающих себя животными - напрягите свой ай-кью! Реализуйте себя! Дойдите до самого конца и докажите, что вы достойны нашего ПРИЗА! Внимание - вы можете купить набор в подарочной упаковке с автографами авторов всего за 9.90! По вопросам оптовых закупок ПРИЗОВ обращайтесь к фирме-производителю".
     -ПРИЗ! - громко сказал Крохин, и глаза его заблестели, - настоящий приз из тайной секретной Долины Фараонов! Лишь достойный победит!
     Чудесная игра! И приглашают лично его, Крохина! Максим отправился по указанному адресу и открыл дверь номер 13, изо всех сил надеясь, что послание не было розыгрышем!
     Он понял, что не ошибся. За дверь открылось просторное помещение, аляповато отделанное под древний Египет. Разрисованный плиткой линолеум на полу, бронзовые подсвечники тускло светят лампами-сорокаваттками, а над всем этим вытянулась дугой роскошная неоновая вывеска, жужжащая и бросающая дискотечные блики по сторонам: "ДОЛИНА ФАРАОНОВ". Под ней вдаль уходил узкий коридор с одинаковыми квадратами на полу.
     Сбоку примостился стилизованный под обтесанный камень прилавок, за которым, обложившись горсткой блестящих брошюр, расположился клоун, который благожелательно смотрел на Максима.
     -Это та самая "Долина фараонов?" - спросил Максим, - Ну, которая у меня на буклете?
     -Самая настоящая, маленький храбрец, - весело ответил клоун, растягивая нарисованную улыбку в подобие натуральной, - ты пришел по адресу! Игра всех игр, только здесь вершатся людские судьбы, и достойные доказывают, что могут получить ПРИЗ. Ты ведь хочешь ПРИЗ, малыш?
     -Конечно, хочу! - воскликнул Максим, - и...
     -Ну, тогда вот твои кубики, малец, - воскликнул клоун, - давай свой билет - и вперед! Но не забывай, что у нашей Игры немного другие правила. Я перечислю их тебе, если ты готов рискнуть.
     -Я готов! - сказал Максим и схватил кубики, которые оказались массивными, с длинными белыми полосками материи, привязанной к каждому.
     -Ну, так слушай! Правила игры: Ты можешь ходить, а можешь стоять. Ты должен бросать кубики, чтобы идти. Если попадаешь на змею, то она либо кусает тебя, либо ты проваливаешься на несколько клеток назад. Но если ты попадешь на лестницу в небо, то продвигаешься на несколько клеток вперед. Еще ты покупаешь и продаешь, и следишь за курсом акций. Все понятно?
     -Да, - сказал Максим, ему не терпелось кинуть кубики.
     -И еще... - сказал клоун внушительно, - запомни! Это серьезная игра, и не все в ней реагирует так, как ты думаешь. Не лезь в места, которые перед этим не пробил своими кубиками. Ну, в добрый путь, храбрый малыш!
     И Максим кинул кубики - выпала цифра три. Он храбро сделал три шага по клеткам и остановился на третей плите. Посмотрел под ноги и с разочарованием увидел среди многочисленных корявых рисунков песоголовых жаворонков надпись, набранную "древнеегипетским" шрифтом: "вы попали в тупик и пропускаете ход". Максим печально вздохнул - похоже, дело пойдет не так быстро, как хотелось бы.
     -"А кто будет делать ход, если я один?" - удивился он про себя, но тут в дело вступил второй игрок.
     Унылая, покачивающаяся фигура в источающих приторную вонь обрывках медицинского эластичного бинта, неуверенно ступая, подошла к прилавку и протянула билет. С нарастающим ужасом Максим Крохин увидел проглядывающее сквозь бинты молодое дебильное лицо, почти не тронутое распадом.
     Арсеникум Гребешков, вернувшийся из неких мрачных запредельных бездн в мир живых, получал свои кубики и собирался включиться в игру. Содрогнувшись, Максим сообразил, что у Арсеникума есть шанс достигнуть той клетки, на которой стоит сейчас сам Крохин.
     Максим дернулся и собирался было побежать вперед, вглубь лабиринта, но его не пустила прозрачная твердокаменная стена, опустившаяся перед самым его носом. Крохина пробил холодный пот. Мумия Гребешкова сделала ход, и у нее выпала единица. Скрипя всеми суставами и воняя, как мертвый парфюмер, Арсеникум продвинулся вперед и приобрел акции известной телекомпании.
     Крохин бросил свои кубики, и они, неприятно загрохотав, выбросили всего два! Максим застонал от страха, когда продвинувшись всего на две клетки вперед, прочитал: "выход из тупика привел вас в тупик и вы пропускаете два хода".
     Гребешков злорадно скрипнул и бросил кости. Опять один - мумия не торопилась. Она сделала шаг и вдруг с диким воем провалилась в открывшийся на месте клетки провал. Створки люка сошлись, образовав надпись "яма, идете назад на две клетки".
     Тут-то и появился этот тип - их почтальон - Максим его узнал. Он помнил, что когда-то профессия разносчика писем казалась ему чрезвычайно интересной. Понимая, что Арсеникум вот-вот появится, Крохин дико завопил:
     -Скорее! Билет и становитесь в начало!!!
     -Но у меня нет билета! - крикнул почтальон, но, обернувшись к прилавку, обнаружил, что за ним никого нет - клоуна он так и не увидел, а если бы увидел, то, без сомнения, призадумался бы; лишь лежали одиноко округлые кубики с привязанными белыми полотняными хвостами. Почтальон схватил их и выкинул сразу четверку. Клетка под ним гласила: "Денежные махинации - +200" и Поляков ощутил в кармане пачку банкнот. Он тяжело вздохнул - похоже, судьба ему сулила лишь бесконечные гонки.
     -Держись! - крикнул он завязшему парнишке, - Держись... как тебя зовут?
     -Максим Крохин! - прокричал тот, - а его - Арсеникум Гребешков! Бойтесь его - он опасен!
     Означенный Гребешков вновь появился под аркой. На этот раз его глаза горели жаждой мести. Судя по всему, призом демонической мумии в этой Игре являлся сам Максим. Схватив свои кубики, Арсеникум с хрустом швырнул их оземь. Вновь выпала единица. Гребешков глухо выругался под своими бинтами и сделал шаг.
     -Ну давай же! - крикнул Поляков, - твой ход!
     Максим швырнул кости вперед и явственно услышал, как они разрезают воздух. Кубики упали и покатились, посверкивая гранями. Пять! Крохин глубоко вздохнул и зашагал вперед по гладким плитам. Ему хотелось зажмуриться, но он мужественно уставился вниз, и оказалось, что он только что приобрел нефтяное месторождение. Максим оглянулся, прикидывая, как далеко идущие следом - почтальон стоял в семи клетках позади, Арсеникум в десяти. Поляков уже кидал свои кубики.
     Ему выпало четыре, и он поспешил продвинуться подальше от дурнопахнущего соперника. Полякову достался захудалый отель на двести мест, но он был рад и такому, особенно, когда идущий следом Гребешков снова выбросил один и провалился в долговую яму, украшенную прихотливыми иероглифами с изображением падающего индекса, после был вынужден отступить на шаг.
     Максим поднял голову - череда квадратов убегала от него вперед, в темноту коридора. Там, клеток на десять впереди, одна из плит была красного цвета, и Максим твердо решил ни в коем случае на нее не наступать.
     Он бросил кубики и шагнул сразу на три единицы. Клетка под его ногами извещала: "Живительный отдых в пустыне - +1 ход". Два - гремят кости, стукаются о разрисованные под Египет стены: "Чунгкингский экспресс - +1 ход". Максим победно улыбнулся, вновь кидая кубики.
     -Эй, не отдаляйся слишком! - обеспокоено крикнул почтальон, но Крохин уже уверенно шагал вперед.
     Раз, два, три, четыре, пять, вместе весело шагать - подумал Максим, и тут обнаружил, что наступил на красную клетку. Он обмер.
     В глаза Максиму смотрела змея. Песчаного цвета азиатская гюрза, с нахмуренными, словно брови, роговыми щитками. Змея мерно покачивала плоской головой из стороны в сторону и выплевывала в холодный воздух черный раздвоенный язычок. Максим замер, не зная, что делать. Змея изогнулась, изящной дугой выстлала свое тело на гладком камне клетки - сложный черный узор на ее песочной спине складывался во вполне читаемую надпись - "Клетка номер пять". Створки под Крохиным растворились, и он с испуганным воплем полетел куда-то вниз, в непроглядную мглу. Далеко, правда, улететь не успел, а понял, что сидит в самом начале лабиринта, и в глаза ему смотрит стоящий через одну клетку Арсеникум. От падения в памяти Максима остались лишь летящий в лицо воздух и странная ассоциация со словом "роллеркостер". Гребешков нехорошо ухмыльнулся под своими бинтами. Глаза его тлели гнилушечным светом. Он выразительно потряс перед Крохиным кубиками и шмякнул их оземь. Опять выпала единица - судя по всему, скорость не являлась сильной стороной мумифицированного Арсеникума.
     Кроме того, он обнаружил, что стоит на клетке извещающей: "Вы попались на нелегальной торговле мумиями. Пропускаете ход - 200кр". Арсеникум оскорблено завыл. Поляков в это время купил еще один отель и поспешно сделал в нем евроремонт, уплатив из своего кармана наличными и поставив на клетку значок филиала.
     Крохин сделал ход и приобрел в единоличную собственность нефтеперерабатывающий доход, который поспешно объединил с месторождением, получив солидную прибыль. Почтальон, вслед за кубиками, прошагал четыре клетки и угодил в "забастовку горничных", стоившую ему следующего хода и энной суммы кредитов. Гребешков стоял, а Крохин вновь сходил, угодив на Поляковский отель, к счастью не тот, большой, а его филиал, и был вынужден оплатить пребывание. Взятку нефтью-сырцом почтальон гордо отклонил.
     Арсеникум сходил и выкинул сразу двойку, что вызвало его довольное урчание. На клетке же оказалось маленькая ретрансляционная вышка, которую он тут же присоединил к своей телекомпании и начал пробную трансляцию "Принца Египта" среди малограмотного гостиничного персонала и операторов буровых. Качества работы трансляция не поднимала, а, напротив, подстрекала к революциям и забастовкам.
     Нахмурясь, Максим кинул кости и, пройдя сразу семь клеток, оказался в малоиспользуемой пустынной местности, покрытой песком. Пользуясь моментом, он отрядил на четыре фишки геологов, объемно спонсировав каждого и, на всякий случай, застолбил территорию, после чего остался почти ни с чем и стал надеяться на лучшее.
     Поляков, которому дышал в затылок Арсеникум, долго и сосредоточенно тряс кубики в кулаке, а потом зашвырнул их вперед, так что они почти достигли Максима. Вновь выпало восемь, и окрыленный почтальон остановился на клетке с надписью "многоэтажный гараж", который он тут же купил и стал коситься в сторону нефтеперегонного завода Максима. Тот, однако, не реагировал, так как не имел никаких средств. Крохин обдумывал дальнейшие ходы - может быть, стоило бы скооперироваться с почтальоном? Но рынок сбыта пока слишком мал - посетители двух гостиниц курьера были пока не слишком избалованы автотранспортом. Может быть, стоит выпустить опытную партию масел, для привлечения покупателей?
     Злобно глянув в спину удаляющемуся сопернику, Арсеникум в облаке воняющей парфюмом пыли выкинул два - и обнаружил у себя под ногами надпись: "нечестные методы", после чего в трансляциях его телекомпании, показывающей помимо фильма также сериал: "Жизнь богатых и знаменитых" (о вольготном существовании нефтяных магнатов и гостиничных королей), замелькали двадцать пятые кадры с подрывным содержанием. Так - там трижды в час транслировались рушащиеся небоскребы Сан-Франциско во время знаменитого землетрясения да горящие скважины на Ближнем востоке. Это, естественно, не замедлило сказаться на соседях - так как телекомпания "Ар-Тв" была единственной, в отелях смотреть было больше нечего, из-за чего обвально рухнула посещаемость, и Полякову никак не удавалось провести гостиничную реформу.
     На очередном ходу Максим остановился на здании суда и с радостным изумлением обнаружил, что оставленные позади геологи отыскали месторождение бокситов, которыми он очень удобно расплатился с долгами, и, походя, скупил суд со всеми потрохами. После чего вплотную занялся Арсеникумом.
     Погибающий от чрезмерных затрат Поляков почуял под собой долговую яму и, когда ему на следующем ходе досталось "заказное письмо", поспешил обратиться с просьбой к Максиму. Тот, только что потративший кучу денег на скупку суда, мог помочь только дельным советом, и направил в ближайший отель Полякова судебных приставов для расследования ситуации.
     Приставы объявили ошеломленному владельцу отеля, что он на грани банкротства, но они обнаружили противозаконные действия со стороны конкурентов и собираются разобраться с этим, при небольшом его, владельца, пособничестве. Просветленный почтальон все понял и поспешно предоставил свой гараж для личного автотранспорта судей, а также их семей, родственников и знакомых. С молчаливого согласия Крохина сделка была свершена, так что ничего удивительного не было в том, что на следующем же ходу гордый владелец "Ар-Тв" встал на клетку "вы уличены в противоправных действиях", за что заплатил пропуском хода и немалой суммой кредитов.
     Покачивающаяся фигура Арсеникума была уже довольно далеко, бессильно грозя корявыми руками более удачливым соперникам. Перед Максимом оказался поворот - оклеенный обоями под полированный камень с золотыми инкрустациями. За поворотом ждала неизвестность - новые открытия и свершения. Сердце Максима бешено забилось - пока что он выигрывал. Он прикрыл глаза и представил себе приз - огромный, золотой, сияющий. И достаточно смертоносный, чтобы отделаться от подлюги Арсеникума.
     -"Вот ведь не лежится скотине! " - подумал Максим, встряхивая кубики, - "он, как тигр-людоед или раненый слон - преследует своего обидчика до конца... ну, что день грядущий нам готовит?! "
     Семь! Уверенно шагая вперед, Максим с некоторым содроганием миновал опасную алую клетку и вскрикнул от радости - его ждала бесценная добыча! Здесь, на этой клетке, вольготно раскинулся нефтеносный морской шельф, на который какая-то добрая душа уже установила плавучую буровую платформу. Активы рванули вверх, словно получив адреналиновый укол. На денежной волне Крохин модернизировал производство своих ранних буровых, что позволило поднять уровень добычи на 30%, выплатил премиальные работникам, позаботившись о хвалебных отзывах последних в нижние правительственные круги, и расширил гамму поставляемого продукта на 76, 92-экстра и этилированый 95-й бензин, который тут же начал поставлять судебным чиновникам и нижним правительственным кругам по льготным ценам. Сей финт позволил выполнить давнишнюю мечту и выпустить пробный набор масел для двигателей и трансмиссий и, с благословения чиновников, учредить фирму "Маки-шелл" с двумя филиалами.
     Поляков оскорбительно махнул замершему на своей клетке Гребешкову и выбросил целых двенадцать, остановившись на повороте. После того, как психозомбирование прекратилось, и постояльцы стали присылать озлобленному Арсеникуму кипы писем о том, как они любят героев "богатых и знаменитых", денежные активы поползли вверх, а тут подвернулась удачная клетка, и Поляков наконец-то стал владельцем своего первого четырехзвездочного отеля, в котором он на остатки средств провел капитальный ремонт, повысив статус здания до пяти звезд, и оплатил рекламу на недружественной телекомпании, после чего постояльцы повалили валом, приезжая на своим новеньких машинах, заправленных 92-ым "экстра" и маслом "Геликс-супер" от "Маки-Шелл".
     Повинуясь указаниям кубиков, Максим сделал три шага вперед, и, активно пользуясь нерастраченными средствами, произвел повторную модернизацию своих скважин, а также на остатки отослал своих работников стажироваться за рубеж. Расчет был точен - помимо нефти, теперь появился и газ, который тут же был частично отослан иностранным державам как оплата за стажировку рабочих. Моментально связавшись с оправдавшим доверие партнером - центральным отелем Полякова, он за небольшую, но постоянную плату стал поставлять газ для обогрева гостиницы, что позволило почтальону организовать роскошную сауну с отделанным мрамором бассейном, о котором тут же разнеслись вести.
     Константин тоже не терял времени даром - в связи с выплатами за газ денег на новое строительство не хватало, но это не помешало предприимчивому владельцу купить несколько новых железных коней и начать делать регулярные перевозки постояльцев в аэропорт и из аэропорта, гася затраты на бензин чуть повышенными ставками за новую услугу и крупными скидками от "Маки Шелл" за упоминания в каждом новом пресс-релизе о том, топливом какой знаменитой марки заправляют гостиничные автомобили. Имидж топлива значительно вырос, после чего Крохин подумал и ввел знак качества на все до единого свои продукты.
     Карманы Максима и Полякова ломились от свежих банкнот и не менее свежих чеков в солидных западных банках, но тут, наконец, поймал свою мумифицированную птицу удачи Арсеникум Гребешков.
     Он выкинул один и наступил на клетку: "deus ex machina - +2 хода" и победно завыл. Следующий же ход принес ему крупную ретрансляционную вышку со спутниковой связью и целых два канала, один из которых тут же стал оппозиционным к нынешней политэкономической системе, а по второму круглый день гнали криминальные боевики с бюджетом никак не менее 1000 долларов, что безумно повышало рейтинг канала. Следующий же шаг (один, как всегда) - клетку "пожертвования заинтересованных лиц" Арсеникум использовал как плацдарм перед наступлением. Организованная им на оппозиционном канале гневная передача с участием партии "зеленых" всколыхнуло народное мнение. Агрессивно плюясь в экран, "зеленые" призывали к запрету использования этилированного бензина в автомобилях, демонстрируя душераздирающие кадры больных детишек. Повинуясь строчке телефонов внизу экранов, на анонимные счета "Ар-ТВ" посыпались денежные пожертвования соболезновавших, что позволило Гребешкову подкупить экологическую полицию, которая согласилась провести инспекцию на нефтеперегонных заводах "Маки-Шелл". Одновременно с этим взбудораженные передачей молодые радикалы начали повсеместный саботаж фабрик и скважин, с утра до ночи торча у ворот, закрывая своими телами проход грузовикам и размахивая плакатами с надписями типа: "Нет Этилену! ", "Маки Шелл - что для тебя слезинка одного ребенка?" или даже "Смерть Убийце! Доктор Крохин - скольких детишек вы убили сегодня?"
     Скрипящий зубами Максим Крохин вынужден был с кровью оторвать от сердца денежные фонды и потратить их на отряд частной охраны, которая резиновыми дубинками принялась разгонять демонстрантов. К сожалению, в разгар бойни появилась группа журналистов "Ар-ТВ" которая засняла побоище. Вышедший на следующее утро выпуск новостей на канале оппозиции был полностью посвящен случившемуся, и одиозные люди с лихорадочным блеском в глазах орали с телеэкрана: "Он показал свое лицо! Вот как он думает о нас! Вот что он хочет с нами делать! Но нас не испугаешь! У него есть деньги, но на нашей стороне - правда!!!"
     Разгон не удался, и явившаяся на следующее утро комиссия, осмотрев кровавые пятна у ворот, лоббировала в правительстве закон о запрете этилированного бензина, а когда закон прошел, выдвинула против "Маки-Шелл" обвинение в злоупотреблении здоровьем граждан в целях частной наживы. Крохин был вынужден снять марку 95-го с производства и выплатить кошмарную по размерам контрибуцию, частью которой комиссия щедро поделилась с "АР - ТВ", что позволило Арсеникуму приобрести заштатную типографию и тут же начать производство анонимных подрывных листовок очень плохого качества.
     Довольно урча, Гребешков кинул кости и, шагнув на целых две единицы, остановился на зеленой клетке с нарисованным эскалатором. Жестокая улыбка расколола ссохшиеся губы мумии, но ее никто не увидел под бинтами. Раздался нежный звон, который перешел в очень романтичный гитарный перебор, и откуда-то сверху, в темень коридора стала спускаться блестящая мрамором лестница, очень похожая на Каннскую. Красный ковер прилагался. Покачиваясь, Арсеникум встал на ступеньки, прошел под аркой с надписью: "Лестница в небо" и неожиданно очутился на соседней с Поляковым клетке. Тот похолодел, ощутив, как мумия злобно дышит в затылок. Максим стоял всего в четырех клетках впереди и нервно оглядывался на настигающих.
     Настала его очередь ходить. С грустью ощущая истончившуюся пачку банкнот в кармане, он швырнул кубики и выбросил всего два. "Маки-Шелл" переживала не лучшие времена. Радикалы - борцы за свободу, экологисты, пацифисты, социалисты, просто шпана, которой нечего было делать - продолжали осаждать предприятия, мешая нормальной работе. 95-ый был снят с производства, что повлекло за собой значительные потери (и отразились также на Полякове, которому пришлось спешно выступить и сказать, что их машины всегда заправлялись только 92-м, и начать заправлять гостиничные "мерседесы" низкооктановым топливом, от которого они чихали и дергались), но гораздо хуже было утерянное доброе имя компании. Скрепя сердце, Максим выступил на "Ар-ТВ" с трогательным (и абсолютно неискренним) извинением, пообещав лично помочь каждому из больных детей энной суммой, появившись в эфире в прайм-тайм, как раз между испанской мелодрамой и гонконгским боевиком. И без того высокий рейтинг канала запредельно вырос после выступления главы "Маки-Шелл", что привлекло часть не страдающих радикализмом инвесторов и дополнительные барыши для Гребешкова.
     Константин Поляков обернулся и встретился глазами с горящими мертвенным зеленым светом глазницами Арсеникума. Тот смотрел покровительственно и поигрывал кубиками в костлявой забинтованной руке. Почтальон чувствовал себя чрезвычайно неприятно по соседству с агрессивно настроенной мумией и потому, бросая кости, постарался пустить их так, чтобы выпало максимально большое число. Однако кубики укатились недалеко и издевательски посмотрели на него единицами. Арсеникум одобрительно буркнул из-за спины, а Поляков, сжав кулаки, сделал два шага и попал на клетку: "нерабочий день", что, безусловно не прибавило ему настроения.
     Повальный отток испуганных бензиновым кризисом постояльцев удалось предотвратить, активно открестившись от некачественной продукции "Маки-Шелл", а ушедших на незапланированный выходной Поляков компенсировал сезонными рабочими, нанятых за мизерные суммы. Недовольная этим часть постояльцев все-таки покинула отели, вынудив нанимать еще и шоферов со стороны, что пагубно отразилось на и без того истерзанном кризисом бюджете.
     Отправив домой последних недовольных, успокоившийся было Константин тут же получил очередную неприятную новость. По дороге из аэропортов нанятые водители не оправдали возложенных на них надежд и бессовестно бомбили на казенных "Мерседесах", сдирая с ни в чем не повинных пассажиров втридорога за имиджевую машину. Получив это известие, разгневанный Поляков тут же уволил нерадивых водил и изъял нечестно заработанные деньги, после чего подсчитал их количество и призадумался. Не прошло и трех дней, как к каждому из вернувшихся гостиничных шоферов было приставлено по ученику, с открытым ртом внимающих мастерам, а озаренный идеей почтальон, с большой скидкой заплатив контролируемым Крохиным агентствам, учредил компанию "Хотел Карриер групп" в собственность которой тут же поступило два десятка "мерседесов-трэвелеров" в пассажирской комплектации. Подземный гараж переполнился. Денег на новый уже не было, а Поляков писал слезные письма Максиму Крохину как можно скорее вывести в продажу дизельное топливо с низким содержанием серы. Тут Константин вспомнил об Арсеникуме, и его передернуло.
     Жестом опытного кегельбанщика Арсеникум швырнул кубики, и ему тоже выпало два, после чего он вновь пристроился в затылок Полякову, вызвал целый град нервных ругательств почтальона. Гребешков же держал свою линию. Заработанные на речах Крохина деньги он вложил в подмасливание среднего эшелона правительственных чиновников, а также на очередное взбудораживание "зеленых", которые, обеспокоенные экологической обстановкой в регионе, написали слезливое письмо властям, требуя ввести жесткие экологические нормы, впоследствии названые "нервы 1 и 2". Остатки средств пошли на взятку антимонопольному комитету, который обратил свое неблагосклонное внимание на корпорацию Крохина. Письма страждущих чистого воздуха пошли эшелоном, и на дружеские пожертвования жертв нездоровой атмосферы Арсеникум реорганизовал типографию в одиозную газету, большую часть которой занимали гневные письма люмпен-пролетариата и скверно выполненная реклама.
     Сходивший на шесть клеток Крохин остановился, кусая губы. Антимонопольный комитет отвадить не удалось, и попытка объявить матушку-природу основным конкурентом (производит нефть-сырец и прочие полезные ископаемые) провалилась, после чего на "Маки-Шелл" тяжким бременем пал монопольный налог, сразу же съевший львиную долю доходов. Несмотря на это, верный своему слову Максим все же взялся за производство дизтоплива глубокой очистки и начал поставлять ее "Карриер-групп", оживляя замершие перевозчики. К счастью, в этот момент удача вновь улыбнулась Максиму Крохину, и затерявшиеся в диких лесных дебрях ранних клеток геологи прислали донесение, что обнаружили крупное месторождение алюминия, как раз неподалеку от разработки бокситов. Крохин тут же мобилизовался и? потратив огромные деньги, построил на бесплодной клетке сталелитейный завод, тут же принявшись за ограниченный выпуск алюминиевого проката. За большие деньги продав его тяжелому машиностроению и заключив целый ряд выгодных контрактов, Крохин, наконец, достиг чего хотел - легкие, с широким использованием алюминия дизели поступили в широкую продажу, оправдав затраты на не содержащее серу дизтопливо. Пилотную партию двигателей приобрела страдающая от безденежья "Хотел Карриер групп". Максим вздохнул от облегчения. Он выиграл очередной бой в этой бесконечной войне. Теперь. После того, как он с такими трудностями поднял свой бизнес с нуля, Крохин, кажется начал понимать, о чем говорил клоун. Скрытой особенностью правил Игры было что, что в ней вообще нет никаких правил. Осознавать это было горько, но отступать уже давно некуда.
     А в это время Поляков вновь сделал свой ход. Кубики его покатились, стуча, как кастаньеты судьбы, и замерли одинаковыми шестерками кверху. Двенадцать. Поляков пошел, чувствуя как отдаляется гнилостное дыхание Арсеникума, и остановился на зеленой клетке. Дела его шли в гору. Перевозки ширились, закупались новые машины, автобусы, и вот уже рейсовые поездки сменились частной таксофирмой. Поступало топливо и масла, платились налоги, подкупались чиновники. Константин разбогател настолько, что открыл отель высшей категории и назвал его, конечно, "Эксцельсиор", и в него съезжались только самые состоятельные клиенты.
     Курьер поставил ногу на лестницу.
     Арсеникум рвался к деньгам. Доходы от канала с боевиками показались ему слишком маленькими, и он учредил клубничный канал для самых взросленьких, прерывая трансляцию рекламными выпусками каждые девять с половиной минут. Барыши текли рекой, и бинты на Гребешкове теперь были от Валентино, а парфюм, наконец, приобрел конкретику и запах "Хьюго босс".
     Максим поднял кубики, и тут его окликнул Поляков:
     -Эй! Не торопись!
     Как во сне, Крохин оторвал взгляд от плит у себя под ногами и посмотрел вперед. Это казалось невозможным, но почтальон по прежнему стоял на своей клетке, одной ногой на лестнице в небо. Он улыбался. Акции его шли вниз, но он улыбался.
     -Максим! - крикнул он, - сейчас ты должен выкинуть девять! Девять и не единицей больше! Ты понимаешь меня? Ты должен попасть на мою клетку!
     -Но... - произнес Крохин, - зачем?
     -Мы уходим отсюда, Максим, - сказал, серьезно почтальон, - хватит, наигрались. Ты должен попасть в девятку! Пробуй!
     -Но как же так? У меня же бизнес! Акции! Аккредитивы! Облигация и займы! Тут еще непаханая стезя!
     -К демонам бизнес! - крикнул Поляков и взмахнул рукой, - ну, давай же!!!
     Словно сомнамбула, Максим Крохин, единоличный владелец финансовой империи "Маки-Шелл" поднял два крупных, округлых кубика и бросил. Они покатились, гремя и сталкиваясь друг с другом и замерли у ног Полякова: 5: 4.
     Девять! Чувствуя, что происходит нечто странное, Максим прошагал эти девять клеток и впервые встал рядом с почтальоном. В Крохине что-то менялась, он начинал мыслить, как будто просыпаясь от тяжелого, болезненного сна. Заумные термины утекали у него из головы. Поляков подал ему руку, и они начали возноситься, но прежде, чем душное пространство игры отпустило их, Максим мстительно потратил оставшиеся активы на судей, напустив их на клубничный канал, параллельно выставив иск "Ар-ТВ" в растлении молодежи за то, что они крутили свое видео до часу ночи.
     Почуяв, что добыча ускользает, Арсеникум взревел раненым зверем и принялся яростно кидать кубики, с каждым броском продвигаясь на одну клетку, стремясь как можно скорее добраться до лестницы. Но было уже поздно. Под чудный перебор гитарных струн Максим и Поляков поднимались все выше и выше, пока не оказалось, что они идут по бетонным ступеням лестничного пролета подъезда номер один. Донесся издалека затихающий рев мумии - и настала тишина.
     Максим словно открыл глаза. Все только что происшедшее казалось ему горячечным бредом.
     -Чем мы только что занимались? - только и сумел спросить он, - и как смогли выбраться? Как не остались там навсегда?
     -Просто я уже испытал это, Максим. И я знаю настоящие правила, - сказал почтальон, - тут главное - не забыть, кто ты есть на самом деле. Дальше уже все просто. А как мы выбрались... Ты знаешь, в какой-то момент я все же потерял себя, и так увлекся, что, когда мне попалась лестница... я подумал - а почему нельзя подкупить и ее тоже? Дал взятку водителю эскалатора!
     -Какой изящный ход, - усмехнулся Максим, - мы бы сработались и... - он оборвал себя и недоуменно уставился под ноги. Но там были только ступени.
     Двое бывших мультимиллионеров не знали, куда идти им дальше, и радовались лишь тому, что оторвались от Арсеникума. Судя по всему, он так и остался нарабатывать частный капитал. Поэтому, когда им попалась гостеприимно открытая дверь квартиры, им ничего не оставалось, как зайти.
     Прихожая была темна и захламлена. Из двери на кухню тянуло неким кисловатым неприятным душком, а в глубине жилой комнаты шевелились смутные тени. Заслышав шаги, одна из теней дернулась, повернулась в темноте, и сиплый, низкий голос встревожено вопросил:
     -Это вы, духи заживо съеденных? Так ведь? Да вы проходите, присаживайтесь, не стойте, как истуканы...

Разговор по душам.

     -Говорю же тебе, они не духи, - еле слышным, неизбывно мрачным голосом произнес Андрей Якутин, - Живые люди. Такие, как я!
     -Но ты же сам говорил, что духи могут вселяться в тела людей и повелевать ими, - рассудительно произнес каннибал, - посмотри на них, посмотри, как они выглядят! Это же настоящие ненормальные!
     Якутин подавил тяжелый вздох. Два бедолаги, которых неизвестно каким ветром занесло в этот локальный дурдом на двоих, обеспокоенно переглянулись. Пожалуй, они рады бы уйти, но каннибал имел на этот счет другое мнение. Он сидел, по-турецки скрестив ноги, в самой верхней точке образованного людьми круга и в руках держал два разделочных ножа - один с пилкой, а другой простой, гладкий, которым когда-то давно любящая мама любящего сына Павлика резала мясо к семейному ужину. Ныне ему нашлось другое применение.
     Просторная темная комната была обставлена минимумом предметов - загаженный матрас в углу, холодильник в другом, и изящный стеклянный столик между сидящими - толстое стекло в деревянной оправе с инкрустацией. Еще было окно с толстым итальянским стеклопакетом и бесконечные космические бездны за ним. Желтый шар луны, видимый так, как если бы вы находились на середине пути от земли. Но никого из собравшихся лунный пейзаж совершенно не интересовал.
     Дорогой дубовый паркет комнаты плотным узором покрывали странные закорючки, чем-то похожие на попытку создания единого языка для арабо-тайваньской коалиции, в который зачем-то привнесли скандинавские умлауты. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что это стройные и не очень шеренги атакующих, защищающихся, совершающих подвиг и бесславно гибнущих, нарисованных красным маркером солдатиков. По мере расходования красителя в маркере призрачное войско бледнело, и у двери почти полностью обращались в тени самих себя.
     За дверью начинались коридоры и темные комнаты заброшенного дома - старого, многоквартирного особняка в псевдо-викторианском стиле - скрипучего и воющего на четыре печных глотки под промозглым ноябрьским ветром.
     Но и это сидящих вокруг столика уже не интересовало. У них шел обстоятельный и вдумчивый разговор, двоим из участников которого он был явно в тягость, одного не интересовал ни в коей мере (ему уже было давно и на все наплевать), а еще один испытывал к нему жгучий интерес.
     -Они ведут себя как одержимые, - сказал каннибал, - что ты на это скажешь?
     -Ну, почему же одержимые? - спросил один из гостей (почтальон - Костя, или как его там...), - Мы не одержимые, и уж точно не духи, правда, Максим?
     -Почему вы разговариваете о духах? - спросил мальчик, - зачем вы держите ножи?
     -Парень, на твоем месте я бы не стал спрашивать про ножи... - устало молвил Якутин.
     -Ножи для того, чтобы лишить духов их телесной оболочки, - объяснил каннибал, - если вдруг они взбунтуются.
     -...поэтому мы не будем говорить про ножи, - вставил Андрей, - а почему мы говорим именно про духов? Но ведь с них-то все и началось... Я попытался убедить моего собеседника, что то, что он творит с людьми - идеально для создания привидений.
     -Да, у нас вышел небольшой мистический спор, - продолжил каннибал, - я попытался доказать моему оппоненту, что когда я ем своих жертв, они испытывают непередаваемое блаженство, которое продолжается до самого конца, то есть до того момента, когда последний их кусочек исчезнет в моем чреве.
     Гости покосились на говорившего с суеверным ужасом, а потом уставились на совершенно спокойного Андрея. Тот глазами показал - "не дергайтесь".
     -Вот, а я осмелился возразить, - сказал Якутин, - и выдвинул гипотезу о том, что погибший мучительной смертью человек почти наверняка превращается в привидение.
     -А я ударил тебя ножом в ногу, но не сильно, - с дружелюбной улыбкой произнес каннибал, - но меня взял интерес. Не был ли прав мой оппонент? А, что если и вправду существуют тонкие миры, о который он говорил... Но по порядку. Коллега Андрей выдвинул целый ряд гипотез о том, что бывает со съедаемым заживо человеком.
     -А он ударил меня ножом... - без выражения произнес Андрей и тусклые его глаза, коротко, но яростно блеснули, звякнули браслеты наручников, которыми он был прикован к батарее.
     На миг замолчали. В окно светила луна - мертвенным, синим светом ртутной лампы. Выл холодный ветер - из тех, что несут свинцовые серые тучи первых снегопадов.
     -Расскажите про призраков, - сказал вдруг мальчик.
     -Я уже рассказывал, - утомленно молвил Якутин, - впрочем, мой коллега настаивает, и я расскажу. Слушай, парень, Максим - вроде, да?
     Да... Призраки... Духи... они есть везде, у каждого живого существа, и у некоторых вещей тоже. Растения, животные, канарейка в клетке, жук-древоточец, вошь, которая живет на вашей собаке - у всех есть духи - такие же, как и они, маленькие и большие, сильные и слабые. Духи - их жизненная сила. Они вселяются при рождении, а может быть - позже, а некоторые их долго не имеют, и в какой-то миг получают.
     -А вещи? - спросил Максим.
     -Вещи? Вещи как раз из тех, что получают. Духи вселяются в предметы, лишь очень близкие к людям. Есть такие вещи, которые ни дня не обходятся без людского внимания. Те предметы, которым мы дарим свою симпатию и даже любовь - красивые безделушки, имиджевые аксессуары, сложные механизмы. Женские украшения, лакированные ботинки, прадедушкины часы на цепочке. Дорогая новая машина. Эти вещицы никогда не оставляют вниманием, им дарят ласку, нежность, ими гордятся, и в какой-то момент от изливаемых психических энергий в них зарождается нечто. Нечто, что мы не видим, но которое есть и которое питается нашими чувствами, как младенец материнским молоком. В какой-то момент мы замечаем, что уже не можем обходиться без этой вещицы, а мысль о том, что мы можем потерять ее - разрывает наше сердце.
     -Я помню, - вставил Максим, - у меня была... счастливая ручка. Зеленая, с металлическим верхом, очень тогда модная! Я любил грызть эту железную окантовку. До сих помню этот вкус - если честно, то мне иногда его так не хватает.
     -А у меня была сумка, - сказал почтальон отрешенно, - армейская, планшетная. Я всегда ходил с ней, пока она однажды не зацепилась за подходящий к станции метро поезд. Хорошо, что ремень оказался слабым.
     Якутин кивнул:
     -Да, мы дарим вещам тепло, а в это время нечто там, внутри, растет, развивается, как эмбрион, чтобы в итоге вырасти в полноценного духа вещи. Они бывают разными, эти духи - добрые и злые, как и люди. Никогда не знаешь, как тебе с ними повезет. Питаемая твоими эманациями призрачная тварь может помогать своему хозяину, налаживая его жизнь, а может отравлять и пускать ее под откос. Ваша сумка, Константин - из этой серии. Вместе с эмоциями хозяина вещи покидает и жизнь. Так бывает. Кстати, вот эти ножи у вас в руках как раз годятся для того, чтобы в них завелись духи. Ведь ими убили столько людей...
     -Тихо! - вдруг резко сказал каннибал.
     Все недоуменно уставились на него. Каннибал внимательно вслушивался. За окнами луна медленно поворачивалась вокруг своей оси, наполняя комнату мертвенным, холодным светом, который, однако, порождал в углах бесформенные, подрагивающие тени. Тишина стояла звенящая.
     -Вот, опять! - сказал каннибал шепотом, - я опять это услышал!
     -Это трубы, - сказал Якутин, - я же тебе говорил...
     -Такое равномерное биение. Разве такое бывает? Словно кто-то бьет по трубам чем-то тяжелым. Словно ритм. Вы слышали?
     -Нет, - сказал Поляков, - я думал о своей сумке... Кроме того, Андрей...
     -Говорю же, это трубы! - с нажимом повторил Якутин и блеснул глазами на Полякова, - так что там про ножи?
     -Такой старый дом, - тихо произнес каннибал, - зачем это мясо поселилось здесь? Здесь так неуютно... А мои ножи - они всего лишь выполняли то, что я им приказывал. Я к ним равнодушен.
     -Ты так думаешь? - прикованный прислонился спиной к батарее, - это ведь твои любимые инструменты. А они пили не только твои эманации, но и муки убиваемых... а ведь это и точно бойлер - в батарею отдает, вы потрогайте.
     Поляков осторожно протянул руку и дотронулся до батареи. Кончики пальцев ощутили легкое биение, как пульс у коматозного больного - вот только эти удары были неравномерны и складывались в примитивные синкопы. Максим внимательно слушал. Где-то далеко отсюда, в темных заброшенных недрах дома зарождался смутный неясный ритм - удар, пауза, удар-удар, пауза.
     -На мой взгляд совсем непохоже на бойлер. У нас был дом в деревне, где стояла газовая печь, когда пар скапливался в трубах - они начинали щелкать... но совсем не так, - сказал почтальон, - может быть - что-то другое?
     -Затихло, - произнес каннибал и дернул ножами, - опять. До поры?
     -Не мели чушь! - с раздражением молвил Якутин и дернул головой, - такой большой каннибал, а ведешь себя, как... А! Это трубы - если бы хозяина дома был жив, он бы рассказал тебе...
     Якутин замолк, вслушиваясь в тишину. Из все четверых неуютней всего приходилось каннибалу, потому что они сидел спиной к черному проему двери, из которого ощутимо тянуло холодом - дом был слишком большой, и отопительная система не справлялась.
     -Вы хотели рассказать про призраков, - сказал Максим тонким голосом, - наверное, это все таки лучше, чем слушать то, что скрывается в темноте?
     -Да, пожалуй, - произнес Якутин со свистящим вздохом, - Я уже говорил вам про вещи - добрые и злые. Но это все в сущности ерунда - при умелом обращении они опасны не больше, чем сушильная машина в прачечной. Не забывай об осторожности, и с тобой все будет в порядке. Другое дело те, что населяют живые существа. Они ведь есть в каждом из нас, и большая часть мирно проходит с людьми их срок, а потом отправляется в неведомые дали за порогом. Что там с ними происходит, мы не знаем, но влиять они уже ни на что не могут. Но бывает так, что человеческая жизнь - известное вместилище всевозможный страстей - он кивнул в сторону каннибала, - прерывается на середине, когда впереди вроде бы еще так много времени, и столько дел осталось не сделанными. Эмоции переполняют погибающего, а более всего его мучит сожаление и досада! Чувства эти порой так сильны, что дух его, оторвавшись от бренного тела, не доходит до порога, застревая в неком пространстве между Гранью и миром живым. Оттуда, сверху, смотрит он на ныне живущих и пытается, хочет что-то изменить, но не может - ибо лишен возможности обращения с материей.
     Такие духи мы и называем привидениями - пронизанные печалью тени умерших, они раз за разом пытаются донести до нас то, что их мучит и тревожит, но мы боимся их, бежим от них, скрываемся. А они остаются, замерев между небом и землей в тихой тоске. Люди, которые живут в одном доме с такими призраками, страдают от частых депрессий, накатов тоски, что приходит откуда-то извне. В самых тяжелых случаях духи входят в близкий контакт с жильцами, и те, если не смогут ничего изменить, зачастую, не выдержав наплывая потусторонней грусти, кончают с собой. Такова плата за чужое знание...
     -У меня был дом в деревне, - тихо сказал вдруг Поляков.
     -Что? - переспросил каннибал.
     -Дом. Старый деревенский дом. Мы купили его, когда он пустовал - село бело зажиточное, народу много, но никто почему-то не селился в этой избушке. Мои родители купили его и стали приезжать каждое лето. Я тогда еще был ребенком - лет десять, как тебе, Максим, и помню, что в отличии от других своих сверстников никогда не радовался наступлению лета. Они-то были счастливы - лето, бесконечная череда солнечных дней, лес, речка, веселые игры... А мне с наступлением тепла всегда становилось не по себе, потому что я знал - как только солнце войдет в силу, мы переедем в деревню, в этот дом. Наверное я уже тогда что-то ощущал - радостные мысли приходили в нем крайне редко, я плохо спал, а солнце... даже в самый солнечный день в нем была полутьма. В конце - концов я приноровился - стал делать вид, что болен простудой, перед самым переездом. Мы оставались в городе... передать не могу, как меня это радовало.
     И лишь позже, много лет спустя, я узнал, что до нас в этом доме жил старик - он был нелюдим, сумрачен и редко покидал свое убежище. В селе его не любили и побаивались. Говорили, была у старика дочь. Совсем давно, лишь самые старожилы ее и помнят. Обычная девчушка, мать ее умерла, вот она и жила с отцом. Добрая, хозяйственная - будущая первая невеста на селе. Вот только не пришлось ей повзрослеть. Война разразилась, и в дом их угодила бомба зажигательная. Дом, понятно, дотла сгорел - одни головешки остались. Живых, естественно, уже и не искали - какие уж тут живые. А два месяца спустя шел один деревенский мимо пожарища и слышит - вроде плач какой-то. Он кинулся, руками доски разгреб, видит - дверь в погреб. Он ее отвалил, а там отец - запаршивевший, но живой, лежит - стонет.
     Отправили в больницу, спасли. Там про дочь спрашивали - говорит, не знаю, где она, в погребе был, когда бомба упала. А трупов-то в развалинах нет как нет! Ни костей обгорелых, ничего! И главное - погреб был пустой абсолютно. Мужик этот никак на своем жиру эти два месяца просидеть не мог. Помер бы с голодухи, а вот если не один он был...
     Короче, так и остался бобылем жить. А к старости забрала его тоска, да и повесился он. В этом самом доме. Так вот.
     -И что, - спросил Якутин, - с домом-то?
     -А ничего, продали его, и дело с концом, - произнес Поляков и замолчал.
     Настали тишина. Каждый думал о своем. Дом содрогался под порывами ветра, стучала черепица на крыше, позвякивали стекла, да выл и ярился неумолчный ветер в лабиринтах старых печных труб.
     -Значит, не стало девчушки... - медленно произнес Андрей Якутин спустя какое-то время, - жалко. Но странно, что в доме поселился не ее дух, а призрак ее отца. А может быть - их там было двое, и ночами они выходили на прогулку на задний двор, они собирала цветы, а он шагал по негнущейся под ногами траве и смотрел на звезды? Или махал улетающим в небо духам сгоревших поленьев? Быть может...
     -Ну-ка, тихо!!! - крикнул каннибал, - Тихо вы!
     -Что? - нервно вопросил максим и обернулся на дверь. Там была пустота.
     Мороз прошел у присутствующих по коже. В тот момент, когда Якутин начал говорить свою последнюю фразу, к его речи примешался некий новый звук, достаточной тихий, чтобы слова его заглушили. Но он был, и это не было трубами.
     Две секунды собравшиеся у стола широко раскрытыми глазами смотрели друг на друга, а потом как один вздрогнули, когда в ночи четкой раздался тонкий переливчатый вскрик. Страх быстро перерос в затаенную подспудную панику, когда звук стал нарастать, меняя тональность - четкий, тоненький, он был больше всего похож на плач очень маленького существа, у которого уже не осталось сил громко кричать. В темноте пустого дома это стенание навевало жуть. Люди застыли на месте, с ужасом слушая потустороннюю мелодию, и у каждого в глазах застыл один единственный вопрос - что, что это может быть. Бытовые объяснения приходили голову, но не одно из них не могло объяснить звука.
     Начавший мелко вздрагивать Максим Крохин живо припомнил лабиринты гробницы. Но тут было хуже, много хуже. Каннибал вскинул ножи - руки его подрагивали.
     Неожиданно Якутин рассмеялся, заставив остальных вздрогнуть:
     -С духами можно говорить, - сказал он, - только они не отвечают. Узнаете мелодию? "If you go away". Он всегда любил эту романтическую чушь...
     -Мобильник, как я не догадался! - неестественно громко сказал каннибал и хлопнул себя кулаками по бокам.
     -Ну знаете, так и поседеть недолго, - произнес Поляков и нервно усмехнулся, - я чуть с ума не сошел, пытаясь понять, что это звучит.
     -Пашке кто-то звонит. Если учесть, сколько времени прошло с момента его гибели, Павлику должно быть приятно, что кто-то о нем еще помнит, - Якутин внимательно слушал переливы звонка. Отыграв еще партию, телефон смолк - мелодичный плач перестал нарушать тишину.
     -Да брось, - сказал каннибал, - ему не приятно и не обидно. И его тут нет - он весь до кусочка у меня вот здесь - и он похлопал себя по животу.
     -Не скажи, - Якутин вздохнул, - он тут, я уверен. Он погиб такой нехорошей смертью, что просто не мог не превратиться в призрака. Чувство вины и незаконченные дела на земле - это что... Гораздо хуже, когда человек гибнет какой-нибудь гнусной, насильственной смертью. Зачастую - гибнет долго, изливая в тонкие пространства свою боль, свой страх и отчаяние. Этим он образует некий барьер, который не дает ему уйти за порог. Настает миг, и он умирает, а после смерти превращается в беспокойного духа. Погибнув таким образом, дух уносит в тонкие сферы всю свою боль, и она уже остается с ним навсегда. Он терзается ею, терзается всеми чувствами, которые испытывал незадолго до конца. Эта боль, как зацикленная пластинка - он уходит с ней в вечность. Но дело не только в этом. Нехорошо... неправильно умерев, такой человек, будь он даже добрым и отзывчивым при жизни, он... меняется, становится не такой, как прежде. Телесная смерть навсегда впечатывается в его сознание, она крушит и ломает разум, сминает волю. Не остается ничего от него прежнего - теперь это тварь, нерассуждающий сгусток темной злобы, которая испытывает лишь ярость и страдания, которые только усиливают злость. Эта тварь, беспокойный дух, хочет только одного - отомстить, найти своего убийцу и отправить его во тьму. И горе тем, кто встал между ними. Зачастую этот призрак не может покинуть место своей гибели и, не имея возможности, найти убийцу, мстит тем, кто имел несчастье оказаться рядом. Тварь не устает, ее активность возрастает ночью, и она не оставит вас в покое, пока вы не сразитесь с ней, либо не исполните ее волю.
     И так получается, что чем добрее, чем чище был при жизни человек, тем более черная тварь из него получается. Особенно дети - с ними получается хуже всего. То, что остается после трагической гибели ребенка, все еще хочет играть, но это уже другие игры. Понимаете? Внешняя сторона детского быта - игрушки, фантазии, капризы - остаются, но то, что стоит за ними, уже давно потеряло всякий человеческий облик. Растоптанное детство - атмосфера неслучившихся надежд, прерванной и уже никогда не возобновленной игры...
     Выл, ярился за стенами ветер, круглую застывшую луну стало заносить рваными лохмами облаков - свет ее то моргал, то высвечивал затемненные углы комнаты, да ветки старых деревьев без листьев аккуратно, пугливо постукивали в стены. Под полом что-то заскреблось, как будто целый выводок мышей пытался штурмом взять толстые доски, и раздался вновь тягучий ритм - как очень дальний барабанный бой невидимой армии, вечно идущей в бой.
     -Разгулялась погода, - сказал Поляков, - а ведь, вроде - апрель на дворе, или... май?
     -Неважно, здесь всегда тридцатое октября, - произнес печально Якутин, - Ветер и печные трубы дают нам сегодня концерт - октябрьская симфония для печных заслонок и задающего ритм бойлера. Слышите, как они отбивают такт?
     -А ведь у меня тоже было... - вставил каннибал.
     -Что, дети? - Поляков, поежился. Хотелось ему вскочить и побежать сейчас прочь, но там, за дверью, была тьма, а значит - бежать было некуда.
     -Нет, животные... - сказал каннибал.
     -А, бывает, - Якутин кивнул, - духи животных, что обитают чаще в скотомогильниках, привязываются к неосторожным путникам по ночам. Или собаки и кошки, что возвращаются к любимым когда-то хозяевам, чтобы увести их за собой... А что было у тебя?
     -У меня... - каннибал опустил взор, - у меня была черная курица... Но не та, нет. В общем-то, она была белой, до того как издохла. Ну, обычная несушка - жила у нас во дворе, вместе с десятком других. А мне всегда было интересно, какова на вкус ее кровь - мне всегда подавали кур жареными, хотя я и просил их держать в духовке как можно меньше. Я всегда был сыроедом, как вы понимаете. Мне было одиннадцать лет, когда я решился. Почему именно эта курица? Ну, она имела два черных пятна на крыльях - мне всегда казалось, что она особенная, не такая как все. Выждав, когда дома никого не было, я поймал ее и, зажав в столярных тисках отца, отпилил ей голову ржавой ножовкой. Как можно медленнее, чтобы понять, насколько долго она сможет прожить. Она протянула целых пятнадцать минут - и из белой превратилась в красную. Мне понравилось. Да. Но больше я так никогда не делал, потому что курица пришла ко мне ночью, и она была черной как смоль, даже ее клюв, даже глаза и глотка. Она укоряла меня, за то, что я отнял у нее жизнь, и хотела выклевать мне глаза. Я спросил, что ей от меня надо, и она сказала, чтобы я впустил ее в свою голову.
     -И ты впустил? - холодно спросил Якутин.
     -Да - а что мне оставалось делать? Курица осталась со мной и отныне диктовала свои условия, что делать и как. А хотела она одного - чужой крови, как можно больше. Так она и жила со мной долгое время. Если честно, она до сих пор приходит.
     -То есть как приходит, - переспросил Поляков, - ты же ее убил?... Ты ее видишь как-то?
     -Просто чувствую, что она рядом - смоляная несушка с агатовыми глазами, пропитавшаяся кровью настолько, что стала черной, - охотно объяснил каннибал и испуганно замолк.
     Потому что в этот момент, где-то неподалеку отчетливо хлопнула дверца. Возникла небольшая, пропитанная страхом пауза, и дверца хлопнула вновь. Громко, с силой, каждый удар сопровождался тихим резиновым чмоканьем.
     -Холодильник... - дрогнувшим голосом сказал Якутин, - это же холодильник на кухне.
     -Но почему... - вымолвил Поляков.
     -Он там хранил Пашку, когда того осталось так мало, чтобы поместиться в холодильник.
     Дверца хлопнула. Рядом, совсем рядом.
     -Не пугай ты!! - рявкнул каннибал, - я пойду посмотрю!
     -Нет! - испуганно выкрикнули Поляков и Максим одновременно, - не ходи!
     Дверца грохнула - звук был резкий, действующий на нервы.
     -Напугались?! - крикнул каннибал зло, - историй наслушались и в штаны напустили? Я сказал, что иду! Посмотрим, что стоит это взбунтовавшееся мясо против двух моих ножей.
     И, резко поднявшись, он решительно зашагал к дверям, держа ножи наизготовку. Остальные провожали его взглядами, пока каннибал не исчез в темноте за дверным проемом. Как только шаги его отдалились, Поляков повернулся к Якутину:
     -Все, он ушел. Самое время сейчас сбежать! Долго он тебя держит так, этот псих?!
     Якутин мрачно улыбнулся и позвенел наручниками:
     -Я бы сбежал с вами, ребята, но мои оковы не отпустят меня никуда, кроме как в мир теней. Кроме того, куда бежать - тут ведь и вправду полно призраков...
     -Какие призраки! - яростно сказал Поляков, - их тут нет, это все штучки этого проклятого места, оно как-то использует наши чувства, отражает, как кривое зеркало... ох, кажется - он дошел.
     Дверца хлопнула последний раз, и настала тишина. Где-то там, во тьме, каннибал встретился с источником звука.
     Собравшиеся неотрывно смотрели на дверь - почтальон и Максим испуганно, Андрей Якутин - устало и тоскливо. За дверью раздались шаги - кто-то тяжело ступал, вызывая протестующий скрип старых половиц. Звук шагов нарастал, и непереносимо жуткое мгновение спустя хлопнула дверь, и из мрака возник каннибал. Он был бледен как смерть и тяжело дышал.
     -Что?! - испуганно вскрикнул Поляков, - ЧТО ТАМ БЫЛО?!
     -Я видел клоуна, - мертвым голосом произнес каннибал, - Он смеялся и звал меня к себе в темноту.
     -А Пашки там не было? - спросил Якутин.
     -Нет, только клоун, - каннибал со стоном опустился у столика, - но я к нему не пошел, мне стало страшно...
     -Но Павлик тоже здесь, - отрешенно заметил Андрей Якутин, - он нас внимательно слушает уже долгое время.
     -ЕГО НЕТ!! - взвизгнул каннибал, - ОН УМЕР!!! Я СЪЕЛ ЕГО!! ПЕРЕЖЕВАЛ СОБСТВЕННЫМИ ЗУБАМИ!!! - он ударил по столику ножом, глубоко вогнав сталь в полированное дерево, - и потом - я же сказал, мои жертвы испытывают блаженство, когда я их поедаю. Павлик умер счастливым!
     -А давай спросим у него самого, - все так же спокойно произнес Андрей, - давай вызовем его дух!
     -Ну, может быть, не будем экспериментировать?... - взмолился Поляков, но Якутин устремил на него тусклый взор, и Константин осекся - заключенный явно выходил на финишную прямую. Он и сам сейчас походил на духа - печальное усталое привидение, что и в посмертии осталось на цепи - щеки его бледнели, скулы заострялись.
     -А вызови! - со злобным азартом крикнул каннибал, - вызови эту тварь, и пусть она ответит перед нами лицом к лицу!
     Максим смотрел умоляюще. "Не надо" - говорил его взгляд. Поляков глядел в пол, губы сжаты - он не верил во все это, он знал, что это сон, и все равно боялся. Якутин жестко улыбнулся - он сверлил каннибала взглядом, в котором начал разгораться странный огонь.
     -Ты сказал, - произнес прикованный, - мы вызовем дух и он скажет нам все. Только это будет опасно... как все такие сеансы.
     -Я готов, - сказал каннибал и выдернул нож из столешницы.
     -Хорошо, - произнес Якутин, - оставь ножи, мой сыроедящий друг, и возьмитесь за руки...
     Каннибал протянул руку, и Поляков с содроганием взял холодную жесткую ладонь в свою. Другой рукой он держал пятерню Максима, а тот, в свою очередь, цеплялся за свободную руку Якутина.
     -Руки на стол... - жестко скомандовал тот, - ладонями кверху... мне нужно что-нибудь блестящее... ключи от наручников подойдут.
     Каннибал выложил ключи на середину стекла и устремил на Якутина внимательный взгляд. Тот смотрел прямо на ключи.
     -Начинаем, - сказал он, - сконцентрируйтесь... - Якутин на миг прикрыл глаза, вслушиваясь в некие непостижимые дали, а когда открыл, стали видны только одни белки, отчего вздрогнули все трое участников, - Духи... - слово слетело с языка, как мертвый осенний лист, как шелест дождя, где каждой капле предстоит разбиться о твердь, как ветер, что кружит холодную снежную взвесь, - Духи. придите к нам... вы слышите меня... я взываю, я открываюсь... духи, вы слышите меня... слышите меня... слышите?!
     Стол ощутимо вздрогнул, звякнули ключи, ножи от сотрясения скрестили лезвия с холодным металлическим звуком, снаружи ветер с удвоенной яростью бросился на холодную стеклянную броню окон.
     -К вам взываю! Вы здесь?! - спросил Якутин, голос его набирал силу и глубину.
     Стол начал мелко подрагивать в такт темному ритму труб, внизу вновь ожил мобильник покойного Павлика, исторгая во тьму жалобную свою мелодию, а секунду спустя к общему хору присоединилась дверца холодильника, раз за разом хлопающая с неистовым остервенением.
     -Вы пришли ко мне!? - крикнул Якутин - ВЫ ЗДЕСЬ?! ДА ИЛИ НЕТ?!!
     Шквал резко утих. В наступившей тишине отчетливо грохнула дверца. Один раз. Луну просвечивала из-за туч, к внешний стороны стекла ветром прижало мертвый серый лист, и на миг стало видно тонкую сеточку хрупкого его скелета.
     -Да. - возвестил Якутин и дернулся, - Да. Они здесь. Они пришли.
     Пересохшим ртом Константин хотел что-то сказать, но каннибал предупредительно сжал ему руку. Время для разговоров было неподходящее. Было тихо. Максим заметил, что в комнате ощутимо похолодало.
     -Мне нужен один из вас, - тихо сказал Якутин, - только один. Павлик, убитый и съеденный здесь, в этом доме. Ты слышишь меня?
     Дверца вновь захлопнулась. Максим закусил губу от страха.
     -Так приди же к нам... ты хочешь видеть своего убийцу? Так приди же к нам... явись таким, кем ты стал... мы хотим видеть тебя... приди! Приди!
     -Приди... - повторил каннибал.
     -Приди, - сказали Максим и Почтальон, - приди к нам!
     -Приди! - сказали все вместе, - Приди же, приди, приди, ПРИДИ!!!
     И он пришел. С оглушительным грохотом дверь в коридор слетела с петель в облаке крошащегося дерева. Максим дико заорал от страха, Поляков усилием воли подавил желание отключиться, а каннибал, схватив ножи, стал стремительно разворачиваться в сторону нового гостя. Якутин дико и истерически хохотал.
     В проеме материализовалась массивная темная фигура. Стояла, ждала, явившись на зов.
     -Ну, давай!!! - заорал каннибал, срывая голос, - иди сюда, мясо!!!
     Под остолбеневшими взглядами фигура нетвердо шагнула вперед, и прилетевший из коридора сквозняк донес до медиумов запах дорого парфюма. Гость сделал еще шаг, дергаясь как паралитик, вытянул вперед обмотанные бинтами руки и заурчал.
     Несмотря на ситуацию, Поляков чуть было не присоединился к Якутину в его нервозном хохоте, когда понял, кто именно отозвался на зов новоявленных вызывателей духов. Арсеникум, оказавшийся достаточно разумным, чтобы сунуть взятку владетелю лестницы, картинно попытался ухватить каннибала за горло и получил ножом в живот, что ни в коей мере не отразилось на безмятежном лице мумии.
     -МЯСО!!! - орал душимый сухими пахучими руками каннибал, раз за разом втыкая ножи в противника, - МЯСО, МЯСО, МЯСО!!!
     Нервно хихикая, Поляков открывал наручники Якутина, тот дергался, стремясь как можно скорее сняться с места совей долговременной стоянки. Максим голосил, умоляя обоих как можно быстрее бежать.
     Каннибал закашлялся и ударил мумию в горло, оставив аккуратный разрез на бинтах. Глаза его выпучивались, лицо багровело. Арсеникум приблизил к нему тлеющие зеленым головешки глаз, и невнятно и агрессивно прошипел - "негоциант..." и усилил нажим.
     Замки подались и, волоча на себе Андрея, Поляков с Максимом ринулись мимо дерущихся к двери, в безопасную тьму, в которой не скрывалось никаких привидений.
     Уже выбегая за порог, Поляков обернулся и увидел, как изловчившийся каннибал размахнулся и всадил свой мясницкий нож по рукоятку в голову Арсеникума. Брызнула дурнопахнущая жижа, Арсеникум взвыл, мотая головой, и вцепился крошащимися зубами в лицо противника. Каннибал тонко и пронзительно завизжал, как визжит на бойне свинья, тупенькие глазки которой уже видят всех до единого сгинувших ее свиных родственников.
     Визг этот длился и длился - тоненький и переливчатый, как звонок мобильного телефона умершего нехорошей смертью приятеля Андрея Якутина, пока тяжелая внешняя дверь квартиры с железным грохотом не захлопнулась, отрезав всякие звуки внутри обреченной квартиры.
     А трое уцелевших бежали вниз со всех ног, стремясь как можно скорее отдалиться от места схватки. Остановились лишь на четвертом этаже, где лестничный пролет вдруг сильно сдавал в размерах, стремительно уменьшаясь по мере продвижения вперед, пока не приобрел нулевую ширину. При этом туннель казался трехмерным воплощением перспективы, и создавался эффект, что лестница, скручиваясь в спираль, удаляется в бесконечность, от которой тут же начинала кружиться голова.
     Задыхаясь, остановились. Обессиленный Якутин привалился к стене. Изможденное его лицо меж тем выражало тихое счастье, и тихая улыбка нет-нет, да и появлялась на нем. Простор уходящей в перспективу спирали кружил сбежавшему узнику голову.
     Поляков некоторое время оглядывался назад, но там было тихо и покойно - судя по всему, схватка оказалась фатальной для обоих противников.
     -Спасибо... спасибо вам за то, что отомкнули наручники... за все спасибо, - наконец произнес Якутин, - я думал, так и сгнию с выродком этим. Верите, когда вся эта катавасия с домом началась, подумал, что наконец-то с ума сошел, и так легко мне стало. Меня ж этот ублюдок три месяца взаперти держал, на хлебе и воде, на моих глазах напарника убил и съел, и Пашку, и родителей его... всех... Через луну прыгать заставил. А уж, в полете, так вообще...
     -Да что мы, - сказал Поляков, - ты сам молодец! Так грамотно вокруг пальца его обвел с наручниками. Напугал его, истории эти про призраков... я и сам напугался, если честно.
     -А откуда вы столько про призраков знаете? - спросил Максим.
     Якутин поднял голову, наморщил лоб:
     -Про призраков? Но я ничего не знаю про призраков - никогда не интересовался этой темой. Она мне всегда казалась какой-то чересчур нереалистичной, что ли!
     -Но постой, ты же целую лекцию нам прочитал, - удивился почтальон, - а потом еще и вызвал!
     -Я прочитал... - удивленно спросил Андрей, недоуменно переводя взгляд с Крохина на Полякова, - я вызвал?
     Максим и почтальон переглянулись, и Константин Поляков тихо, одними губами, словно про себя, произнес нечто похожее на "дом...", но что именно, никто так и не узнал. Отдохнув еще с четверть часа, они поднялись и пошли на пятый этаж, где ждала скромная, обшитая дешевеньким дерматином дверь, ведущая в подъезд номер два. Они надеялись добраться туда живыми.

     Выполненные в виде кусающей себя за хвост позолоченной змеи стрелки атомных часов вечности, на двенадцати алмазных камнях, в очередной раз повернулись вокруг своей оси, когда на темном захламленном чердаке подъезда номер три встретились две тройки людей. Появившись из разных входов они остановились, настороженно глядя на соседей. Обе тройки выглядели неважно - усталые, с синяками и кровоподтеками, с мрачными огнем в глазах и в изодранной одежде. Они стояли и смотрели друг на друга, всматривались в лица этих малознакомых и вовсе незнакомых людей - лица тех, кого в обычной, ныне сгинувшей жизни, они почти и не замечали. Но сейчас, в этот момент, здесь, на крошечном островке спокойствия, посреди бушующего хаоса, они вдруг ощутили между собой некое родство, некий связующий элемент, из-за которого эти усталые пришельцы начинали казаться чуть ли не братьями. Миг - и напряжение спало, и на лицах появились улыбки, люди шагнули и скрепили ладони в рукопожатиях.
     -...ведь это же вы выписывает журнал "Собаководство"?
     -...я, а вы приносите почту? Много раз видел вас...
     -...а ты - тот самый парень, что все время тащит в квартиру всякие коробки со сложной аппаратурой?...
     -...да ничего сложного, а ты - друг Пашки, ну, того, что в соседнем подъезде живет?
     -...жил, к сожалению... ну да ничего, мы-то живы, приятно познакомиться!
     -...а ты, малец, все еще играешь в "катастрофу"?
     -...теперь я в ней живу, у нас ваша собака в прошлый раз утащила клад...
     -...а вас я где то видел... только не помню где. Это не ваш "лексус" у подъезда так неудобно паркуется, нет?
     -...нет, но ты много раз переступал через меня, парень... но, впрочем, это в прошлом!
     -...ой, какая замечательная, а можно погладить? Как ее зовут?
     -...Чука, в честь погибшего... На, подержи... Максим - так тебя зовут? Не бойся. Она ласковая, как котенок.
     -...Как смешно сопит! Нос морщится... розовый!
     -Ну что, вы сделали это? Дошли до почтового ящика? - спросил Константин Поляков.
     Красноцветов покачал головой:
     -Нет, ящик мы не нашли, но мы узнали, что третий подъезд не замкнут. Лестница идет до самого низа, во входной тамбур, и из него есть выход.
     -Что? - раздались голоса, - там нет провала? Нет скрученного в ленту пространства? И лестница не свивается в перспективу? Не может быть!
     -Я говорил, что выход должен быть, - сказал Поляков, - но вы пробовали пройти туда?
     Троица синхронно вздохнула - Ткачев покачал головой, Валера рассеянно поглаживал Чуку, а Красноцветов сказал:
     -Нас не пустили.
     -Кто это был?
     -Не кто, а что - дверь. Обычная такая стальная дверь, массивная...
     -Панели из розового дерева, ручки - "фулл-браш алюминий", замки фирмы "Крейг", лист углеродистой стали толщиной десять миллиметров, двойное армирование, около двух с половиной тысяч долларов, - вставил Валера.
     -...да, мы попытались войти и не смогли. Дверь заперта.
     -То есть, заперта, - спросил Поляков, - все двери в доме открыты, мы уже не раз убеждались.
     -Она закрыта. Больше того, вместо скважин для ключей на ней стоят некие электронные устройства... такие, вроде...
     -Там цифровые замки, плюс система распознавания отпечатков пальцев - ступенчатое сканирование, сличение по двадцати пяти позициям - не обманешь, даже если захочешь, к тому же полная блокировка после трех неудачных попыток, - сказал Ткачев, - и выведение смертельного напряжения на дверь, в случае взлома. Знакомая практика!
     -От себя могу лишь добавить, что на двери висит табличка: "осторожно - злая собака"... это все, безусловно, отбивает желание попробовать войти.
     -Но, два раза-то вы могли попытаться? - сказал почтальон, - здесь все может быть - ну как она бы сработала.
     -Не сработала бы, - произнес Алексей Сергеевич, - мы могли сколько угодно дактилоскопировать свои конечности - это не поможет, могли бы даже сейчас пойти проделать это все вместе. Но это бесполезно - дело в том, что устройств - семь!
     Воцарилось молчание. Ночь за тусклым окошком так и не закончилась - желтая луна светили из под далеких облаков. На чердаке пахло пылью, крысиным пометом и порушенными надеждами.
     -Выходит - не всех я собрал, - негромко произнес Поляков.
     -Выходит, не всех, - Красноцветов кивнул, - но это еще не все. Консьержка все еще там.
     Якутин хмыкнул:
     -Я совсем не удивлен. Она была такая въедливая, что я никогда не сомневался - бабка пережила и этот катаклизм.
     -В том-то и дело, что не пережила. Во всяком случае не в том виде, как обычно, но вам, наверное, знаком тот, кто теперь охраняет вход вместо нее. Там сидит клоун.
     -Что, опять клоун? - удивился Поляков, - везде этот клоун, да кто он такой в конце-то концов?
     -Я думаю, настало время немного прояснить ситуацию, - представительно произнес Алексей Сергеевич Красноцветов, - Константин, у тебя вроде в нашу прошлую встречу были какие-то гипотезы?
     -Были, - сказал Поляков, - и со временем подтвердились. Вам троим я уже говорил, а вот вы, Максим и Андрей, еще этого не слышали.
     -Ну же, - сказал Якутин, - как ты это все объяснишь? Весь этот бедлам?
     -Объяснить его невозможно, - произнес почтальон, - но его можно принять и поверить в него. Для начала усвойте, что все вокруг, каким бы безумным оно не казалось, имеет свою систему. Она, упорядочена, пусть этого и не видно с первого взгляда. Есть несколько нитей, что объединяют весь этот хаос.
     Первая - это дом. Мы не можем покинуть его пределы. Его внутренности пожирают сами себя - у нас тут полный набор пятимерных пространств, вкупе с временными парадоксами. Но! При некотором умении мы можем перемещаться в нем - и сегодняшним присутствием всех шестерых на этом чердаке успешно подтверждаем это. Перемещаемся мы с помощью второй связующей нити.
     Вторая нить - это наше прошлое. Наши поступки, начиная с зимы и кончая тем днем, когда мы все заснули, а также наши мечты, наши страхи и надежды. Пример - вот он я - я был почтальоном, и мне досталась нехорошая история с письмом, а за этим последовала эпопея с курьером, и сейчас, стремясь пройти в соседний подъезд, я вновь вынужден что-то нести, что-то доставлять. Задумайтесь! У вас всех что-то было, что, как в зеркале, отразил этот свихнувшийся дом!
     Собравшиеся кивали. Да, они ведь и сами замечали все это, да только безумие и постоянный риск не давал им собрать доводы воедино.
     -У тебя ведь была электроника, так? - спросил Красноцветов у Ткачева, - ты ведь был связан с компьютером... как это сейчас называют - хакер?
     -Просто пользователь, - усмехнулся Александр, - но да, до того как все началось, я больше жил там, нежели здесь. А эти собаки? У вас есть собака, Альма, неужели все из-за нее?
     -Скорее из-за меня, как видишь - чрезмерные увлечения иногда плохо кончаются.
     -А меня Сеня Гребешков доставал! - сказал Максим, поворачиваясь к Полякову, - потом он постарел, умер и пролежал в гробнице семьдесят лет, но все равно - так и не отстал! Только это было уже во сне.
     -Вот! - произнес Константин, - Сны - это нить номер три, напрямую связаная со второй. Они проистекают из того, что случилось с нами, но гротескно искажают происходящее. Старые враги, старые страсти уже с нами, но теперь у них другие лица! Старые долги не оставляют нас в покое. Не знаю - думаю, если сравнить наши сновидения, еще что-нибудь всплывет. Однако уже сейчас можно сказать - они не закончились, а плавно перетекли в нечто новое. Теперь открывая свою дверь здесь, в доме, мы попадаем в странное смешение снов и яви - винегрет, от которого становится дурно. Но именно в этом наша сила - помня свои сновидения, помня правила, мы можем если не подчинять, то, по крайней мере, лавировать и оставаться живыми в этом жутком коктейле!
     -Я помню... - отрешенно сказал Валера, - но ведь я-то тоже не остался другим! Я изменился после того, как пришли сны.
     -Нить номер четыре - это мы сами, - сказал Поляков, обводя взглядом остальных, - мы, соседи. Не знаю почему, но нити судьбы каждого из нас собрались здесь. Не подлежит сомнению также, что, хотя каждый обладает своим собственным сновидением, он может влиять на сорвавшиеся с цепи сновидения других, это тоже доказано опытным путем - яркой иллюстрацией будет дверь, преградившая путь посланной на разведку тройке. Нет сомнений, что она представляет собой сборную солянку из разных квартир... или взять хотя бы наши с Максимом посиделки с людоедом.
     Алексей Сергеевич, Ткачев и Валера глянули друг на друга и кивнули, соглашаясь с Поляковым - по пути вниз они уже насмотрелись на откровенно тошнотворные сочетания.
     -Нить номер пять, - сказал Константин, - сквозные персонажи - несколько личностей, как реальных, так и взятых из снов, которые следуют за нами за квартиры в квартиру, держа след, словно гончие. Они меняются внешне, пройдя сквозь горнило катаклизма, но внутренне остаются неизменными, а именно - нашими врагами. И тут нить номер пять сплетается с нитью номер один, два и три - как и мы, они не привязаны к определенной квартире, у них есть прошлое - но, скажите, что стало с настоящим Сеней Гребешковым? И, наконец, они тоже прошли сквозь сны и вышли с другой стороны. Они - как мы, за тем исключением, что они не настоящие. К счастью, они подчиняются тем же законам, установленым домом, и вынуждены играть по правилам, а значит - их можно победить. Это доказали мы с Максимом и Андреем - столкнули людоеда и Арсеникума - бывшего Арсентия Гребешкова - и, похоже, они нам уже не угрожают... И есть еще нить номер...
     -Нити... - проворчал, вдруг, Якутин, делая шаг вперед, глаза у него блестели, - нити, нити... Так много нитей, и они сплетаются друг с другом! Это не нити, Поляков, это клубок! Узел! Сеть! Мы все опутаны этими нитями, мы идем по ним, не в силах свернуть. Мы - как... марионетки! Дешевые куклы в дешевом представлении - кто-то наверху дергает нас за ниточки, подсовывает нам наши собственные страхи и надежды и наблюдает нашу реакцию! Нас ведут уже долгое время! А кто же зритель, Костя? Скажи мне?
     -Да, ты прав, это клубок... - негромко сказал Поляков, - и эти нити - за них действительно кто-то дергает, и есть зритель, который смеется, азартно сопли и слюни пускает в самый острый момент.
     -Да вы поглядите на это все! - крикнул Якутин, оборачиваясь к соседям, - Это же дешевый балаган! А мы тут звезды, на нас смотрят, мы увлеченно играем, да вот только гонорар все равно достанется тому, кто дергает за ниточки! Балаган! Представление! Вот, у нас даже клоун свой есть!
     -Кстати, клоун, - вставил Поляков, - вот это загадка. Это нить номер шесть. Почему я выделил его в отдельную нить? Его не было раньше. Его не было в снах. Он появился только теперь, когда мы прошли сны и пытались выжить среди рушащихся всех до единого устоев.
     -Кто же он тогда? - спросил Красноцветов, - что ему нужно?
     -Он не из снов, это точно, - мне кажется, он со стороны. Он один тут, из всего этого сонма, не соприкасается ни с одной нитью.
     -Ты думаешь, он связан с кукловодом? - спросил Ткачев.
     -Может быть, но нет сомнений, что клоун мешает нам, - кивнул Поляков, - все его действия были направлены на то, чтобы не дать нам собраться вместе. То, что у него это не удалось - слепое везение. И - внимание! Вот эта ниточка представляется мне наиболее важной. Клоун - зацепка! Он не из нашего представления - откуда-то еще! Он - извне! - Поляков сделал паузу, потом снова обвел взглядом своих слушателей, - вы понимаете? Извне! И поэтому я бы настоятельно рекомендовал отыскать его и заставить сказать нам правду.
     -Ха! - сказал Валера, - ну ты сказанул, однако! Это ж, получается, наш самый упорный враг, а мы к нему на рожон полезем?
     -А я бы полез! - сказал Ткачев, хмуро, - то, что он мне устроил, никогда не забуду. Найти бы его да поквитаться!
     -Он и меня в "Долину фараонов" завлек! - выкрикнул Максим, - я тоже припомню.
     -А я из-за него чуть не проиграл эстафету, - сказал Поляков, - да поймите же, он - наша единственная нить, за него цепляться надо, иначе все - утонем, накроет нас шиза эта! И представление дойдет до конца по сценарию... и вряд ли он будет хорошим, этот конец. Счастливым... Алексей Сергеевич, вы как?
     -Если мне это позволит больше никогда не слышать собачьего лая, я, пожалуй, готов рискнуть... Вот только как вы собираетесь его ловить? И где?
     -Он приходит не в каждую квартиру. Неплохо бы отыскать надежный вариант и появиться там, не привлекая особого внимания. Знать бы, где нам не сразу дадут главную роль. Где мы сможем затеряться! - произнес Константин, - думайте! Чья из квартир подходит больше?
     -А ведь я, пожалуй, знаю, - с некоторым удивлением сказал Валера, и, пошарив в нагрудном кармане своего дорого пиджака, извлек огненно-красный платок с монограммой и смятый лист бумаги бежевого цвета.
     -Что это? - спросил Красноцветов, - неужели...
     -Да, это из моего почтового ящика.
     -Гадость... - сказал Ткачев, - что, опять рекламная брошюра?
     Валерий покачал головой и передал лист почтальону, который подошел поближе к окну, чтобы разглядеть текст. Остальные сгрудились вокруг, любопытствуя.
     Это был лист дорогой веленевой бумаги с изумительной красоты золоченым тиснением - в верхней части страницы, под отпечатанными пухлыми ангелочками в викторианском стиле, каллиграфически было выведено: "Господину В. В. Золотникофф`у", а ниже следовал столь же выверенный текст:
     "Сударь мой милый Валерий Валерьянович! Имею честь пригласить Вас на карнавал по случаю окончания сего года, что, милостью патриция нашего, послезавтречка устраивается. Ждем вас с нетерпением в нашем скромном обществе, и поелику надеемся этим обществом скрасить ваш досуг, в десять вечера, в подъезде номер три, в квартире 77. И не забудьте маску!
Всегда ваша - баронесса Маньянна фон Бософф".
     От листка слабо пахло цветочными духами, которые пробуждали у большинства присутствующих сладкие воспоминания об элитных альпийских курортах, а у Максима и Полякова о склепах и мумиях. Низ приглашения венчали две картинки: изящная шарманка конца девятнадцатого века слева, и уродливое изображение криво улыбающегося клоуна справа, которое страшно диссонировало с общей стилистикой письма.
     -Ну да, конечно! Где еще искать клоуна, как не карнавале! - произнес Ткачев.
     -Кажется, вопрос решен, - провозгласил Валерий Золотников, с великолепной небрежностью пряча платок обратно в карман, - я надеюсь, у всех есть маски, господа?

Карнавальная ночь.

     Последнюю ночь уходящего года в провинции традиционно отмечали шумным карнавалом. Вот и в этот раз - стоило теплому ночному ветру зашевелить верхушки зонтичных сосен и запахнуть далеким морем, как сиятельный патриций в своей резиденции подписал указ о проведении очередного праздника.
     Весть, как всегда, распространилась быстро. Стоило только солнышку приподняться, а народ уже вовсю судачил и строил планы на сегодняшний вечер. И прилетевшее по беспроволочному телеграфу в восемь тридцать официальное сообщение о дате проведения праздника уже никого не могло удивить. Радостное возбуждение окатило провинцию - незаметное, не вместе с тем всеохватывающее, и чувствовалось оно в повышенном количестве улыбок на лицах, в том, как чаще стали здороваться всегдашние соседи, в цветной мишуре, что негаданно-нежданно объявилась в только что открывшихся лавочках молочника и булочника. А последний вовсе не показывался за прилавком, поручив все подмастерьям, а сам удалился в недра лавки, откуда потек восхитительный аромат, заслышав который, постоянные покупатели улыбались и мечтательно прикрывали глаза.
     -...вы чувствуете? Он снова готовит свой карнавальный пирог. Как считаете, превзойдет рекорд?
     -В прошлый раз хватило на сорок человек... ну, да нет предела совершенству... Кстати, кем вы будете сегодня?
     -Секрет, как всегда. Но, обещаю, никто не разочаруется... да, спасибо, и передай хозяину, что мы надеемся на него!
     Сонный и спокойный внешне, внутри город бурно жил. Множились негромкие разговоры, из конца в конец передавались сплетни, пожелания и поздравления. За закрытыми ставнями женские руки трудились над приглашениями, над снедью, украшениями и масками. Внутри дома почти не украшались, все знали - главное действо будет на улице. Скрипели перья в руках хозяев - чернильные, с платиновым пером, шариковые, из дешевой пластмассы, капиллярные, в хрустальном корпусе, а потом все эти послания - с пожеланиями счастья, здоровья или, скажем, выражением надежд на скорейшую встречу, написанные на разлинованной бумаге в клетку или пластиковом листе, или на оберточной бумаге - как разноцветные бабочки, слетались в почтовые ящики.
     В девять тридцать в провинции появился Кассиммо - почтальон, сумка которого уже через две улицы оттягивала плечи. Но он улыбался и не забывал здороваться с прохожими, которые иногда норовили вручить послание ему лично. В этот день, накануне карнавала, он всегда чувствовал себя как никогда нужным, и подумал вдруг, что на карнавал он нарядится почтальоном - вот смеху-то будет, когда его никто не узнает!
     В десять часов произошло событие, давшее пищу для новой волны сплетен. Запыхавшийся курьер, примчавшийся на цветастом скутере, принес весть о том, что в соседней провинции тоже будет пирог! И на этот раз они полны желания побить все рекорды!
     Провинция возмутилась! Нет, вы слышали, что собираются сделать эти выскочки! Побить рекорд! Да никогда в жизни!
     Подобное соревнование происходило почти каждый год, но с каждым новым разом страсти меньше не становились. Сразу же из двух десятков семейств была отряжена оперативная команда хозяек, которые засучив рукава, властно присоединились в булочнику в его трудах, а вокруг собралось еще два десятка зевак, которые выкриками поддерживали готовящих.
     В одиннадцать у входа в город собралась небольшая толпа, состоящая, в основном, из детей и подростков. Они всматривались вдаль, смеялись и махали проходящим обывателям.
     Вскоре появился объект их ожидания - под приветственные крики в город на трех выкрашенных в оранжевый цвет грузовиках въезжала команда декораторов, которым предстояло украсить провинцию к предстоящему торжеству. Приветствовали их так шумно и радостно, словно они были первыми колоннами карнавального шествия. Дети восторженно кричали, завидев яркие материи и цветы в кузовах грузовиков, а самые смелые бежали позади машин и норовили оторвать яркий лоскут, чтобы потом целый день хвастаться перед сверстниками, а вечером нацепить на костюм, в знак собственной доблести.
     Дальнейшие события происходили стремительно - шипя и шурша щетками по улицам, сопровождаемые ребятней, проехали уборочные машины, отдраивая брусчатку до зеркального блеска так, что в ней стало отражаться яркое синее небо. Жаворонки уже давно жили полной социальной жизнью, а совы просыпались от шума машин, провожали их взглядами, и на их сонных физиономиях появлялись слабые улыбки. Ну, да, как же я мог забыть - ведь сегодня же карнавал!
     Грузовики разъехались в разные стороны, и вот уже через улицы тянутся цветастые растяжки, трепещут яркие разноцветные флаги, а бумажные гирлянды повисли между столбами, как радужные лианы. В двух или трех местах оглушительно грохнули фейерверки, перепугав случайных прохожих и вознеся в голубые небеса блеклые огненные цветы. Остро пахнущий белесый дым поплыл над городом - как крошечные облачка, он цеплялся за гирлянды и туманом оседал в фруктовых садах.
     Провинция менялась на глазах. Раз - и в каждом внутреннем дворике появилось по баллону с гелием, где продавали все желающим причудливых форм шарики - всех размеров и видов. Желающих нашлось так много, что за баллонами выстроились целые очереди, состоящие в основном из нетерпеливых детей и их снисходительно улыбающихся родителей. И вот уже первые шарики вырвались из неумелой ручонки маленького владельца и неслись все выше и выше, под обиженный рев растеряш. Прохожие задирали головы и смотрели, как шары яркими точками летят сквозь синее жаркое небо, стремясь форсировать облака и долететь до набирающего жар солнца.
     Два - и в теньке появились лотки со сладостями - пока в основном расписанные рекламой крошечные рефрижераторы с мороженым, но ближе к вечеру, когда поутихнет жара, подтянутся сласти и кремовые пирожные на тонкой папиросной бумаге в форме солнышка, которыми так удобно швыряться в соседа во время праздничного разгула.
     Три - и вот на каждом углу, под черепичными козырьками, возникают красиво украшенные резьбой шарманки, которые наигрывают "Ламбаду", "ла Луну" и фламенковый отрывок из "Иннуэндо", создавая праздничную атмосферу. Вокруг них мигом собираются слушатели, в основном молодые парочки. Некоторые начинают танцевать, пока полуденная жара не загоняет их в тень.
     В два часа пополудни провинция немного затихает. Жара набирает силу, термометр ползет вверх, и горожане стремятся укрыться в прохладе собственных домов. С щелчками включаются кондиционеры, схлопываются зеленые ставни. Улицы пустеют, и лишь у городского фонтана и двух старинных бронзовых водоколонок наблюдается оживление. Вода в фонтане ледяная - питается с ледника, она прозрачна, как слеза, но лишь самые отчаянные головы рискуют искупаться в ней. Обычно это запрещено, но сегодня полиция смотрит на шалости сквозь пальцы - они ведь тоже любят карнавал, и этим вечером, одетые в костюмы героев и сказочных существ, стражи порядка вольются в гуляющую толпу.
     Час спустя на улицах еще никого нет, а вот в домах наблюдается оживление. Костюмы впервые достаются из коробок для генеральной примерки. Кто-то спешит поставить последний штрих, подогнать по фигуре - иголки так и мелькают в ловких руках - работают. А кто-то уже вовсю празднует: из под неплотно сомкнутых ставень доносится бодрая танцевальная музыка из мощной аудиосистемы и мелькают дискотечные вспышки - народ вовсю разогревается и из дома выйдет уже к самому карнавалу. В двух кварталах ниже, в тени крытого оранжевой черепицей навеса негромко наигрывает гитара - слышится прихотливый, чувственный перебор струн и, хотя слушателей не видно - в доме напротив открыты все ставни и отворены окна, впуская музыку в полутемные прохлады комнат, да замер над навесом одинокий женский силуэт.
     В пять, когда жара спадает, местные профсоюзы устраивают свою собственное шествие. На улицы выходят лавочники, лоточники, мелкие мастеровые, работники бытовых служб, представители десятка социальной организаций. Люди несут плакаты и транспаранты, все они одеты в свою форменную одежду. Им машут из окон и даже кидают цветы, но особого интереса нет - кому сейчас интересна политика? К идущим присоединяются только всегдашние зеваки да кучки анархистки настроенной неформальной молодежи, которые выкрикивают противоречащие сами себе лозунги и довольно смеются над произведенным эффектом.
     Пройдя через весь город и дойдя до площади у фонтана, колонна разбредается по домам - все формальности выполнены, а мастеровые тоже хотят участвовать в карнавале.
     Вечереет, налетает слабый ветерок, пахнущий хвоей и очень слабо - солью. Воздух свежеет - окна и двери открываются, и на порогах появляются почтенные отцы семейств с молотками и коробкой гвоздей в руках. С помощью (в основном моральной) многочисленного семейства они украшают крыльцо гирляндами из цветных лампочек. Гирлянд много - ночью все должно блестеть, сиять и звучать! Домов много, и эффект от множества ламп будет чудесным! Старожилы смотрят на небо и довольно вздыхают - ночь будет что надо - теплая, но не душная, небо чистое, звездное. Самое то!
     Около половины седьмого в город на всех парах влетают два роскошных белоснежных "Бентли" и сразу за ними огненно-красная "Феррари F-360". Шурша шинами, лимузины следуют по главной улице, а затем сворачивают на дорожку к стоящей чуть в стороне шикарной вилле из розового ракушечника. Видно, как машины притормаживают у увитого цветущим вьюнком крыльца. Аристократическое сословие пожаловало на праздник.
     Весточки все еще рассылались. К семи часам пирог начал поспевать, и наработавшиеся хозяйки по одной выходили на свежий воздух, вытирая пот с раскрасневшихся лиц. Прохожие подбадривали их, спрашивали - готов ли пирог, на что они лишь устало отмахивались - мол, сами увидите, да только этим, из соседней, ни в жисть нас не обогнать.
     Народу становилось все больше. Кое-где раздавались песни и выкрики, но основная часть горожан рассредоточилась по домам. Оранжевые грузовики уехали и, напоследок, рабочие подключили гигантскую гирлянду, пересекающую центральную улицу, чем вызвали восторженные рукоплескания свидетелей экспериментов.
     Часы на низкой городской ратуше пробили восемь, и растратившее задор солнце скрылось за сглаженными вершинами невысоких лесистых гор и на долину, в которой лежала провинция, пал фиолетовый сумрак, в котором по одному стали зажигаться огоньки - синие, зеленые, желтые, красные и оранжевые - словно целые семейства светлячков облюбовывали сады, стайками рассаживаясь на невысоких южных кустарниках. Это, одна за другой, включались гирлянды, бросая разноцветные праздничные блики на сгущающиеся сумерки пастельных тонов. В садах пахло апельсиновым и персиковым цветом - резкий и терпкий аромат, мешающийся с запахами дыма от готовящейся снеди.
     Время было садиться за стол - и столы уже были накрыты, прямо в саду, под светящимися ночной радугой гирляндами. Праздновали умеренно - основное веселье начнется позже, когда в город войдут первые ряды карнавального шествия. То тут, то там вспыхивали яркими цветными искрами блестки на ждущих своего часа костюмах, массивных браслетах, брильянтах и стеклянной бижутерии, черном жемчуге и его подделках с номером на боку, на кольцах, серьгах, поясах, застежках, запонках, брошках и шпильках для волос.
     Где-то в садах играла музыка - маленькие островки мелодии в сгущающемся сумраке. Улицы вымерли, теперь уже до самого начала карнавала - пустые, но вместе с тем странно напряженные, ждущие.
     В десятом часу взошла луна, обычная для провинции - круглая, крупная, желтая, как сыр, и ее призрачный свет, павший на расцвеченные огнями окрестности, подал сигнал для начала карнавала. Оглушительно взвыли пропущенные через многоваттные динамики медные трубы - и этот ликующий, победный звук проник в самые отдаленные уголки города.
     -...трубы, вы слышите? Карнавал... карнавал начинается!
     -...Быстрее, одевайте маски и бежим!
     -...главное - занять места у дороги, оттуда лучше видно...
     -...Папа, ты посадишь меня на плечи, а то мне не видно?
     -...Да поторопитесь вы! Соседи вон уже пошли...
     -...черт, каблук!
     -...Брось, брось его! Осторожно, плащ!
     -...Снова гудят! Это второй сигнал. Да что ж вы копаетесь!
     -...Музыку включили! Сейчас пойдут! Ох, напляшемся...
     -...Возьмите бутылку...
     -...Как насчет пирога? Говорят - его на всех не хватит...
     -...Я похож на лису?
     -...Нет, стой, это же моя маска!...
     -...да быстрей же!
     И все встают из-за столов - накрытых расшитыми скатертями и вовсе без них, деревянных лакированных с инкрустацией и резьбой, и грубо сколоченных из неошкуренных досок. Снедь бросают недоеденной, вино недопитым. Не до них сейчас - главный праздник провинции начинается.
     Центральная улица уже полна народом - все кричат, из толпы взмывают низкие фейерверки и оглушительно разрываются прямо над головами. Ароматный дым стелется по улице, застревает в ветках деревьев, играет в салочки с электрическими светлячками. Издалека нарастет сложный, зажигательный ритм, и толпа отзывается ликующим ревом. Карнавал, карнавал начался!
     Кого тут только нет - все в костюмах, начиная от банальных черных полумасок и кончая самыми экзотическими творениями - здесь есть рыцари, морские разбойники, мультимиллионеры, снежные люди, инопланетяне, звери и птицы, рыбы, короли, принцессы, ярлы, ханы и викинги. Есть гномы, гоблины, кобольды, биржевые брокеры, баньши, привидения, доктора, полицейские, пожарные, учителя, сантехники и судебные приставы, и никто не является тем, кто на самом деле. В толпе слышатся шутливые выкрики, пожимаются руки, люди обнимаются, братаются, флиртуют, влюбляются и назначают свидания. В некоторым местах образуются стихийные танцплощадки, и в кругу хлопающих в ладоши химерических существ мужчины и женщины танцуют сегедилью, звучно стуча каблуками.
     Крики нарастают, когда на улицу, сопровождаемая шумной толпой, выкатывается первая платформа, увитая розовыми цветами и яркими атласными лентами, что вьются на ветру и тащатся вслед за повозкой. Из колонок рвется ритм, воздух теплеет, и уже трудно устоять на месте - толпа пританцовывает, хлопает в ладоши, в воздух вздымаются руки, все кричат, фейерверки окрашивают небо в розовый цвет. Вьются ленты, воздушные шары, а жители бросают под повозки цветы и блестящее конфетти.
     На платформе лихо отплясывают сложный танец местные красавицы - все как одна - смуглые, черноглазые и черноволосые, с немыслимыми боа из перьев, из-за которых танцовщицы похожи на редких экзотических птиц. Девушки белозубо улыбаются всем и каждому, им бросают цветы, и они ловят их, чтобы тут же снова кинуть в толпу обладателю понравившегося костюма. Ритм нарастает, динамики работают во всю мощь, десятки рук наяривают на десятках гитар, и все сливается в единый, многоголосый гомон. Вспыхивают греческие огни, и женщины кружатся, держа в каждой руке по факелу - яростный, страстный танец, огненная ритмика, удары ладоней, удары каблуков, короткие выкрики... Вся толпа танцует, как единый человек, танцует, забыв о том, что было, и о том, что будет - есть только эта ночь, ночь танца, ночь огня, карнавальная ночь в провинции!
     Появляется вторая и третья повозка, с них в воздух взмывают уже настоящие мощные фейерверки, взрываются в вышине дивными огненными цветами. И нет уже сил остановиться, и не хочется отдыхать и думать о завтрашнем дне, забываются беды и тревоги, смутные надежды есть у каждого - ведь это карнавал, на котором исполнятся самые сокровенные желания! Потайное и скрытное становится явным в этот день, и нет врагов, и нет надоевших знакомых, только скрытые масками чьи-то лица, кружащиеся вокруг в дикой огненной пляске.
     Буйное вакхическое действо - вот что такое карнавал в провинции.
     Все больше людей присоединяются к повозкам, и танцующая толпа следует за ними - на улице становится так тесно, что часть разгоряченных участников перетекает на другие улочки, толпа разветвляется, звучат барабаны, щелкают кастаньеты, и кажется, что сейчас вся провинция, нацепив красную атласную юбку, сошлась с летним вечером в жгучем танце. Конфетти так много, что кажется, будто идет снег. Хлопают хлопушки, петарды, шипят греческие свечи в руках и под ногами, рвутся струны у гитар. И хочется танцевать и держать чужие руки в своих. И луна - как самая большая в мире гирлянда!
     Пестрое карнавальное шествие, проследовав через всю улицу, останавливается там же, где и профсоюзники - у фонтана, но на этот раз на площади яблоку некуда упасть. Везде горят огни, дым от фейерверков стелется вокруг, окрашиваясь на секунду в дивные цвета, и уже не понять - где жители, где танцовщики. Девушки спрыгивают с платформ, и их тут же кружит и уносит смеющаяся толпа.
     Здесь, на площади, для развлечения участников карнавала устроены всяческие игрища на любой вкус, здесь торгуют сластями, шутихами, ледяной водой из фонтана, масками, сувенирами, делают мгновенные фото и моментально регистрируют браки. Здесь бочки с вином пятилетней выдержки, что хранилось в темных погребах, приготовленное специально к этому дню, и на каждой бочке заранее стояла дата проведения именно этого карнавала. Здесь могут погадать по руке, картам Таро, кофейной гуще или зеркалам, могут вызвать дух вашего пра-прадедушки и сделать так, чтобы вы поверили в это. Здесь есть чревовещатели, факиры, фокусники и шарлатаны всех мастей. Пожиратели огня, ходящие по углям, шпагоглотатели - все есть в пустившемся в пляс карнавале. Ночь, когда сбрасывают оковы и комплексы, меняются личинами, как перчатками, и каждый может хоть немного побыть тем, кем мечтает.
     Да это и есть ночь, когда исполняются мечты - странная ночь бутафорской магии и карточных чудес, среди которых нет-нет, да и затешется чудо самое настоящее... И, единый раз вдохнув пропахший сладким дымом, виноградом и безоглядной свободой горячий воздух карнавала, кто-то не забудет его уже никогда.
     Длится танец, с платформ всем желающим раздают листки для участия в выборах королевы сегодняшней ночи - кульминации действа, которая наступит после полуночи. Люди берут листки, но пока еще мало - сейчас хочется лишь забыть обо всем и отдаться ритмике. Луна взбирается выше, мельчает в размерах и наливается светом, как медная монетка. Призрачный свет падает на ликующие толпы и придает им странные, невесомые очертания, и вот уже кажутся настоящими все эти расшитые огненным шелком сказочные существа. Город сбрасывает свой обыденный облик и облачается в карнавальный костюм.
     В двенадцать люди все еще танцуют - но толпа уже распалась на отдельные группы. Кто-то покинул площадь и отправился шататься по узким улочкам провинции, глядя на иллюминацию, млечный путь и темные громады гор вокруг. Тут и там, в стороне от предающихся пляске, образуются оазисы тишины, в которых зажигательная песня сменилась на протяжную и красивую, льющуюся точно поток, и несущиеся мимо в безумной джигге люди в карнавальных костюмах вдруг останавливаются, заслушиваются тонкой мелодией, а потом, словно очнувшись, снова кидаются в буйный водоворот разряженных в яркие одежды тел, в круговерть танца, где даже воздух, кажется, закипает от взглядов.
     У фонтана остаются лишь самые стойкие - остальные разбредаются кто куда, рассаживаются на скамейки, портики, на ступеньки лестниц, кто-то парочками спешит домой, трепетно держась за руки. Целые группы покидают площадь, и вот уже улицы полны народа, вокруг светло, как днем, от иллюминации, полным-полно праздношатающегося люда, и самый распоследний бродяга сегодня счастлив - карнавальная ночь такова для всех, и никого не гонят прочь. Слышен многоголосый говор, поздравления, смех, неясные выкрики.
     Гуляющих все больше, но уходят они недалеко. Все до единого вернутся в два, когда будут выбирать королеву. Приз нешуточный, да и где еще увидишь сразу так много красивых девушек? А сразу после настанет церемония разрезания пирога - и тогда станет ясно, какая же из провинций оказалась впереди.
     Винные бочки ополовиниваются, и самые уставшие танцоры засыпают прямо на скамейках, чтобы завтра проснуться с больной головой и не оправдавшимися надеждами. Но это завтра, а в этот час ночь кажется бесконечной, а круговорот скрытых масками смеющихся лиц никогда не закончится. И пусть кто-то уже устал, пусть ноги уже подкашиваются, но все равно - народ поднимается и танцует-танцует-танцует до умопомрачения.
     Вот в этот-то яростный и прекрасный ночной час средь шумного бала отнюдь не случайно встретились семеро...

     Она снова была королевой, и это было правильно. Все было правильно, ибо разве эти жалкие деревенские простушки могут составить конкуренцию ей - истинной диве? На Анне было прекрасное черное платье, длинное, струящееся, в агатовых блестках, она сама, наверное, сейчас казалась сотканной из ночной тьмы. Толпа обожала ее, ей кричали и кидали синие и красные розы. Префект подрагивающими руками водрузил отделанную серебром корону ей на голову, и Анна благосклонно кивнула. Ну что ж, она опять королева - и теперь остается только ждать прекрасного принца.
     Принцы не замедлили появиться - целых шестеро, но далеко не все из них выглядели должным образом. Пожалуй, только один из них соблагоизволил прилично одеться, остальные же были кто в чем, в каком-то диком рванье, а видимые из-под одинаковых черных полумасок лица покрывали синяки и недавние царапины. Кроме того, двое из этой шестерки определенно были немолоды, а один и вовсе был не то карликом, не то ребенком. И они не танцевали. Анна оттопырила нижнюю губу, высказывая пришельцам свое "фи", но те только переглянулись и тот, что постарше, сказал - "она". Остальные закивали. Анне все это не нравилось - сейчас карнавал, и люди должны танцевать, а не стоять с угрюмым видом и смотреть на нее.
     Видимо, приняв какое-то решение, старший качнул головой, и один из принцев, тот, что помоложе, вскочил на платформу, где стоял резной трон королевы. Вблизи претендент оказался так себе - синяки, нечесаные спутанные волосы, и покрасневшие глаза в прорезях маски.
     -Пойдем, - сказал принц и протянул руку.
     Она нейтрально улыбнулась ему, так, чтобы улыбку можно было истолковать по разному - вдруг отстанет? Но принц оказался настойчивым и повторил:
     -Ну, пойдем же! Нас ждут!
     -Ты принц, да? - спросила Анна, - Что-то ты хиловат для принца. И одет непонятно во что...
     Претендент, казалось, смутился. Анна подумала, что он сейчас с позором спустится вниз в толпу, но, вместо этого, он сделал нечто неожиданное - схватил ее за руку, больно сдавив кожу. Это уже ни в какие рамки не лезло!
     -Ты что?! - закричала Анна, - отпусти меня немедленно, я же королева... Ты что, хам!
     -Ты не королева! - крикнул тот в ответ, - И это, - он обвел вокруг - не твое царство! Этого нет!
     -Как это нет - это же карнавал! Смотри, все танцуют... Принц!
     -Я не принц! - крикнул он, надсаживаясь и вытягивая ее из кресла, - и ты не королева, но в отличие от всех этих, - он кивнул на толпу, - ты настоящая! Как и мы!
     Теплое спокойствие, воцарившееся в эту ночь, неожиданно стало покидать Анну, и она с ужасом почувствовала, как оживают спрятанные ею же самой глубоко-глубоко тяжкие воспоминания. И сцены эти были столь ужасны, что она ощутила страх. Нет! Она не хочет возвращаться, не хочет в этот жуткий мир, где все поголовно сошли с ума - она королева, она может творить, что пожелает. И поэтому она не пойдет за этим жутким пришельцем по усеянной битым стеклом и ржавыми гвоздями дороге в реальность.
     -Пойдем же... Аня! - закричал пришелец.
     -Не-ет! - завизжала она, вырываясь, - я не Анна, нет! Сегодня я Лань... нежная, трепетная...
     Лжепринц вздрогнул и внимательно уставился на нее, но уже секунду спустя встряхнул головой и стащил отпирающуюся Анну с помоста на твердую землю. Там бывшая королева поняла, что сладкое забытье окончательно покинуло ее, и жестокая реальность властно возвращает свои права, и заплакала. Почему они такие жестокие, эти люди? Зачем они так?
     -Зря ты так, Сань, - сказал старший, - довел девушку...
     -Да я не... - смущенно сказал тот, что стащил ее, - просто она слишком долго была в этом... почти полное погружение.
     -А это не та, - спросил другой, в дорогом костюме, - у которой истерика была, так что неотложку даже вызывали? И, говорят, потом в психушке сидела?
     -Ну, это, кажется, было уже ПОСЛЕ того, как все началось... -сказал старший, и все глубокомысленно кивнули.
     -Что вам надо?! - крикнула Анна, - раз уже вы разрушили все, я имею право хотя бы знать?!
     -Не здесь... - произнес старший непринц и кивнул в темный проулок. Анне страшно не хотелось туда идти, но выбора у нее уже никакого не было.
     В переулке было тихо, лишь двое одиноких гуляк шагали куда-то в сторону площади. На идущую плотной группой шестерку они даже не посмотрели. Остановившись под одиноким фонарем с украшенным чугунными завитками колпаком, все сняли маски. У Анны из глаз по прежнему капали злые слезы.
     -Ну, не плачь, - сказал старший, - ты даже не представляешь, Аня, как тебе повезло. Ты ведь встретила единственных настоящих людей в этом доме... Тебе ведь знакомо мое лицо?
     Да, они и вправду все ей были знакомы, эти странные пришельцы, и одно этого вызывало целый сонм неприятных воспоминаний.
     -Алексей Сергеевич... Красноцветов? У вас же собака была... Альма?
     -Вряд ли теперь когда-нибудь заведу собаку, - улыбнулся тот.
     -А ты Максим, да? Как школа... тьфу, да что я... Вы наш почтальон... Константин, извините не помню фамилии...
     -Поляков, - улыбнулся тот.
     -Вас я не помню... хотя нет, это же ваш друг Павлик, на четвертом этаже жил, всегда такой прилизанный, правильный, неприятный... извините... извините, пожалуйста... Андрей, да? А вы тот сетевик, да, ну которого не видит никто, но слухи ходят, что он...
     -Да, - сказал тот, опустив глаза, - Александр... Ткачев.
     -А вот как вас зовут... вы мне знакомы, это точно... у меня хорошая память на лица... постойте, извините... но мне кажется, вы наш местный бомж... Валера... еще раз извините.
     -А ведь точно! - хлопнул, вдруг, в ладоши Ткачев, - Валера! Бомж! То-то я все голову ломал, где я его видел! Но ты ведь теперь...
     -Теперь, Саня, у меня вилла в этих горах, - скромно сказал тот.
     -Вот так, Анна, - произнес Красноцветов, - мы все когда-то жили в этом доме... ну, или хотя бы бывали там. Так или иначе, дом изменился, а мы остались. Мы ведь, в сущности, единственный островок здравомыслия посреди всего этого хаоса. И нас всего семеро, больше никого нет.
     -Откуда вы знаете? - спросила Анна, глаза ее высохли, и теперь она смотрела прямо.
     -Мы много чего узнали о доме, - сказал почтальон, - узнали, как можно выжить здесь. Поверь мне - это возможно, и не наша вина, что тебя нашли так поздно. Ты хоть представляешь, где находишься?
     Анна повернула голову, задумчиво посмотрела на бурлящую гуляками площадь, вздохнула и сняла с головы корону - она точно повторяла ту, что была вручена ей в королевском замке, перед тем как Жаббервох учинил разгром, но вблизи стало видно, что обруч сделан из крашенного картона, с крупными стеклянными бриллиантами. Анна бросила корону наземь и смотрела, как та катится в сторону.
     -Представляю, - сказала бывшая королева, - я сошла с ума, и уже очень давно. Так обидно... - она истерически хихикнула, - жила была девочка Аня, а потом у нее съехала крыша... вот так бывает с неосторожными.
     -Ну-ну, - улыбнулся Красноцветов, - никуда ты не сошла. Мы же не сошли, а я, например, это вообще в одиночку расхлебывал.
     -А меня посадили на электрический стул, - сказал Ткачев, - самые ужасные часы в моей жизни, я буду помнить их всегда.
     -А Павлика съел каннибал, - пожал плечами Андрея Якутин, - так что он теперь не прилизанный и вовсе никакой. Нет его. Так получилось, что каннибал держал меня взаперти два месяца. Я тоже думал, что сойду с ума, но нет.
     -Мы многое пережили, - сказал Красноцветов, - чтобы ты не думала, будто одна напереживалась. Но, как видишь, все в здравом уме и твердой памяти, насколько это вообще возможно в этой ситуации. И мы тут по делу...
     -Да... - сказала Анна, - я понимаю... Просто очень хотелось поверить во все это, - кивок в сторону карнавала, - забыться, знаете... Тут так красиво и так беззаботно...
     -Но это все фальшивое, - сказал Алексей Сергеевич, перебирая пальцами свою маску, - как твоя корона... Но к делу! Анна, это очень важно! Ты видела здесь где-нибудь клоуна?
     -Клоуна? - удивилась Анна, - но... ах, да, клоун. Конечно, я его видела. Это же единственный клоун на карнавале! Вы заметили? И он редкостная скотина - пытался подтасовать результате выборов королевы в пользу моих соперниц! Хотела бы я знать, кто скрывается у него под гримом!
     -Вот и мы хотим знать! - сказал горячо Ткачев, сжимая кулаки, - он ведь и тут умудрился подгадить! И мы узнаем, Алексей Сергеевич...
     -Анна, где?
     -У фонтана... его оттуда никак не отпустят - все время заставляют сниматься с ним, развлекать детишек, те прямо виснут на нем.
     -Пошли... - скомандовал Красноцветов, - маски оденьте... и присмотрите кто-нибудь за нашей королевой.
     -Я присмотрю, - быстро сказал Ткачев и твердо сжал Анин локоть, - держись нас, - сказал сетевик, - это твоя единственная надежда, Аня. Больше нет.
     Быстрым шагом они миновали переулок и влились в ряды гуляющих. Приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не быть разделенными людским потоком.
     -А ведь у нас получилось! - крикнул Поляков Валере, перекрывая гам, - нас не замечают. Выходит, мы зашли с черного хода. Все ведь, как у тебя было, да?
     -Да! - Валера, вновь облаченный в безукоризненный костюм от Дольче Габано, пробрался поближе, чтобы его могли слышать, - Все, как раньше, если бы не одно "но".
     -И что же? - спросил Красноцветов.
     -У меня в провинции никогда не было таких карнавалов! - прокричал Валерий Золотников, - это, наверное, из-за нее! - и он кивнул на Анну, та нахмурилась.
     -Стоит поторопиться, кто знает - сколько продержится такая ситуация... - произнес Алексей Сергеевич, - стойте, я его вижу!
     Клоун и вправду был облеплен детьми - сразу пять или шесть окружили его, тыкали пальцами, смеялись. Мелькали вспышки фотоаппаратов, клоуна то и дело звали потанцевать, но он не реагировал.
     -Пошли... - выдохнул Красноцветов, и шестерка, распределившись полукольцом, рассекая толпу, двинулась по направлению к намеченной жертве. Народ вокруг крутился в танце, цепкие руки хватали идущих, в поле зрения возникали искаженные в экзальтированной улыбкой лица, люди звали за собой, оторваться, танцевать - это же карнавальная ночь, развевались яркие одежды, пахло горячим вином.
     Клоун заметил. Непонятно как, но он увидел их! Оттолкнув удивленно разревевшихся детей, он кинулся прочь, побежал, то и дело натыкаясь на танцующих. Соседи рванулись за ним, Ткачев грубо отталкивал с пути пьяных гуляк.
     -Держи! Держи его! - заорал Красноцветов, отставая. Он тяжело дышал.
     Они обогнули фонтан - нелепый цветастый силуэт впереди был уже у самого края площади и канул бы сейчас в сплетения узких городских улочек, если бы группа разгоряченных карнавалом молодых женщин, безумно смеясь, не закрутила его в танце. Отбиваясь от нежданных партнерш, клоун потерял драгоценные секунды, что требовались ему, чтобы уйти, и вот уже Ткачев схватил его за левую руку, Валера сдавил плечо, Якутин выворачивал правую. Клоун заголосил, но ему тут же заткнули рот чьей то маской и, наградив жестоким пинком, быстро поволокли прочь - в ту самую темную улочку, где он так надеялся скрыться. Здесь было совсем тихо - узкий, глухой проулок, и даже окна домов никто не решился вывести на него. Пара кошек, мусорный бак, одинокий фонарь и звездное небо в узкой щели между нависающими крышами.
     -Ну что?! Попался, гад?! - заорал Ткачев, обеими руками резко толкая клоуна в грудь и припечатывая его к грубой кирпичной кладке, - Сволочь такая! Уйти думал? Поймали мы тебя! Ты думаешь, я не помню электрический стул?! Ты думаешь, я забыл?!
     Клоун попятился, но идти было некуда - позади стена. Грим не позволял судить о цвете лица пойманного, но не было сомнений, что оно сейчас равняется с краской по оттенку.
     -Тише, Саня, - сказал Красноцветов, - мы все помним про электрошок...
     -А про каннибала, - тихо спросил Якутин, и клоун вздрогнул, - мы тоже все помним?
     -Ведь это он заставил Волчка съесть Чука, - сказал Валера, делая шаг вперед, - скажешь, нет?
     Алексей Сергеевич Красноцветов неожиданно ощутил, что ситуация вот-вот выйдет из под контроля - и эти люди, его соседи, сейчас набросятся на клоуна, повалят его на землю и начнут бить смертным боем, мстя за содеянное им, но еще больше просто вымещая всю накопившуюся свою ярость к невидимому жестокому кукловоду. Будут бить и, может быть, убьют.
     -Ну же! - рявкнул Красноцветов, - Говори! Говори быстрей, ты что, не чуешь!?
     Клоун прерывисто вздохнул, скребя скрюченными пальцами по стене, и крикнул:
     -Вы не понимаете!!! Я пытался предотвратить! Я помочь хотел!
     -Электрический стул - странная помощь, да? - сказал Ткачев, - чем ты в следующий раз нам поможешь?
     -Постой, Саш, - произнес Красноцветов, - Слушай внимательно, враг наш размалеванный... Нам, в сущности, один ответ от тебя нужен - Зачем? Зачем все это? - он вскинул руку и обвел и карнавальное буйство, площадь, дома, горы вокруг, звезды, который выстраивались в несуществующие созвездия.
     -Да я разве ж знаю... - плаксиво сказал клоун, - кто может сказать, отчего все это заварилось? Я лишь пытался это разгрести - один, заметьте, единственный!
     -Как же так, откуда же ты тогда?
     -Откуда? - закричал клоун, дергаясь, - Да откуда и вы! Связаны мы, связаны! Не понимаете вы, что ли? Скованы одной цепью! Я все сделал, чтобы эти путы разорвать! Выложился весь, чтобы не дать вам собраться вместе... а теперь вот...
     -Ну-ка, по порядку, - вздохнул собачник, - Почему мы?
     -Почему, почему... Я не знаю почему... Просто так случается, что иногда, довольно редко, судьбы людские сплетаются вместе, замыкаются друг на друге, и происходит... вот такое. Это как эрозия. Все плывет, все меняется...     Вы... Вы ведь все стремились к чему-то? У вас у каждого были свои страсти, потаенные желания, настолько сильные, чтобы начать эту заварушку. Вы хотели стать героями? Ну, поздравляю - вы ими стали! Вы и весь этот проклятый дом, да поразит его чума!
     -Постой, - сказал Ткачев, - но дом... Там ведь жило столько народу.
     -Там и сейчас живет столько народу!!! - выкрикнул клоун и стукнул кулаком по стене, - Я же говорю - вы не поняли! ВЫ - ВНУТРИ! Вы уже не там, где раньше... А в этом месте есть только вы, я и дом. И мы теперь будем идти по этим невидимым рельсам до победного конца!
     -Что ж, я подозревал это, - сказал Поляков, со вздохом, - но ты хочешь сказать, что наши стремления стали причиной всей этой круговерти?
     Клоун покачал головой. Он слегка успокоился. Семеро человек стояли вокруг него с несколько потерянным видом, а чуть в отдалении продолжался праздник, в котором несуществующие люди с несуществующими горестями и радостями кружились и кружились по брусчатке, к которой не прикасалась рука каменотеса.
     -Не только... кто знает, почему были избраны вы? Иногда жизнь играет с нами в странное представление, и никогда не узнать, почему она выбрала для этой цели именно нас.
     Если хотите услышать мое мнение - я считаю, что вам ни в коем случае нельзя было объединяться. Вам надо было остаться поодиночке и дать твари добраться до вас. А еще лучше, если бы вы тогда утопились, удавились, отравились, зарезались или покинули этот свет еще каким-нибудь способом. Поверьте - это было бы лучше для всех.
     Глаза Ткачева вновь блеснули гневом, и клоун осекся.
     -Но все еще можно исправить, - быстро сказал он, - я как раз и хотел с вами об этом поговорить. Все, конечно, не очень хорошо, и тварь проснулась, но у нас тут есть волшебство. Не бог весть что, но ведь можно попробовать...
     -Ну? - сказал Красноцветов.
     -Вы же на карнавале! - воскликнул клоун, - А это место, где исполняются желания. Ночь магии, ночь волшебства и кусок чудесного пирога, не облагаемый налогами! У вас есть какие-то мечты? Пожелания? Может быть, вы хотите вернуться домой?
     -Мы и так дома, - желчно сказал Красноцветов, - мы хотим, что бы все стало как раньше.
     -Вы хотите, чтобы все стало как раньше! - с энтузиазмом выпалил клоун, вызвав новый прилив неприязни у соседей, - Так в чем же дело? Вон там, у фонтана, между кибиткой гадалки и тиром - Волшебный Почтовый Ящик Желаний! Напишите письмо с самой сокровенной мечтой, распишитесь, запечатайте в конверт и киньте в ящик! Адресуйте письмо деду Морозу, волшебной Фее, Снежной Королеве, Оле Лукойле, почтовым работникам, а лучше всего - самим себе. Напишите, и я гарантирую - оно дойдет. Вы понимаете меня?
     -То есть... - медленно сказал Поляков, - ты предлагаешь нам предупредить себя самих?
     -Ты все верно понял, Костя, - качнул головой клоун, - не зря же ты столько лет работал почтальоном... Вы - те вы, которые еще не погрузились с головой в этот омут, получите письмо с предупреждением на свой адрес. И если хотя бы кто-то из вас поверит и последует предостережению - ничего этого не будет! - он махнул рукой в сторону карнавала, - этот отрезок времени будет уничтожен - ваша жизнь пойдет дальше, начиная с поздней осени прошлого года! Другая жизнь... нормальная жизнь, вместо нынешнего кошмара.
     -Письмо... вернуться назад... - проговорил Красноцветов, - но мне казалось - пути назад уже нет?
     -Есть, есть! - сказал клоун, облегченно улыбаясь, - как напишете, так и сбудется. Ну что, вы удовлетворены?
     Ткачев вскинул голову:
     -Удовлетворены? Ну, нет! - он вновь толкнул клоуна, придавив его к стене, - Письма, ящики... А не сказки ли ты нам плетешь, а? Ты ведь нам гадил всю дорогу, ты нас убить пытался, а теперь, значит, предлагаешь выход? Что еще за тварь ты упоминал? Она будет нам мешать? Отвечай, ну! Кто ты такой?! Ну!!! - клоун молчал, - Ты, ничтожество, ублюдок, вырядившийся в костюм! Что у тебя под гримом?!!! СОТРИ ГРИМ!!!
     -Саша... не надо. Оставь его, - внезапно сказал Анна, осторожно кладя руку на плечо Ткачеву, - ты разве не видишь? Он же не человек.
     Клоун молчал. Его лицо утратило всякое выражение. Ткачев до боли вгляделся пойманному в глаза и чуть вздрогнул. Сквозь спрятавшиеся среди белого жирного грима узкие прорези глазниц на Александра Ткачева смотрела пустота. С непроизвольным отвращением сетевик оттолкнул клоуна от себя.
     -Марионетка... - сказал он сдавленным голосом, в котором ненависть мешалась с презрением - Такая же марионетка... как и все!
     -Эй, вы! - раздался голос со стороны улицы, - Что вы с ним делаете?
     -Не твое дело! - заорал в ответ Поляков, - Отваливай!
     -А вот и наше! - вступил новый голос, пьяный и задиристый, - Быстро его отпустили!
     Теперь уже повернули головы все соседи - начало переулка перекрыли с десяток гуляк, все в костюмах - тут было два дракона, рыцарь в картонных доспехах, безобразно пьяный сантехник, унылое синюшное привидение и девушка, безуспешно пытающаяся прикинуться осьминогом.
     -Мы не позволим, что бы на карнавале кого-нибудь обижали! - с запалом выкрикнул рыцарь, - сегодня счастье для всех!
     -Кретин, да ты хоть знаешь, почему мы... - начал было Поляков, но тут клоун рванулся.
     Он оттолкнул оторопевшего Ткачева и кинулся к гулякам, отметившим это победным воплем. Под бессильными взглядами семерки он миновал карнавальщиков и остановился. Позади него пестрым потоком неслись танцующие, оттуда смеялись и бросали в клоуна конфетти.
     -Глупцы!!! - заорал клоун, перекрывая шум карнавала, - Вам все равно не остановить тварь!! Она уже поглотила все остальное, и скоро доберется до вас!! Все срослось, сплелось в тугой комок, и тварь держит его в своих когтях!! - он сжал кулаки и воздел их к звездным небесам, потом повернулся и исчез в толпе.
     -Ушел... - сказал Ткачев, - все, ушел. Ищи его теперь...
     -Ушел, и черт с ним! - резко произнес Красноцветов, - что мы будем делать, а, соседи?
     -Очевидно, писать письмо, - пожал плечами Константин, - у кого-то есть идеи?
     -Глупо не попытаться, - сказал Андрей Якутин, - в конце концов, я бы дорого дал, чтобы все это не случалось.
     -Что ж, - собачник кивнул, - идемте, раз ничего больше не остается.
     На выходе из проулка они остановились, глядя на карнавал. Ритм все еще звучал - однообразный, навязчивый, вокруг танцевали. Горели и источали резкий аромат факелы, а с черного неба, как разноцветный снег, падало и падало конфетти. Ночь казалась бесконечной и бескрайней. Время словно замерло - остановилось, зациклилось на одном коротком отрезке, вмещавшем резкую музыку, стробоскопические вспышки и изогнутые в танце тела. Казалось, утро уже никогда не наступит, и дикий вселенский карнавал будет пробивать себе путь из одной вечности в другую. Это нагоняло темный суеверный страх - соседи казались себе мошками, навеки завязшими посреди янтарного озера, застывшими в подвешенном состоянии без опоры под ногами, не имея возможности ухватиться рукой, и на километры вокруг нет ничего реального, а есть только карнавал, и ты можешь принять его или сбежать единственным доступным тебе способом - сойти с ума. На фоне озаряющих небеса ярких вспышек от фейерверков конфетти казался абсолютно черным.
     Волшебный Почтовый Ящик Желаний и вправду оказался между балаганом гадалки - колоритной чернявой тетки с золотыми зубами - и простецким деревянным тиром с жестяными зверушками. Вокруг было полно народу, но ни к тиру, ни к гадалке никто не подходил, и вокруг Ящика образовался островок пустоты. Ящик выглядел соответствующе - деревянная коробка, обшитая вытертым алым крепом с кричаще-безвкусным псевдозолотым шитьем с аляповатыми кистями по углам. Прорезь для писем была обшита медью и выглядела входной щелью для факса времен Жюля Верна. Бланки и конверты лежали здесь же - аккуратной стопкой. На лицевой стороне Ящика тем же золотым шитьем было каллиграфически выведено: "Испытай судьбу".
     -Никогда не любил лотереи... - сказал Константин Поляков, беря из стопки чистый бланк - на дорогой тисненой бумаге, с гербом и аккуратными линиями для письма - у кого-нибудь есть ручка?
     -На, возьми, - Валера протянул ему "паркер" с вечным платиновым пером.
     Поляков расстелил бланк, поднял было ручку, но вопросительно обернулся к соседям:
     -Но что мы будем писать?
     -Пиши предупреждение... для себя, - сказал Красноцветов, а каждый из нас добавит что-то свое.
     Поляков кивнул, склонился над бланком. Несколько секунд "Паркер" бесшумно порхал над бумагой, потом почтальон выпрямился и передал перо Валере. Тот взял лист, внимательно его прочитал:
     -Постой, - сказал Золотников, - Ты же хотел про себя писать!
     -Я и писал про себя, - нахмурился Константин.
     -Да как же про себя... Тут написано: "Не бери морскую свинку!", это мое послание, я сам хотел его написать! Так что...
     -Там этого не было, - быстро сказал Поляков, - я писал: "Не заходи в дом номер..."
     -Дай мне! - резко сказал Красноцветов и выхватил листок из рук Валеры, - кажется, нам уже не надо ничего писать... у меня здесь: "Твоей собаке не нужна опека". Как раз то, о чем я когда-то думал... Были соображения - имею ли я право воспитывать, могу ли принять ответственность... Выходит - не могу.
     -Можно мне? - Ткачев осторожно взял бланк и с некоторой опаской заглянул: - "Нельзя любить призрака" - прочитал он, - а ведь и правда, нельзя. Ах, если бы я это прочел до того, как полез в чат! Если бы успокоился, вышел на улицу, посмотрел вокруг! - он повернулся, держа в руках письмо и посмотрел на Анну, - нельзя любить призрака, - повторил он, - только живых. Настоящих.
     Анна вдруг смутилась и опустила глаза. "Но я ведь живая!" - подумала она, - "Настоящая!"
     -Я, кажется, понял! - воскликнул Поляков, - Очень меткие выражения. Стоит нам прочитать и мы... мы переменим свои решения! Все будет по другому.
     -Как сказал клоун, у нас тут немного волшебства, - произнес Якутин, - дайте-ка глянуть! "В наши клетки мы загоняем себя сами". Помню, в тот день, когда я шел к Павлику, мне как никогда хотелось бросить все и побродить по проспектам. Просто так. Но я был слишком правильным, чтобы делать хоть что-нибудь без восьмидесятипроцентного КПД. Здравый смысл тогда победил. С этим же письмом...
     -А я! - воскликнул Максим, - Дайте мне... Что тут: "Сядь у реки и жди, когда труп твоего врага проплывет мимо тебя..."
     -Древнекитайская мудрость, - сказал Поляков, - Терпение, Максим, и Арсеникум сам бы от тебя отстал. Но ты решил победить его, а в итоге сам угодил в ловушку... Аня, осталась ты, у тебя ведь тоже были какие-то проблемы?
     -О, да! - невесело усмехнулась Анна, - здесь написано: "Кривое зеркало. Картины лживы. И лишь жизнь никогда не врет". Так оно и есть. Я рисовала наш дом, и картина лгала мне, а я верила ей. Если бы я не думала все время о ней, все было бы по другому. Совсем по другому. Господи, я была совсем сумасшедшая.
     -Не больше, чем мы все, - произнес почтальон, - что ж, мы получили шанс. Расписывайтесь. - и он сам поставил свой росчерк под текстом - строгим наклонным почерком.
     Красноцветов кивнул, взял "Паркер" и расписался - ровными прямыми буквами много практикующего бухгалтера. Следом Валера - его роспись начиналась крупными, неумелыми, как у третьеклассника, буквами, а кончалась лихим многоступенчатым вензелем. Роспись Ткачева была крупной, округлой, а у Якутина - резкой и неровной, как колючая проволока. Максим старательно вывел свое имя - аккуратно и с неестественной тщательностью, как в прописях. Почерк Анны был легким и летящим - она лишь слегка прикоснулась пером к бумаге.
     Неяркий свет от выпущенной зеленой ракеты пал на листок, сделав его похожим на королевский указ и древний манускрипт одновременно - строчка текста, колонка подписей снизу. Поблескивало тиснение. Поляков взял конверт, и поместив аккуратно сложенный листок внутрь, запечатал его. Замер у ящика, всматриваясь в конверт.
     -Ну что, - неуверенно сказал он, - я опускаю?
     Рука его замерла над прорезью. Толпа разразилась ликующими воплями - на специальной тележке вывозили праздничный пирог. Никто из соседей не удивился, увидев, что он похож на почтовую бандероль. Сделанная из марципана печать льдисто поблескивала.
     -Ну же, опускай письмо! - сказала Анна, - Оно дойдет, ведь я его видела!
     Константин Поляков убрал руку от ящика. Письмо осталось неотправленным. Почтальон повернулся к соседям, держа конверт перед собой, как щит, или неоспоримую улику, обрушивающую все построения защиты.
     -Вот... - сказал он, дрогнувшим голосом, - вот это я и хотел вспомнить! Мы все его видели! Но кто-нибудь, скажите мне... кто-нибудь из вас подобрал его?
     -Я хотел, но как то не собрался, - сказал удивленно Алексей Сергеевич, - не до того было.
     -А вам? - Поляков повернулся к Валере и Якутину, - вам знакомо оно?
     -А то, - сказал Валера, - белый конверт, синие штемпели... Без сомнения - это оно! Письмецо это два месяца у подъезда валялось, пока я с Чуком разбирался.
     -Дольше, - мрачно сказал Красноцветов, - с самого начала осени... когда я его не поднял. А ты, Саня, пытался?
     -Я не о том думал, - произнес Александр.
     -А мне оно попалось в феврале месяце... - сказал Анна, - что же оно - столько пролежало и даже не пожелтело? Чистый белый конверт. Вот только я его не решилась взять.
     -Вы хоть понимаете, в какую ловушку себя чуть не загнали? - спросил почтальон, - Письмо дойдет, это точно. Но никто же из нас его не поднимет! Оно так и останется лежать у подъезда, а мы пойдем по своим рельсам прямиком в нынешний день. Как и раньше.
     Ткачев зябко передернул плечами. Он смотрел на письмо - на знакомый белый конверт, мимо которого он проходил в тот замечательный и ужасный день середины декабря, не зная и не догадываясь, что путь его уже свернул с освещенной автострады обыденности и ведет прямиком в сумеречную зону. То самое письмо. Так нестрашно выглядит - и такие бездны в себе содержит.
     -Выходит, обманул нас клоун, - сказал Алексей Сергеевич, - подставил...
     -Выходит, так, - почтальон взмахнул конвертом, - единственный, кто его поднял, был я. И я пытался его доставить по адресу, но... не сумел. Теперь я понимаю, что это было началом сдвига. Поверьте мне, я старался как мог, но у меня, похоже, не было никаких шансов. Это самое письмо и стало причиной, по которой я попал в один силок с вами, хоть и никогда не жил в этом доме. Причина всех моих злоключений, - он задумчиво посмотрел на письмо.
     -Так что же, Константин, - произнес Красноцветов, - если отсылать мы письмо не будем... что же нам делать?
     -Вспомните сны, - сказал Поляков, - сны - это ключ.
     -Наши сны - это бред, - произнес Ткачев, - я не понимаю, что из них можно извлечь. Я отлично помню свой сон. Я помню Кусаку, помню Бутчера и радиокрысу. Мы стремились в его бункер, глубоко под землей. Там был искин, и в его бездну мы сверзились. Но ведь это сон, не так ли?
     -Занятно, - сказал Алексей Сергеевич, - у меня тоже была бездна - бездна за троном Мясника. Болезненное было падение.
     -Мы с Пекой прыгнули, спасаясь от Арсеникума, - заметил Максим, - но он все равно нас настиг.
     -Моя пещера была внизу, под землей, - кивнул Валера в сторону гор.
     -Постой-постой! - воскликнул Красноцветов, - вы это не упоминали!
     -Я отправил свой корабль вниз, на землю. Я упал... - произнес Якутин.
     -А моя первая коронация проходила в подвале, - сказала Анна, - так что же это все значит?
     -Вниз! - воскликнул почтальон, - вы, все до единого, шли вниз. Под землю! Вот вам ответ - под землей! Мы должны спуститься на первый этаж, и... ниже.
     -Третий подъезд, - одновременно с Ткачевым произнес Валера, - да, там дверь... и нас теперь семеро.
     -Мы идем, - сказал Алексей Красноцветов, - Константин, спрячь письмо. Оно не будет отправлено. Мы сломаем установленный порядок. И мы пойдем вниз, что бы нас там ни ждало.
     Соседи кивнули. В небесах разорвалась очередная ракета, высветив окрестности резким, неприятным цветом. Вдруг стало заметно, что карнавал уже не источает веселья - изогнувшиеся в танце фигуры стали пугающими, звуки слишком громкими. Конфетти шуршал под ногами. Гадалка повернула круглое, улыбающееся лицо и ласкового смотрела на замерших у ящика людей красным глазным имплантантом. Среди танцующих оказалось слишком много одетых в костюмы собак из плюша и натуральной шерсти, торт сменил форму, и из бандероли превратился в искусно выполненную морскую свинку, которую азартно разделывали на бисквитные части хмельные гуляки. Потянуло сладкими благовониями, кто-то начал игру в веселые старты, на лотках во множестве появились подарочные наборы игрушечных солдатиков в ярких упаковках цвета хаки, а на фоне раздавшейся в несколько раз полной луны величаво пролетел нелепый коровий силуэт верхом на детском велосипеде. Из распахнутых зеленых ставень окна ближайшего к соседям дома мощно и победно ударил гимн "god save the queen" в исполнении "Секс Пистолз".
     -Вы видите это? - спросил Красноцветов, оборачиваясь.
     -Да, все меняется, - кивнул Константин Поляков, - Нас заметили.
     -Валера, - сказал Алексей Сергеевич, - Твой "роллс-ройс" все еще на ходу? Мы уезжаем.
     -Всегда к вашим услугам, господа, - произнес Валерий Валерьянович Золотников, и улыбнулся развязной щербатой улыбкой безнадежно опустившего человека.

     Дверь изменилась - но иначе и быть не могло. Деревянное покрытие сменилось на дешевую пленку под необтесанный камень, на которой через грубый трафарет были выписаны знак радиационной опасности и логотип национальной почтовой службы, а в самой двери появилось зарешеченное арматурой окошко, через которое виделась даль необъятная. На стене справа имелся красочный постер "Кривого зеркала" - мюзикла, поставленного в Королевском военном театре по мотивам "Портрета Дориана Грея". Предупреждение осталось, но поменяло смысл - отныне надпись на двери читалась как: "Не будите спящую собаку!" что звучало не в пример более зловеще.
     А у каждого дактилоскопического устройства появилась лаконичная медная табличка с именем. Здесь были все семеро. Обладатели имен стояли напротив, вокруг них голые унылые стены и лампа дневного света над головой. Это был коридор первого этажа, и, исключая дверь, он выглядел столь обыденно, что накатывались мощные ностальгические чувства.
     -А ведь я узнаю ее, - нарушил тишину Валера, - а вы узнаете?
     -Откуда мне ее знать, если я ее никогда не видел, - сказал Поляков.
     -Ну да, понимаю, она сильно изменилась, но ее все еще можно узнать, - усмехнулся Валера, - Впрочем, вы и прошлой жизни могли не раз пройти мимо и не заметить. Конечно, зачем это вам, с вашими квартирами. А вот я здесь провел немало времени, особливо по зимнему периоду. Здесь теплотрасса и котельная. Это дверь в подвал.
     -Что ж, - сказал Красноцветов, - стало быть, мы у цели. Понимаю, выглядит это не слишком привлекательно, но идти нам больше все равно некуда. Пусть каждый из вас приложит палец к сканеру, помеченному своим именем.
     -Как насчет предупреждения? - спросил Ткачев, - Это ведь они говорят про тварь?
     -Судя по всему, да, про тварь, - кивнул Алексей Сергеевич, - Клоун сказал, что она доберется до нас, рано или поздно. Так не все ли равно, когда ее встретить?
     -Что вообще за тварь? Кем она может быть?
     -А вот это простой вопрос, - ответил за Красноцветова почтальон, - думаю - я знаю, что это. Да ты и сам знаешь... тварь все время была рядом, она последовала с нами и в сны. Вспомни. В моем сне это был демон, во сне Максима - песоголовый бог мертвых.
     -Бутчер... - выдохнул Александр, - но неужели...
     -Бутчер, Мясник, Жаббервох, какая разница? - произнес Красноцветов, - мы его все видели! Это черный ротвейлер, у него много имен и еще больше обличий! Но внутри - он одинаков... Бульдозер!
     -Этот злобный пес, что живет у нас во дворе? - изумилась Анна, - черный как смоль, да он всех ненавидел. Но ведь он всего лишь пес! Как же он мог...
     -Скорее всего это не тот Бульдозер, которого мы знали, - сказал Красноцветов, - Нечто принявшее его личину, как символ антагонизма нам. Бульдозер ненавидел всех нас, и то, чем он стал, ненавидит тоже. Во всех снах он пытался свести с нами счеты. Думаю, и сейчас он не оставит попыток. Меняя личины как перчатки, но не меняя сущность.
     -А ведь только у меня он и назвался настоящим именем, - сказал Золотников, - просто тварь. Но ведь я убил ее, в конце концов! И я убью ее еще раз! И еще - сколько понадобится.
     -Давайте руки, - произнес Алексей Сергеевич, - и нажимайте.
     Осторожными движениями каждый из соседей прикасался к сканеру, и тот отвечал коротким мелодичным звоном. После сканирования отпечатков над каждым из устройств зажигался зеленый огонек. Последней коснулась своего сканера Анна и вздрогнула, когда из стены донесся короткий змеиный шик пневматики. Газоразрядная лампа мигнула и зажглась зеленым.
     -Мы можем идти, - сказал Ткачев, - думаете, получится остаться незаметными? Как на карнавале?
     -Сомневаюсь, - вздохнул Красноцветов и взялся за ручку, - Думаю смешение будет по полной программе. На всякий случай приготовьтесь. Я нажимаю... Ну... Поехали!

Акростих.

Its not escape from reality?
Open your eyes,
Look up to the skies and see...

Дао семерых.

     -Все таки зря вы это, - сказал бармен, помешивая в стакане коктейль "Собачий байт" (одна часть "Бьянко-россо", две части "Cоветского шампанского", часть бальзамирующей жидкости и часть раствора для чистки мониторов, сверху оливка) прозванный также в народе "кабыздохом", с натугой орудуя изношенным протезом русского производства, - это же совсем дикие места! Тамошние обитатели не видят света цивилизации, прозябая в язычестве и каннибализме! И даже немногочисленные колонисты потихоньку перенимают им омерзительные повадки. Нет, конечно, я понимаю, новые земли - данники нашей империи, колониальные амбиции, но, в конченом итоге, мегаполис - самое безопасное место! Наши традиции, завещанные нам отцами и дедами - наши моральные устои - все это создает здесь в городе поистине райскую жизнь!
     Бармен был одет в толстовку из собачьей шерсти и вытертую до белизны летную кепку Королевских ВВС. Позади него на полках громоздились многочисленные бутылки, среди которых преобладали применяющиеся для бальзамирования вина, белесые технические жидкости, портвейн "Солнцедар" и "Монастырска изба", а также французский коньяк "Ле каннибал" и пиво "Корона". Указанные жидкости предлагалось закусывать насыпанными с горкой в широкую плошку сероватыми капсулами крайне подозрительного вида. Шустрые айбо, гудя сочленениями, пытались добраться до плошки, но каждый раз были отогнаны протезом бармена. В полутьме бара выделялись три монитора, один из который транслировал чей-то взлом с применением боевых вирусов, другой показывал ретроспективу "Метрополиса", а третий - научно-популярный фильм про гибель Помпеи на английском языке.
     -Так-то оно так, - рассудительно сказал Алексей Сергеевич Красноцветов, отхлебывая из стакана и морщась от отвращения, - но ведь эти земли потому и стали наши, что гордые сыны империи вырываются из теплого и уютного, но поднадоевшего отцовского гнезда, чтобы вдохнуть воздух свободы, приключений, и умножить славу нашего государства. Правь империя морями, городами и горами! - процитировал, он поднимая стакан.
     Бармен ответно отсалютовал бутылкой спирта "Баттл Ройяль", которую в тот момент протирал. Самый резвый айбо воспользовался моментом и, воровато ухватив капсулу, умчался, довольно урча серводвигателями.
     -Кроме того, после моего доклада в Королевском Географическом Обществе, у меня просто не остается выбора, - сказал Красноцветов.
     -Да, ваши коллеги отличаются всеядностью. Сожрут и не поморщатся, - кивнул бармен, - Кстати, как там в Обществе?
     -Не слишком хорошо. По прежнему грозятся прикрыть и превратить его в Королевское Хранилище для собачьих мумий. Нехорошая ситуация - владельцы давят на палату лордов, задействованы большие деньги. Ну вы - понимаете... Кроме того, есть еще сэр Жаббервох.
     -О, да! - саркастически молвил бармен, - вы слышали, что он учудил на прошлой неделе? Ввел мораторий на ввоз мяса морских свинок, якобы под предлогом, что зверушки генетически модифицированы. Это они о новой, золотистой масти, представляете! Целый ряд ресторанов Южных провинций закрылись из-за банкротства, в том числе мой любимый "Чук и Гек"!
     -Большая потеря, - согласился Красноцветов, - Там подавали замечательные "Еscalope del sweenkulo" с черным перцем и веточкой тмина... Впрочем, я все равно успею обернуться до того, как общество прикроют. Еще утру нос этим высокоученым снобам!
     -Все же надеетесь найти Золотой ящик? Не боитесь, что это просто легенда, или хитрая утка, пущенная в сеть вашими неблагожелателями?
     Красноцветов рассмеялся:
     -Они не настолько умны, уверяю вас. Кроме того, у меня есть козырь в рукаве.
     -Говорите, сэр - я умею хранить секреты.
     -Мы сумели подобрать коды к северокорейскому археологическому спутнику. Ну - тому, что наносил баллистический удар по Мемфису в Луизиане пятнадцать лет назад. Теперь у меня есть снимок. Ящик существует.
     -В вашей команде настоящие профессионалы, Алексей Сергеевич, - произнес бармен, - отдаю вам должное!
     -Спасибо... нет, больше не наливайте. Это пойло уничтожает мозг... Что ж - время вышло. Мне уже пора. Процветания вам и вашему заведению. Оно, воистину, самое достойное в этом кластере мегаполиса.
     -Спасибо сэр. И вам удачи в вашем путешествии. Я буду выкачивать всю свежую информацию, что попадет в официальные каналы сетей.
     Красноцветов кивнул и вышел из бара. На улице царила полутьма - туман, густо смешанный со смогом, не пропускал достаточно света. Две чахлые клумбы со смартфонами "Моторола" скудно освещались неоновой вывеской с названием бара - "Пирамида", и телефоны тянулись к надписи жадно подрагивающими солнечными панельками.
     По доставленных из дальней юго-восточной колонии древним каменным плитам - общеизвестным символам процветания империи - ходили многочисленные прохожие со своими четвероногими питомцами на поводках, а также роботы-инкассаторы, избалованные лорды во фраках и пилоты Королевской почтовой службы в кожаных куртках и летных шлемах с очками-биноклями. Далеко вверху, над уходящими километровыми небоскребами, что-то взлетало, садилось и брало курс. Чуть дальше по улице продавались тюльпаны, астры, маки, гашиш, опиум и ворованные прошивки для мозговых чипсетов. Все это зрелище навевало жуть. Алексей Сергеевич вздохнул и отправился в район Бест-енд - скопище дешевых гостиниц и пятизвездочных отелей с одннообразными названиями "Метрополь 00", "Метрополь 01", "Метрополь 03", "Метрополь NN".
     Соседи ждали его в номере - голом боксе на семерых, не вызывавшем никаких чувств, кроме уныния.
     -Все порядке, - сказал Красноцветов, в ответ на их безмолвный вопрос - все документы собраны. Вакцины при мне, микрочипы вживил. Ха, я даже заплатил пожертвования в фонд братьев наших меньших, который занимается мумифицированием собак. Теперь к нам невозможно придраться, там что вечером мы отправляемся. Берите с собой только самое необходимое.
     -Даже самого необходимого у нас совсем немного, - усмехнулся в ответ Ткачев, - В данном случае самое необходимое - это мы сами. Где вокзал?
     На играющем из-за очередного химического выброса дивными красками закате они покинули мегаполис, сев на Восточный экспресс - без сомнения, самое комфортабельное средство передвижения в империи. Сверхзвуковой монорельсовый состав на электромагнитной подушке мчал сквозь богатые обжитые имперские земли, а пассажиры, растянувшись на обшитых дорогим собачьим мехом креслах, внимали всем благам цивилизации, таким, как климат-контроль, встроенный терминал, спутниковое ТВ на триста каналов, ванна для ускоренного бальзамирования и предупредительные стюарды в белых перчатках.
     Увы, Восточный экспресс обслуживал лишь ядро империи, и потому соседи были вынуждены сойти в Кривич-Вилледж - крупном областном центре, неподалеку от административной границы округа.
     Здесь, в утопающем в синтетической зелени городке они пересели на Полуночный экспресс, который шел не так быстро и не имел золотых инкрустаций в ванных комнатах, но зато двигался в нужном направлении. Без особого труда миновав границу, потеряв лишь небольшую сумму выездных пошлин и пожертвование в фонд для борьбы с отторжением имплантантов, они въехали в Периферию - обширную область, давным-давно присоединенную к империи и ныне обладающую правами лишь чуть менее свободными, чем в Центре. Народ здесь жил вольный, занимающийся в основном культивированием сельскохозяйственных культур - под благодатным жарким солнцем отлично взрастали солнечные батареи и зрели мобильные ПКП, разводили домашнюю скотину - собак, морских свинок, мышей и радиокрыс. Здесь произрастали глинко и ориондры, дающие отличные смолы для мумифицирования. И именно здесь делались лучшие в империи благовония от знаменитой компании "Хьюстон Босс", которые, благодаря наличию феррамонов, повышали уровень железа в организме, тем самым решая многие проблемы и улучшая сверхпроводимость.
     По мере отдаления от столицы нравы в Периферии становились все более вольными, вплоть до попыток автономии, об имперской чести и гордости уже никто не вспоминал, а знаменитый имперский флаг со встающей из-за горизонта в ореоле лучей снежинкой можно было встретить лишь на почтовых станциях да редких миссиях Красного Клеста - благотворительного ордена, единолично осуществляющего в этих местах услуги по мумификации за смешные деньги.
     Только эта красная птица на полотнище, развевающемся над похожими на крошечные моторизированные крепости гарнизонами ордена, и напоминала путешественникам о том, что они все еще находятся в империи.
     Увеличились и поборы. Соседям пришлось сдать деньги в фонд беспроволочного телеграфа, в общество по борьбе с коррупцией в среде анимадиспетчеров, пожертвовать сумму одиозной секте Слепых Братьев-Пожирателей на строительство общественной столовой, а также уплатить совершенно возмутительный налог на мозговой траффик, взятый десятком подозрительных людей с автоматическими винтовками "Хеклер и Кох Мрак-5" в заскорузлых руках.
     На четвертый день путешествия поезд остановился в Парагвайз-холлз - вонючем и грязном городишке со смешанным населением - самом юго-западном населенном пункте империи. Здесь было жарко, и не работала канализация. Здесь все время стоял неумолчный людской ор и гомон, было ярко, шумно и бестолково. Грязные кривые улицы, вымощенные редкоземельным кремнием, глинобитные дома с нависающими над улицей крышами, белье, сохнущее над головами - в Парагвайз-холлз кипела жизнь! Здесь все время что-то продавали - прямо с лотков торговали краденым боевым железом, нано-инплантами от ведущих фирм производителей по бросовым ценам, золотом, палладием и германием, собачьими почками, марочными винами и марочными коллекциями, портативными расширителями сознания для всех и каждого, нездравыми идеями и религиозными истинами. Порядка не было никакого, и редкие представители Имперской Колониальной Полиции в белоснежных мундирах, пробковых шлемах и встроенных в ладонь шокерах играли здесь чисто представительскую роль. Здесь было много бездомных собак, а еще больше бездомных людей. Имея деньги в этом благословенном краю, можно было провернуть почти все, например - доставить письмо в мегаполис, сколотить революционную армию и закупить для нее пару пламенных идей, вызнать, где находится заповедный город мертвых Шатланта и получить надежного бандита-проводника, сколотить религиозную секту и, запасясь расширителями, подавителями, антидепрессантами и оптоволокном, наконец - совершить прорыв в Астрал. В конце-концов - можно прямо здесь, в одной из гнилых хибар за большие деньги забальзамировать свою любимую морскую свинку, что в мегаполисе каралось жестоким штрафом и экстрадицией из империи.
     Долго задерживаться в этой грандиозной человеческой помойке не хотелось, и соседи, выплатив немалые деньги, сумели взять плацкартные билеты на вечерний Чунгкингский экспресс - узкоколейный локомотив без лежачих мест. Влекомый изношенным локомотивом с неработающей системой охлаждения, поезд был доверху набит человеческими отбросами, теснившимися на каждом свободном клочке пространства. В основном среди пассажиров преобладали смуглые крикливые эмигранты, дзен-буддистки настроенные сезонные рабочие и белые имперские поданные с волчьим взглядом и туманным прошлым. После серии свар соседи сумели занять две полки по соседству с шумным табором, отвратительно горланящим "Бамбалео" под плохо настроенные дешевые аналоговые синтезаторы "Ямаха". Последовало еще несколько драк, невовремя сунувшегося продавца краденого ножного детского нейропротеза выкинули в окно, и экспресс наконец тронулся. Местные еще некоторое время бежали следом за вагонами, осуществив несколько через окна несколько сделок, пару фьючерсных контрактов и даже одну трансфертную акцию.
     Под гомон и вонь Чунгкингский экспресс покинул Парагвайз-холлз, к вящему удовлетворению семерых путешественников. Границу империи они достигли в тот же день. Три десятка рослых полицейских в черных мундирах и шапках из собачьей шерсти прошлись по вагонам, неся за собой стон, плачь и разрушение. Жестоко метеля окружающий люд детекторами движения и изымая "ненужные" пассажирам вещи под общий женский вой, полицейские добрались до соседей, которые поспешно уверили стражей порядка, что являются полноценными гражданами империи. Ближайший полицейский козырнул, продекламировал "правь империя, морями" и пожелал удачного путешествия. Соседи лишь кисло улыбнулись в ответ и продолжили путь - без единой кредитки.
     Миновав под дружные проклятья кордон из колючей проволоки, поезд вышел в пограничные земли, населенные преимущественно метисами, беглыми преступниками и колониальными миссиями. Закон тут уже терял всякую силу, и оставалось лишь надеяться на удачный исход. Еще полных четыре дня Чунгкинский экспресс шел через бросовые земли. Становилось все жарче. По ночам целыми вагонами пели протяжные песни про оседлавших шторм, и на людские голоса накладывался стук колес по неухоженным стыкам. На второй день в четырех вагонах разразилась эпидемия дизентерийного макровируса, избирательно уничтожавшего контрольные датчики пищеварительных имплантов. Несчастные обладатели оных день напролет обогащали природу вокруг ценным удобрением, отчего на перевозимых тут же морских собачек напал черный мор. Стенающие владельцы по-походному мумифицировали безвременно ушедших питомцев и мягко намекнули сделать то же самое с изготовителем вируса - его, впрочем, так и не нашли.
     На третий день поезд догнала дюжина людей с оружием, на предельно изношенных четырехколесных скутерах. Главарь в роскошной собачьей шубе прошелся по вагонам, пригрозив убивать каждого десятого пассажира через каждые десять минут, если ему не предоставят нечто достойное его внимания. На вопрос о том, кто он, собственно, такой, господин представился скромным служителем древнего культа личности, и двинул спросившего в подсердечную сумку. Получив энное количество раз портативными анализаторами нитратов по чувствительным частям тела, пассажиры скооперировались и откупились от налетчиков чьей-то древней мумией из почтового вагона. Чья она была - так и осталось загадкой, потому как никто из присутствующих не решился взять на себя ответственность быть ее владельцем.
     По прошествии невыносимо долгих суток поезд наконец-то уперся в тупик. Дальше рельсы не шли. В заросшей однообразными чахлыми sd-карточками пустынной местности пассажиры сошли и рассосались кто куда. Впереди лежала Марафонка - узкая и загаженная промышленными отходами и бактериологическим штаммом речка, несущая свои воды вглубь неисследованных земель и порождая там все новые и новые неисследованные виды животных. В ближайшем портовом городке Волкокраде соседи нечестными махинациями получили билеты на имперский турбоход "Королева Анна" - старую изношенную посудину с выкрашенными в траурный черный цвет бортами и тремя бутафорскими трубами из четырех. На этом флагмане марафонского флота с текущим реактором и регулярно глючащими электрическими цепями они провели еще два дня, регулярно заступая на вахту у текущего днища. Несмотря на обветшалость, "Королева Анна" считалась лучшим кораблем в этом регионе и содержала на себе весь цвет марафонской аристократии, состоящей преимущественно из беглых владельцев крысиных ресторанов да заросших шерстью потомков первых колонистов. Осторожными расспросами Красноцветов добился от этот жесткошерстной публики адреса человека, который мог бы помочь с проводником.
     Ночью встала луна - неестественно большая, круглая и пикселизированная, а по берегам реки сгустилась сельва. В глубине джанклей парило, там вопили и визжали противными сэмплированными голосами, лаяли собаки, что-то шуршало и трещало. На легком ветру качались оптоволоконные кабели, и росянки разевали жадные пасти TI-коннекторов. Ночью стало душно, и большинство пассажиров предпочитали проводить время на палубе, наблюдая? как пересекают реку поблескивающие в лунном свете пустые шкурки мумифицированных пчел. Похожий на ботинок хулигана нос корабля рассекал маслянистую воду, и по бокам вспухали горбы из желтоватой дурнопахнущей пены. Места стали совсем дикие, непролазные, а из лесного массива на проходящий турбоход помаргивали огоньки жуков-светодиодов да глаза хищных собакоголовых хабов.
     Следующим утром "Королева Анна" прибыла в Махаос - местный административный центр, стоящий возле самых джанклей и уже многие годы служащий пересадочной станцией для разного рода охотников за удачей. В Махаосе имелось все пригодное для дальнего путешествия, и именно там ошивалось большинство пригодных в проводники индейцев. Едва сойдя на жирную прибрежную почву, соседи направились в сторону от городка, туда, где на невысоком холме разместилась построенная в псевдо-египетском стиле гасиенда.
     Красноцветов остановился перед входом, велел остальным ждать здесь и, откинув в сторону противомоскитную сетку, зашел внутрь дома. Вернулся он вместе с владельцем гасиенды, отрекомендовавшимся решающим проблемы.
     Владельца звали Ван-Доорн, и он был бур-колонист, что подтверждали пластиковый полицейский шлем, бывший когда-то белым, полувоенный френч со знаками различия капрала Египетского колониального полка, и целых три нейропротеза - руки, ноги и глаза соответственно. Глазом капрал гордился особенно, потому как его делали на заказ в фирме "Цейтнот GMBH", известной своими давними традициями и высоким качеством изготовления. Присоединенный к полевому моноклю имплант начинал работать, как телескоп, с возможностью увеличения в десять раз.
     -Господа, - сказал представительно Ван-Доорн, помахивая электрошоковым стейком, - вы не представляете, какая большая удача, что вы нашли меня! Уверяю вас, в Махаосе нет человека более осведомленного о нравах и обычаях племени, которое вы ищете. И двойная удача в том, что именно сегодня я собирался отправиться в эти дикие места для антропологических изысканий!
     Двойная удача потребовала двойной платы, и недовольно вздыхающему Ткачеву пришлось взломать местный банкомат с помощью вырванной с корнем арматуры, а потом поспешно убегать от разъяренного владельца машины, грозящего скормить взломщиков пеккининьям - мелкой, но крайне злобной разновидности речных свинок, обитающий в здешний водоемах.
     Ван-Доорн пересчитал кредиты, довольно кивнул и пообещал предоставить лучшего проводника в этом забытом богами всех конфессий и налоговым комитетом краю. И вскоре перед семеркой предстал заморенный тип в набедренной повязке и теплых унтах из собачьей шерсти. Сей гордый представитель человеческого рода с бегающими глазами и нервным тиком был представлен Ван-Доорном как Юпиэс - лучший охотник за собачьими мумиями в регионе.
     -Это что, и есть наш проводник? - спросил Красноцветов, подозрительно оглядывая тщедушного охотника.
     -Нет, это наш полупроводник, - молвил Ван-Доорн с некоторой гордостью, - он доведет нас только туда, а обратно придется возвращаться самим.
     -Не извольте беспокоиться, - посвистывая в дырки в зубах, сказал полупроводник, - доведу до места в целости и сохранности. Никто не пострадает. Будете заказывать страховой полис?
     Вслед за полисом пришлось уплатить за месячную аренду понтонной лодки, налоги на литраж, сетевой траффик, пользование запрещенными частотами, электричество, носимый багаж, экологический сбор за загрязнение дикой природы и внести взнос в фонд охраны традиций предков, а также фонд санитарного контроля сырого мяса (для людоедящих жителей глубинки). Денег не хватило, и семерке пришлось заложить свои тела в местном Музее Антропоцентризма, завещав после гибели предоставить их для фронтальной пластинации.
     Из-за всех проволочек отбыли только на следующий день, провожаемые благотворительным душевным оркестром Махаоса, трогательно исполняющим имперский марш на полифонических сотовых телефонах. С пристани махали какие-то люди - возможно, провожающие, а может быть - члены очередного фонда, пришедшие к шапочному разбору.
     Так или иначе - гостеприимный Махаос скрылся вдали, а собранная из пластиковых бочек из под персикового концентрата лодка двинулась дальше по Марафонке, перевозя на себе восемь пассажиров и одного проводника.
     Суда здесь уже не ходили, и лишь изредка встречались почтовые колониальные канонерки да окучивающие в неглубокой воде заросли нелицензионный копий верткие джанки браконьеров, которые при приближении понтонки бросали хозяйство и пытались укрыться в прибрежных камышах. Зато здесь многоголосо пели птицы, а по верхним ярусам джанклей прыгали дымчатые мыши-летяги - доверчивые и ласковые, как дети. Якутин подкармливал зверьков капсулами валиума, и скоро за лодкой вилась целая стая этих забавных существ, попискивающих скриперами и просящих подачки.
     Какое-то время спустя лодка путешественников свернула в узкую протоку в сторону от основного русла Марафонки. Джанкли нависали со всех сторон - серые лианы оптоволокна свешивались на рекой, колыхались под ветром. Пахло горелым пластиком и мумием, во множестве вырабатываемым дикими лесными пчелами. Огромные цветы из папиросной бумаги, растущие в низинах, распространяли чарующие ацетонные ароматы, на которые спешили глупые насекомые-долготоксики, не ведающие, что уже в следующую секунду они лишатся сознания, повалившись на груду своих же бездыханных собратьев. Берега стали болотистыми, и лишь корни мандражоры, подобно остаткам железобетонных конструкций торчали из теплой воды.
     -Совсем дикая природа, - сказал, как-то раз Красноцветов, - как называется эта река?
     -Это не река, это канал, - произнес полупроводник.
     -А что за канал?
     -Обычно дело - Цифровой, - ответствовал Юпиэс, - их тут полным-полно.
     -Насколько я помню, - вставил Ван-Доорн, - именно здесь водятся верткие хищные биты и медленные гамбиты с кожистыми панцирями, чьи яйца ценятся, как большой деликатес в центральной Империи. А еще, говорят, тут можно встретить тромбофлебитов, но я лично не разу не видел. Впрочем, здесь оседает весь мусор из Махаоса, так что я бы не стал с порога отметать их присутствие.
     За день они сделали пару сотен километров в глубину девственных джанклей. Тут и там среди пластиковой листвы вставали остатки железобетонных бункеров, радиовышки, потерянные самолеты, лишившиеся финансирования собачьи питомники - где одичавшие Бобики, Жучки, Кабыздохи и Линды-Минелли неимоверно расплодились и представляли опасность для всего живого, рискнувшему углубиться в сельву больше чем на километр. Такие места путешественники старались проходить как можно скорее, и лишь полоса загрязненной воды отделяла их от прожорливых диких собак. И все же здесь царило некое свое очарование - прелесть дикой природы, не тронутой рукой человека разумного. Исполинские башенные краны вставали там и тут, густо оплетенные сверхпроводящими кабелями и грибовидными наростами трансформаторов. Экзотические конструкции из металла и пластика, вросшие в землю "бентли" разных годов выпусков перед пустыми пусковыми шахтами, которые использовала, как норы, местная лесная живность. Древние пирамиды сгинувших цивилизаций, плавно переходящие в современные пирамиды казино, противотанковые рвы войны, которой не было, облепленные вьющимися кредитами PR-конторы, густо налепленные на стволы деревьев листовки по гражданской обороне - все это сливалось в единый жгучий коктейль, пьянящий не хуже пресловутого "собачьего байта". И, задирая головы, чтобы увидеть сияние ксеноновых гнилушек в кронах деревьев, соседи с удивлением замечали, что им впервые так вольготно дышится, и совсем не хочется думать о будущем.
     Когда стемнело, остановились на выбранной по указу Юпиэса полянке, крошечным полуостровом вдающейся в канал. В основании ее простирались, в основном, строительные леса, среди которых выделялись целых два листовочных дерева (политическое и рекламное соответственно), загадочно шуршащие глянцевыми листовками.
     -Это место зовется Ямалка - пояснил полупроводник, отыскивая в известке самую работоспособную пропановую горелку и запаливая ею строительный мусор, - здесь все останавливаются. Еще здесь можно почувствовать биение жизни.
     -Советую вам попробовать, - сказал Ван-Доорн, - хотя у меня никогда не получалось.
     Синеватым угарным пламенем разгорелся костер, на котором жарилась убитая недавно каннибара - злобное существо, известное тем, что не гнушается пожиранием своих сородичей в голодные дни. Биение жизни почувствовать не удалось, если только не считать оным донесшийся откуда-то с запада еле слышимый ритм. Когда яркие южные звезды проступили на небесном своде, к костру стали собираться ночные звери, большие и маленькие. Они оставались за пределами круга света, и лишь поблескивание глаз говорило о том, что они есть. Наметанный взгляд Юпиэса сразу выделил в этой разношерстной толпе трех надутых токующих сидюков, которых он подманил к костру крупицами диодов и, когда они впали от близости огня в транс, поспешно мумифицировал их с помощью походной аптечки, пополнив запасы продовольствия. А сразу за ними к огню сунулся любопытный копир - тяжелый и неповоротливый, переваливающийся на двух тумбоподобных лапах. Его пытались подкормить, но пасть добродушного зверя принимала лишь листы формата A4 и ни в какую не хотела глотать листовки, так что зверюге пришлось уйти ни с чем.
     -Если собираетесь отойти в джанкли, будьте бдительны, - предупредил Ван-Доорн, - в этих местах встречается витая пара - самая ядовитая змея в здешней сельве. Ее яд - нервно-паралитического действия и убивает почти мгновенно, переполняя буфер памяти. Я как-то раз видел человека, укушенного этой змеей - страшное зрелище, могу вас уверить.
     -Как насчет того племени, Юпиэс? - спросил Красноцветов, - расскажи нам о нем!
     -Наше племя живет обособленно, - сказал проводник, - мы не имеем коннектов с внешним миром. Племенем правит Великий Вождь - носители истины и великих идей Чук-хе. Чук-хе - бог морская свинка, символ благородства и любви к ближнему, но одновременно также - бог смерти во имя высоких идей. А так как все высокие идеи принадлежат только ему - Чук-хе также и просто бог смерти. Считается, что Чук-хе сам передал свои идеи Великому Вождю, что возвысило его над остальными и дало ему право повелевать племенем. Известно, что нет идей, кроме идей Великого Вождя, а все идейные противники приносятся в жертву Чук-хе или отправляются на принудительное перевоспитание.
     -Это как это? - спросил Ткачев.
     -Их подселяют к коллективу идейно-благонадежных товарищей, и те дружно съедают его. Пройдя сквозь пищеварительную систему верных Чук-хе, идейные противники очищаются в благоприятной атмосфере и выходят в мир уже совсем в новом качестве. После ритуала перевоспитания они приносят пользу родному племени, работая на полях в качестве перегноя, помогая растить урожай во славу Чук-хе.
     -То есть племя практикует каннибализм? - уточнил Красноцветов.
     -Ну, не зря же ими так интересуется фонд помощи сыроедящим. Миссионеры фонда уже трижды приплывали в племя, но, будучи признаны неблагонадежными, тут же отправлялись на перековку, дабы не растлевать умы паствы Великого Вождя, - произнес Ван-Доорн.
     -А как насчет нас? - спросил Валера, - у нас-то тоже не очень хорошо с идеями?
     -У вас есть Великая Цель, Ради Которой Можно Пойти На Смерть, - сказал Юпиэс, - это напрямую сочетается с идеями Чук-хе.
     -Кроме того, у меня с Великими Вождем контракт на поставку собачьих унт для полярников, а, имея дело с деловыми партнерами, Вождь всегда закрывает глаза на идеологию, - добавил Ван-Доорн, - кстати - это неотъемлемая черта всех Великих Вождей этого племени, и так завещал сам Чук-хе. Так что - не беспокойтесь. Кстати о Чук-хе - божество этого племени действительно было реальным существом, погибшее мученической смертью и впоследствии канонизированное. Но подробнее, наверное, знает Юпиэс. Что скажешь, братец?
     -Есть легенда, - покивал головой Юпиэс, - про то, как Чук-хе, едва появившись на свет, тут же был озарен великой Идеей. Состояла она в том, чтобы все вокруг были братьями, все помогали друг - другу и любили друг друга. Но в то время, кроме Чук-хе, так не думал никто. А кроме самого Чук-хе, в мире жили другие боги, главным из которых был волк Чок - северное божество неудачников. Именно из-за него удача отворачивалась от людей, карьера их не задавалась, любимые девушки уходили к другим, процессоры попадались с браком, а их собаки болели чумкой. Однако в то время Чоку поклонялось великое множество людей, главным ритуалом которых являлся праздник Зарывания Талантов в Землю. Их зарыли такое множество, что до сих пор северные земли все изрезаны траншеями и ямами.
     Но появился Чук-хе, который нес свою истину людям, и все больше и больше племен отворачивались от Чока, чтобы приобщиться к истинной вере! А значит, они переставали зарывать таланты, и все меньше талантов попадали к ужасному волку (а тот ими питался). А надо сказать, что волк Чок был злобен и мстителен. Он до того не имел никаких неудач, потому что всю удачу отдавали ему люди. И, возревновав, Чок однажды прокрался на вершину плоской скалы, где жил Чук-хе, и съел его, изжарив в пламени огненной горы. Молча погиб Чук-хе, так ничего и не сказав напоследок, и было среди его последователей великое горе. А все потому, что носителю Великой Идеи было противно насилие - ведь он призывал к всеобщей любви!
     Но случилось чудо! Оказавшись в желудке волка, мясо Чук-хе слилось с мясом Чока, и это было согласно Великой Идее - ведь в посмертии своем Чук-хе слился со своим врагом и изменил его. Чок прозрел и раскаялся, а раскаявшись - отдал обратно все проглоченные таланты, и с тех самых пор люди племени стали удачливы настолько, что первые несколько сотен лет после гибели Чук-хе срывали джек-поты во всех до единого казино Монако.
     Чок же, мучаясь от стыда, удалился на крайний север, где выпустил Чук-хе через выхлопную систему, и теперь сторожит край мира. Когда же, через много-много поколений, удача изменит людям племени, Чок вернется и пожрет этот мир со всеми его обитателями, дабы они, как и великий Чук-хе, смогли пройти ритуал возрождения.
     Именно отсюда и идет славная традиция перевоспитания идеологически ненадежных членов племени - пожирая их, Великий Вождь как бы сливается в астральном смысле с Чоком, повторяя его действия. Причем перевариваемый в это время считается воплощением самого Чук-хе. Это очень давняя и красивая традиция.
     -Я понял, - сказал после паузы Алексей Красноцветов, - пожалуй, я не буду есть каннибару. Извините.
     Еще два дня понтонка плыла по каналу, все больше углубляясь в девственные дикие земли. Юпиэс знал свое дело, уверенно лавируя лодкой между отмелями и сливами, мелководьем, бетонными дамбами и чьими-то плантациями искусственного жемчуга.
     На закате второго дня, когда красное и раздутое из-за сажи в верхних слоях атмосферы солнце садилось за частокол строительных лесов, путешественники вновь услышали загадочный ритм, доносящийся из сельвы. Теперь он был гораздо ближе - четкая и не изобилующая синкопами ритмическая секция. Барабанный бой в глубинах джанклей звучал неприятно зловеще. Юпиэс внимательно прислушался к ритму и произнес:
     -Мы уже близко... слышите? Нас уже заметили, и теперь передают ритмическое приветствие!
     -Вы хотите сказать, что это все ради нас? - удивился Красноцветов, - это хороший знак?
     -Доброжелательный, - кивнул Юпиэс, - Великий Вождь обещает пока не приобщать нас к Истине и говорит, что вы не будете скучать.
     -Что-то знакомое... - задумчиво произнес Ткачев, - Раз-два-три... Стук-стук-хлоп... We will rock you! Нет, точно! - и он ничуть не удивился, когда стук закончился мощным гитарным риффом, донесшимся из-за дальних деревьев.
     До племени они добрались лишь к полудню следующего дня. На выжженой напалмом пологой полянке, что спускалась к реке, ютились пирамидальные хижины, выстроенные в модерновых стилях "ац-тек" и "нью-инк" из простых, обожженных на солнце процессоров фирмы "интель".
     Индейцы приняли путешественников радушно. Специально для них из хранилища племени была принесена ковровая дорожка из шерсти собак, покрашенная кармином в ярко-алый цвет. Сам Великий Вождь поприветствовал гостей, стоя на парапете храма Чук-хе, и назначил аудиенцию на завтра, минуя всех своих заместителей, что, по словам Юпиэса, было очень хорошим знаком.
     Люди племени находились на низком уровне технического развития. Они строили своих хижины из кремния и германия, разводили деликатесных собак, а также добывали пропитание путем охоты и собирания подножного корма - преимущественно макулатуры и пустых бутылок из под пива "Корона". Источником дохода для них служили также редкие вылазки в сельву, целью которых было обнаружение скопищ редких цветных металлов. Некоторые барыши приносил также и туризм, но из-за того, что большинство туристов съедались сразу же после покупки сувениров, КПД этого бизнеса стремился к нулю. Без сомнения - с таким уровнем доходов племя давно бы вымерло, полностью нивелировавшись на фоне бескрайних джанклей, но к счастью, их социальное устройство привлекало огромное множество всяческих антисоциальных элементов, преимущественно западно-имперского происхождения, которые находили приют в племени и поддерживали его генофонд. Так что ничего удивительного не было в том, что уже несколько последних поколений цвет кожи индейцев был белым, а одиозные татуировки передавались по наследству подобно родимым пятнам. Совершенно не удивляло также торжество Великой Идеи среди данной публики.
     Граждане Чук-хе интересовались окружающим миром - среди них были отличные трапперы, охотники, рыболовы и полупроводники. На вертких пирогах, выточенных из отработавших разгонных ступеней имперских баллистических ракет, они отправлялись в дальние вояжи вдоль Цифрового канала, нападая на одинокие миссии Красного Клеста и похищали месячный запас мумий, пополняя тем самым свое скудное пропитание.
     Племя стараясь следить за техническим прогрессом, но денег на имплантанты никогда не хватало, и людям Чук-хе приходилось делать их из крашеной глины, речной гальки и рыбьих костей. Сей процесс так широко разошелся среди народа, что даже редкие номенклатурные обладатели реальных имплантов старались украшать их с помощью природных красителей.
     По прибытию, гостей препроводили в самую крупную пирамидальную хижину, возвышающуюся среди ровного строя японских карликовых стойен, что были сюда завезены группой туристов, сразу после этого пошедших на удобрение для своих деревьев. Разделенная внутри на множество крохотных боксов хижина напоминала приснопамятный отель в Мегаполисе. Почетный караул из двух угрюмых воинов с примотанными к заграничным швабрам с микрофиброй деталями от цифрового микроскопа встали по сторонам от двери, мягко намекая дорогим гостям, что им надо отдохнуть с дороги. Видя нервозность гостей, Юпиэс поспешно призвал к спокойствию, а Ван-Доорн робко попытался напомнить об унтах, но взгляд его пал на босые ноги караульщиков, указывающие на их принадлежность к касте Смертников За Великую Идею, и поспешно осекся.
     День, впрочем, прошел спокойно. Посетителей не было, только за стенами все время что-то скребли, отмывали и красили. Завершился он громогласным исполнением из скрытых динамиков песни "I was made for loving you", посвященной Великому Вождю благодарным народом Чук-хе.
     Утром следующего дня путешественников подняли ни свет ни заря давешние солдаты и, через Юпиэса, объявили о том, что их представителя хочет видеть Великий Вождь. Сопровождаемые эскортом, неприятно напоминающим стражу, Алексей Сергеевич и Юпиэс ушли, причем Красноцветов потерянно оглянулся напоследок, отчего сердца его спутников болезненно сжались. Первая половина дня прошла в тревогах и попытках расспросить Ван-Доорна поподробнее о нравах в племени.
     -Они не заговаривают об унтах, - мрачно сказал капрал, протирая имплант полой своего мундира, - это плохой знак. Боюсь - как бы они не переметнулись к конкурентам - говорят, компания "Кинза-интернэйшионал", прикрываясь импортом зелени, занимается нелицензионным изготовлением меховых сапог для стран третьего мира. Как бы что не вышло...
     После полудня, когда душа последнего мумифицированного сидюка потеряла всякую надежду вернуться в телесное вместилище ввиду полного поглощения последнего, хлопнула входная дверь, заставив всех вздрогнуть. Однако вошедший Красноцветов широко улыбался.
     -Все прошло замечательно! - объявил он, - Великий Вождь очень рад нас видеть и просит чувствовать себя как дома. Сегодня вечером будет пир в нашу честь, обещают нечто особенное! И мы говорили с ним про Ящик. Он действительно существует!
     -Кто, - спросил Валера, - Вождь?
     -Золотой Ящик! Цель нашего путешествия! Оказывается, это совсем рядом - в джанклях. Вождь согласен провести нас туда, если мы откроем ему дверь. Они, видите ли, столько лет не могут войти внутрь, что появилась легенда, будто там находятся меховые унты всех ушедших к Чук-хе членов племени, хранящиеся там с незапамятных времен. Довольно зловещая легенда. Кстати, Валера, нас теперь считают озаренными Великой Идеей из-за той морской свинки, что ты носишь на плече. Полагается, что сам Чук-хе выразил к тебе благосклонность, появившись в образе зверька.
     -В некотором роде так оно и есть, - сказал Валера серьезно.
     В преддверии пира дорогим гостям была устроена показательная прогулка с осмотром достопримечательностей деревни. Деревня в целом понравилась - очень чистенькая, с отмытыми до блеска стенками хижин и выметенными дорожками. Смущало лишь то, что среди жителей встречались, в основном, бесстрастные босоногие солдаты, тактично прикрывавшие собой входы в дома. Периодически из хижин появлялись чистые отмытые дети в опрятной одежде и с лучшими имплантами. Они белозубо улыбались гостям и шли дальше, чинно держась за руки. Через каждые три хибарки появились киоски с прохладительными напитками, преимущественно лимонадом "Траяны" и газированной водой "Полкан".
     Как и полагается, посередине деревни, на сделанном из древнего "Крэя" постаменте покоилась медная статуя Чук-хе. Полный и невысокий, Чук-хе протягивал к гостям скрюченные короткие лапки и по доброму улыбался, глядя ласковыми раскосыми глазами.
     Валера прерывисто вздохнул и сделал шаг вперед, осторожно погладил статую по лапке.
     -Ну, здравствуй, Чук, - сказал он, - вот и свиделись. Ты уж извини, друг, что так вышло. Я не хотел - честно. Обстоятельства были против нас. Но ведь нет худа без добра? Я изменился, ты вообще познал эту вашу Великую Идею... Все к лучшему в этом мире, ведь так?
     Чук-хе спокойно смотрел на Валеру сверху вниз и безучастно улыбался, ослепительно сияя под солнцем начищенной медью.
     Этим же вечером был дал торжественный пир по случаю посещения дорогими гостями племени. Вечер прошел в теплой дружественной обстановке. Собравшийся за одним столом с гостями Великий Вождь непринужденно смеялся, слушая последние имперские сплетни и, ласково похлопывая Красноцветова по плечу, обещал всяческую помощь отважным искателям приключений. Соседи же не преминули отметить, что Великий Вождь чрезвычайно похож на Чук-хе, что, без сомнения, явилось следствием тотальной      преданности Великой Идее ведущего скульптора племени.
     Стол был хорош. Ради дорогих гостей из темных подвалов и казематов племени извлекли редкие блюда - жженых сидюков, мясо копира, хрустящие будочки, сотовые телефоны фирм LG, которые надо было аккуратно открывать, а потом специальной гнутой вилочкой изымать нежное содержимое, экзотические плоды бинго и жаркое из собаки динго, квашеную лангусту, королевского омара и вертких хребеток, что приятно хрустели на зубах. Гостей попотчевал свежими, поджаристыми рубликами, найденной в глубокой заморозке и оставшейся еще с прежних времен "мокко-колой" с пахнущей химикатами шапкой сливов. Были здесь жареные в масле анацины и атланасы, скрученные в трубочку листки с чердака, исходящие мощным ароматом.
     Великий Вождь на протяжении всего праздника оставался чрезвычайно любезен, самолично подкладывая огненные сварки сидящему по правую десницу Красноцветову.
     Завершился пир выступлением хора лучших девушек племени в расписных национальных унтах и резных калашниках. Трогательно волнуясь и перевирая ноты, хор пропел "Марафонные вечера", а также "Perfect day", посвященную то ли Великому Вождю, то ли Чук-хе, то ли им обоим одновременно.
     После окончания пира, осененные великой идеей и пожеланием хорошей ночи гости, сытые и довольные, расползлись по своим номерам, с удивлением отметив, что деревня племени кажется им весьма милым местом, и даже сам Чук-хе, казалось, махал им вслед и улыбался улыбкой клоуна из темноты.
     В полдень следующего дня сладко спящего Александра Ткачева грубо подняли двое босоногих солдат с выточенными из альмового листа мачете за поясом. Пока сетевик пытался понять хоть что-то, ему скрутили руки за спиной и, щелкнув наручниками, поволокли на улицу. В дверях гостиницы процессия столкнулась со своим подобием, только в качестве эскортируемых выступали Красноцветов и Юпиэс. Проводник был белее снега.
     -Что... что происходит?! - только и успел выдавить Ткачев, когда их вместе вывели на ярко освещенную солнцем улицу, - за что нас? Великий Вождь обещал...
     -Беда, господин! - крикнул Юпиэс, кривясь от боли в заломленных руках, - большая беда! Сегодня утром Белый Червь похитил дочь Великого Вождя - юную принцессу второй утренней свежести! Большое горе всему племени... большие жертвы Чук-хе.
     -А мы-то тут причем?! - возопил тут Алексей Красноцветов, - Вождь, негодяй, улыбался вчера...
     -Умерьте гнев! - поспешно крикнул проводник, - и может быть - все еще обойдется!
     -Как же... - рявкнул Ткачев, и тут же осекся.
     Еще вчера двух клеток перед резиденцией Вождя Чук-хе не было и в помине, однако монолитные конструкции, собранные из труб от гидравлической системы экскаватора, без сомнения, были сделаны не вчера. В одной сидела Анна, в другой - Ван-Доорн, оба выглядели слегка ошарашенными.
     -Что же это, сэр Красноцветов?! - вопросил капрал при приближение новых зрителей, - как же это получается?
     -А это у вас надо спросить, - процедил Алексей Сергеевич, - Аня, а ты как?
     -Хорошо, - сказала Анна, - вот только...
     Но соседей уже провели в резиденцию. Тяжелые литые двери звучно захлопнулись, отрезая доступ к свету и воздуху. На каждой створке двери было написано: "Человека создал Чук".
     Великий Вождь был совершенно бесстрастен. Глаза его, спокойные и безразличные, как у медной статуи, как у родной земли, посылающей своих сынов на смерть, смотрели на дорогих гостей. От взгляда этого делалось нехорошо. Движением руки Вождь повелел отпустить пленников и, подозвав к себе Юпиэса, молвил ему короткую фразу. Юпиэс просиял.
     -Хорошие новости! - сказал он, - Нас не будут есть.
     -А что же будут? - мрачно вопросил Красноцветов.
     -Нам предлагается стать героями. В идеологии Чук-хе всегда есть место подвигу и, как правило, к нему приговариваются идейно выдержанные гости нашего племени - ну, те, что не проходят ритуал очищения. Великий Вождь собирается вложить в наши руки справедливое оружие возмездия и послать вслед за Белым Червем, и убить его во славу Чук-хе. Поверьте - это большая честь! Не вздумайте отказываться, а то мы все равно пойдем, но только связанные!
     -Что еще за Червь такой? - кисло спросил Александр, - откуда он вообще взялся?!
     -Обычный Червь, - пожал плечами Юпиэс, - Белый. Цифровой. Полиморфный. Он давно живет в здешних пещерах. Считается, что он один из ранних отпрысков Чока, когда тот еще идейно не перековался и обильно плодил разных химер.
     -Но почему только мы с Сашей? - спросил Красноцветов гневно. Нельзя сказать, что он не ожидал чего-то подобного, но их бдительность уже довольно давно сдала сбой посреди этой невменяемой круговерти.
     Великий Вождь вновь вставил свое веское слово, и Юпиэс, криво улыбаясь от облегчения, произнес:
     -Вождь говорит, что на Белого Червя можно охотиться максимум вдвоем. Червь очень умен - если будет много народу, он может испугаться и уйти в коллекторы. Но Вождь также сказал, чтобы вы не беспокоились. Вы пойдете не одни - с вами будет Чук-хе, который, конечно, защитит своих преданных слуг.
     Алексей Сергеевич тяжело вздохнул, а Ткачев резко спросил:
     -А Анна с Ван-Доорном? Что они делают в клетках?!
     -Ваша женщина будет исполняющей обязанности принцессы, до тех пор, пока сама принцесса не будет найдена, - снисходительно молвил через переводчика Великий Вождь, - по моему - вполне нормальная рокировка, вы не находите? Что же касается Ван-Доорна, то наши наблюдатели в империи прислали сведения, что унты были незаконно списаны из ракетного гарнизона на дальнем севере. Так как именно в том месте по легенде находится место последнего упокоения Чока - есть большой риск, что использование этих унт может пробудить зверя от сна раньше положенного срока, тем самым приблизив конец мира. Так что Ван-Доорн обвиняется в злостных махинациях с целью уничтожения правящего режима Чук-хе через всеобщий Апокалипсис.
     -Да ты... - начал было Ткачев, подаваясь вперед, но тут оказавшийся рядом солдат нежно приложил его штырем от фотоувеличителя, отчего сетевик на некоторое время утерял свободу волеизъявления. Красноцветов, которому трубу показали сразу за этим, благоразумно промолчал.
     -Да озарит вас светом Чук-хе, храбрые воины, - сказал Великий Вождь и взмахнул ладонью, после чего дорогих гостей поспешно вытурили с аудиенции.
     Им выдали редкие унты, вручную раскрашенные соком диких ягод в кроваво-красный оттенок, и обвязали головы шелковой полосой такого же цвета. Выдали имперские карабины "спайк", переделанные для стрельбы патронами 7.62 и имеющие до трех систем распознавания владельца. Дорогое вишневое дерево, медная полированная пластина цевья с гравировкой, по две обоймы на брата, ремень из натуральной кожи. Каждому вручили по платиновой фляге с водой, крохотную аэрофлотовскую бутылочку "Баттл Ройял" для поднятия боевого духа, капсулу микропередатчика с возможностью отслеживания со спутника, и капсулу цианида, если дела пойдут совсем уж плохо. Также оба охотника получили красную книжечку-цитатник "Свет Чук-хе", которую читать не предполагалось, а предполагалось находить пробитыми на хладных трупах героев. Также оба получили по пятилитровой канистре топлива "Маки-шелл" с октановым числом не ниже 98и - явное свидетельство покровительства Великого Вождя.
     -Кажется - влипли мы, Алексей Сергеевич, - сказал Ткачев, разбирая свой карабин, - что-то они на нас так жалостливо все смотрят. Даже эти - вечный караул. Уж им-то что?
     -Юпиэс сказал мне, что Червь опасен не сколько силой или дикостью, сколько хитрыми речами. Зверюга из породы драконов, а тем, как известно - ни в какую нельзя верить, - произнес Красноцветов, - ничего, Саня - раньше не сломались, и теперь не сломаемся. В двух шагах-то от цели!
     -А знаете, что? - спросил Александр.
     -Ну? - Красноцветов зарядил обойму в свой карабин, звучно взвел затвор, раздался короткий сигнал и подле курка загорелась зеленая диодная лампочка. Ружье было готово к бою.
     -Нам мешают, Алексей Сергеевич, - сказал Ткачев, - Пытаются остановить. И я знаю - кто.
     -Думаешь, Червь - это тварь?
     -Нет сомнений, - сетевик со вздохом поднялся, - мы должны вернуться с охоты живыми! Иначе - все зря. Остальные не справятся, и тварь доберется до них. И не поможет никакой Чук-хе, будь он неладен.
     Красноцветов кивнул, и Александр вышел из утлой хибары, предоставленной им на ночь великим вождем. На улице было свежо. Зеленая луна, похожая на самую большую в мире рекламу заплесневелого сыра, висела над сельвой, и все так же крутились в пустоте колеса летящего на ее фоне велосипеда. Ткачев задумчиво уставился на светило и четвероногое, уже столько времени пытающееся его перепрыгнуть - беззаботное черно-белое создание - счастливо и безалаберно помахало ему копытом. Пахло речной тиной, резкими благовониями и электроникой, в речке мелодично похрюкивали лягушки стоп-сигналов для автомобилей "Волга", да шевелились и шумели угрюмо джанкли - ветер уныло выл в проемах металлоконструкций. Ткачев неожиданно понял, куда сейчас пойдет.
     Ван-Доорн тихо посапывал в своей клетке, а вот Анна не спала. Она поднял голову и улыбнулась, узнав пришедшего:
     -Саша?
     -Да, я... Анна, я просто хотел сказать, чтобы ты не теряла голову. Мы, в любом случае, освободим тебя... слово имперского гражданина! Ты не останешься у этих рабов Чук-хе, слышишь?! Я все сделаю ради этого! Это не твоя судьба.
     -Но Червь...
     -Червь - это Тварь, а значит - битва будет серьезной. Червь - это настоящее, и я не знаю, кто из нас возьмет верх. Мы впервые выступим в открытую... ну, или, хотя бы попытаемся.
     -Страшно как... - прошептала Анна, - если бы ты только знал, Саша, как я устала от всего этого. Непрерывный кошмар все последние месяцы. Я... словно отрываюсь от земли. Не чувствую тверди под ногами. Не чувствую опоры. И не знаю, что будет дальше. Это и есть, чудо, Саша? Я ведь так мечтала о чуде.
     -Мы все мечтали о чуде, - молвил Ткачев, - все, так или иначе. Потому и попались в эту сеть. Но я хотел сказать тебе еще одну вещь, Анна. Ты ведь помнишь тот чат осенью прошлого года... Фавн?
     -Мой никнейм... - произнесла она, - откуда ты его знаешь? Неужели... Но как же такое может быть?
     -Дом не дал нам встретиться. Ты знаешь, я даже не верил, что ты существуешь на самом деле. Мы жили в одном доме и не знали об этом. Но ты все таки есть, и мы встретились, так или иначе. И это, пожалуй, главное чудо из всех, которые со мной случились.
     -Паромщик... это ведь ты, да?
     -Да, ты знала меня как паромщика. Хотя тогда у меня было много разных прозвищ... так, кажется, давным-давно. Судьба ведет нас прихотливыми тропинками, Фавн, и на них есть место настоящим чудесам. Я просто хотел напомнить тебе об этом. Есть и хорошие чудеса.
     -Есть! - произнесла Анна, - есть! Теперь я верю - они есть! Я ведь чувствовала... я... возвращайся, поскорее. Не покидай меня теперь, когда мы встретились, наперекор этой бешеной твари судьбе! Пожалуйста...
     Александр Ткачев протянул руку сквозь прутья и осторожно, кончиками пальцев, коснулся плеча Анны Воронцовой.
     -Обещаю, - улыбнулся он, - ну, прощай... моя королева!
     Ван-Доорн пробудился в своей клетке, и продрав глаза, сонно и недовольно уставился на соседей. У него были совсем другие проблемы.
     В полночь Красноцветов и Ткачев выступили в поход против червя. Босоногие камикадзе довели их до сумрачной границы джанклей и предоставили самим себе. Место обитания Белого Червя - старый сливной коллектор - было указанно заранее. Круглая зеленая луна и не думала заходить, однообразно зависнув в горних высях. Сельва не спала - качались по ветру черные кабели высокого напряжения, бесшумно перепархивали с ветки на ветку летучие собаки, кора деревьев отдавала дорогим лаком. Крошечные полевые мыши - белые с красными проницательными глазами - прыскали из под ног, и остановившись на некотором расстоянии, замирали, наблюдая. Почва под ногами была сухая, как пыль - смесь золы, сажи, битых бутылок, затвердевшего гудрона, песка и торфа, а под ними тонкий, ломкий слой шлака, что хрустел под ногами, подобно настоящему снегу.
     Ткачев поправил карабин и обернулся к собачнику:
     -Как будем брать зверюгу?
     -У коллектора два выхода, - произнес Красноцветов, - если обложить только один - червь неминуемо уйдет. Нам придется разделиться.
     -Так и не узнали, на что он похож?
     -Никто не смог мне объяснить точно. Большинство поселян сходятся на том, что он похож на Чук-хе. Кто-то видит его в образе Великого Вождя, а некоторым он видится Чоком. Между тем, Юпиэс, наш проводник, один раз видел Червя и утверждает, что тот очень любит образ офицера эмигрантской службы. Ван-Доорн с ним соглашается, но только в том, что это офицер, только из налоговой полиции. Судя по всему - червь не имеет определенного образа.
     -Ну да, - кивнул сетевик, - ведь он же полиморф. Следовало догадаться.
     На первые следы червя они наткнулись километром спустя - крупная горстка экскрементов, отвратительно пахнущая порушенными надеждами и кремнийорганикой. Еще здесь имелось три оплывших от желудочного сока твари романа ужасов в мягких обложках, кусок дешевой целлулоидной пленки и полупереваренный фрак с костяными пуговицами. Еще здесь же нашелся билет Чук-хе, что безусловно не прибавило соседям настроения. Длинный слизистый след Червя вел от кучи в западном направлении, огибая врытый в землю "Морган 8/4" и дикорастущую поросль шотландских кильтов, а после нырял под землю, в скромной роще постеров малобюджетных фильмов про вампиров. Чуть дальше след вновь возникал на поверхности, о чем свидетельствовал полупровалившийся в недра коммерческий грузовик с кузовом, полным специй "Веджетта". Фары машины тускло горели, привлекая романтично настроенных ночных мотельков, преимущественно отмеченных тремя звездами.
     Настоящие звезды ровно, не мигая, смотрели на сельву с темного неба и медленно крутились вокруг своей оси, и казалась сейчас соседям эта дикая чаща странным набором декораций, выдуманных страдающим расширением сознания декоратором для авангардного спектакля одиозного режиссера по мотивам пьесы сидящего в психиатрической больнице автора. Соседи ничуть не удивились, когда в следующей куче червя нашлись полусъеденные произведения Франца Кафки и Кобэ Абэ - судя по всему, червь страдал дурным вкусом.
     -Вот он, коллектор, - прошептал Красноцветов, указывая во тьму, - а второй вход с той стороны.
     Здесь доселе ровная, выжженная поверхность сельвы вспучивалась уродливым оплывшим горбом с потрескавшейся широкими трещинами поверхностью. Остаток асфальтовой беговой дорожки выходил из сельвы и под невероятным углом вздымался к вершине, на которой, подобно копью над могильником древних племен, возвышался плакат на массивных стальных опорах с яркой, округлой надписью: "Черви - цветы жизни. Они полезны для почвы под ногами. Берегите червей!"
     Идеально круглое черное отверстие - судя по всему, выход какой-то трубы у самого подножия холма - и было логовом Белого Червя.
     -Здесь мы разделимся, Саня, - произнес Алексей Красноцветов, стискивая ружье, - В этом ходе я запалю бензин, после чего червь побежит на тебя. И тут уж не мешкай. И помни, он может попробовать заговорить с тобой. Не давай ему себя уболтать. Помни про тварь. Помни про нас всех.
     -Не бойтесь, Алексей Сергеевич, - кивнул Ткачев, - Мне есть зачем возвращаться домой.
     Собачник вздохнул и принялся отвинчивать крышку канистры. Остро запахло топливом. Ткачев двинулся в обход холма - на середине пути потрескавшаяся шкура кручи сменилась выщербленным бетоном, поросшим древним обесцвеченным мохом и исписанным непристойными граффити. То было некое подобие древней дамбы, неизвестно как оказавшейся здесь, в трех километрах от канала, и выходное отверстие гидротехнического сооружения было в несколько раз больше скромной трубы на той стороне. Это уже был целый туннель, из которого мощно благоухало слизистым разложением. Оценив обстановку, Александр занял место напротив входа, скрывшись в густой роще ядовитых грибов-мониторов, чьи суперплоские стогерцовые экраны слегка помаргивали голубоватой матрицей, надежно укрывая спрятавшегося охотника. Ствол карабина смотрел прямо на тоннель.
     Ткачев замер в ожидании. Луна светила с небес, бросая резкие, секущиеся тени, и трудно было понять, что есть что. Мелкие ночные сондания извивались и шевелились во тьме, пожирая и спасаясь от пожирания, спаривались и производя все новые и новые химеры. Голая вершина холма выглядела грандиозным памятником всему на свете.
     Пауза затянулась, а потом лес вздрогнул - с вершин деревьев сорвались птицы-истуканы и с каменным грохотом вошли в почву у подножий, стремясь как можно скорее скрыться в надежных теплых недрах. С той стороны холма стало заниматься яростное оранжевое зарево, донеслось потрескивание огня - Красноцветов запалил выход. Теперь червя можно было ждать с минуты на минуту.
     Сетевик нервно стиснул карабин вспотевшими ладонями. Червь все не шел. Там, под холмом, прихотливая сеть канализационных туннелей сейчас наполнялась едким ядовитым дымом с высоким содержанием тетраэтилсвинца, вызывая разрывающий голову кашель и помутнение сознания. Но Червь по прежнему не появлялся. Возможно - он был устойчив к ядам, а может быть, у него просто не было легких. Спрятавшийся в засаде Александр Ткачев неожиданно стал казаться себе бесконечно маленьким и незначительным, подобно единственному оставшемуся в живых пехотинцу в окопе, на который вот-вот должен пойти танковый клин. Здесь, посреди неприветливого леса, который мог, пожалуй, привидеться лишь Рене Магритту после длительного употребления под абсент гравюр Босха, Ткачев ощутил то пронзительное и жгучее, как мороз, чувство потери твердой почвы под ногами, о котором недавно говорила Анна. Ощущение было страшным, мир дернулся, поплыл, в земле словно разверзалась невидимая, ледяная бездна, откуда ощутимо тянуло безумием. Стремясь отогнать некстати подступившее наваждение, Александр зло тряхнул головой и тут же услышал шорох.
     Вот оно! Ствол карабина смотрел во тьму тоннеля, но пришелец возник откуда-то слева, из джанклей, и поспешно вскинул руки, показывая, что не намерен проявлять агрессию. Свет луны пал на лицо гостя, и Ткачев нервно вздрогнул - к нему широкими шагами шел Красноцветов.
     -Алексей Сергеевич! - крикнул Ткачев, - Это вы? Но зачем...
     -Не стреляй, Саня, - крикнул тот, приближаясь, - Так было надо. Подожди...
     -Но Червь же уйдет! Огонь сейчас прогорит! Все провалится... Красноцветов!!! Я...
     Он хотел сказать еще что-то, но с изумлением осекся, потому что вдоль стены бежал еще один Алексей Красноцветов - точно такой же, как и первый. Он очень спешил и размахивал карабином.
     -Саня! - крикнул бегущий, оскальзываясь на слизистых камнях - Саня, стреляй, это же Червь!
     Страшная догадка пронзила Ткачев, руки его дернулись и направили карабин в грудь первому Красноцветову. Сетевика начала бить неприятная дрожь. Значит, полиморф?
     -Стой! - сказал Александр.
     -Саш, да ты чего? - спросил собачник, что появился первым, - Тут же червь! Он ведь нас сожрет так! - однако остановился и опустил руки.
     -Да стреляй же в него! - завопил второй Красноцветов, надсаживаясь, - это же Червь, убей его!!
     -Встали оба!!! - рявкнул Ткачев, поводя Карабином.
     Гости остановились. Один метрах в десяти позади другого. Оба были похожи как две капли воды. Каждый имел унты, карабин и канистру. Александр ощутил, как мороз идет у него по коже - один из пришельцев, безусловно, Червь. Но вот кто?!
     -Полиморф... проклятый полиморф! - выдавил из себя сетевик, поводя ружьем с одной цели на другую.
     -Саша... Александр, послушай меня... - рассудительно начал первый Красноцветов.
     -Нет, не слушай его! - тут же крикнул второй, нелепо взмахивая руками, - это же тварь! Не слушай ее!
     -Правильно, - сказал первый, - не слушай эту тварь. Она пришла по наши души и любой хитростью постарается доказать тебе, что она и есть настоящий Алексей Красноцветов. Но Саша, слушай сердце. Я - настоящий! Ты что, не чувствуешь?
     -Н...нет, - вымолвил Ткачев, нервно, - Не чувствую. Червь... Тварь, тебе лучше сразу признаться, а не то...
     -Не то что? - спросил первый Красноцветов.
     -Я не знаю!! - крикнул сетевик, - но Червь отсюда живым не уйдет.
     -Что ты хочешь сказать?! - дрогнувшим голосом спросил второй собачник, - ты будешь стрелять в меня?
     -Убей же его, Саня! - выкрикнул между тем первый, - он пытается заговорить тебя, сыграть на жалости. Ну же! Я бежал от него, чтобы предупредить тебя! Я не успел... Но это он, я уверяю тебя, он! Это Тварь, Червь, сладкоголосая дрянь!!!
     -Не слушай его! - завопил второй, - не надо!
     -ЗАТКНИТЕСЬ ОБА!!! - заорал Ткачев изо всех сил. Гости заткнулись и испытующе уставились на Александра - одинаковые, как пара мишеней в тире.
     -Попробуем от противного, - сказал сетевик, облизнув пересохши губы, и, кивнув на второго, крикнул, - эй ты, как звали твою собаку?
     -Ее звали Альма, Саша, - со вздохом сказал тот.
     -У нее был палевый окрас, и мы с ней брали замок Мясника... - вставил первый.
     -Она дралась с Бульдозером во дворе... - произнес второй.
     -Она исчезла, когда все началось... - высказался первый, - ну, ты доволен?
     -Это тупик, Саша, - устало опустив руки с карабином, сказал Красноцветов номер два, - он же тварь. А тварь - единственная из всех, кто знает о нас все.
     -Судя по всему, принимая мой облик, Червь скопировал и всю мою память, - заметил первый, - так ты ничего не добьешься. Тварь поймала нас, Александр...
     Сетевик почувствовал, как глаза наполняются слезами бессилия. Два одинаковых Красноцветова виновато стояли перед ним, и лишь один из них был настоящим, живым Алексеем Сергеевичем, без которого - он чувствовал - уже ничего не получится, и идти к Ящику будет не зачем. А Тварь... Тварь, наверное, сейчас ухмыляется про себя, храня на лице неподвижную чужую маску. Прицел карабина прыгал с одной фигуры на другую и казалось, что у охотника двоится в глазах.
     -Извини меня, Саша, извини, что так получилось, - сокрушенно сказал пришедший вторым Красноцветов.
     -Что мне делать?! - крикнул Ткачев, обращаясь одновременно к обоим, - Что?! Ну?!
     -Я не знаю... - произнес второй Алексей Сергеевич, - Но, боюсь - тебе придется сделать выбор.
     -...И сделать его довольно скоро, - добавил первый, - мы не сможем стоять так всю ночь. Тварь может напасть, пока ты целишься в меня.
     Ткачев сжал зубы. Сельва вокруг замерла - гулкая тишина пропитала массивные уродливые конструкции. Кабели не шатались под ветром, ночные создание собрались на границе джанклей и смотрели - множество безмолвных зрителей с выпуклыми, поблескивающими глазами. Сетевик заметил, что лунный свет падает теперь совсем отвесно, освещая немую сцену, наподобие мощного софита. Тени съежились и стремились спрятаться под ногами хозяев. Наступала полночь.
     Красноцветов и Тварь, Тварь и Красноцветов, Тварь, Тварь, Красноцветов, Тварь. Кто из них кто?
     Лучи небесного прожектора падали отвесно сверху, разделяясь на три четких луча, в которых стояли Красноцветов один, Красноцветов два и Александр Ткачев. Невидимые зрители напряженно следили за развязкой. Сетевик ощутил их внимание - тупая и жадная до зрелищ толпа напряглась, готовясь испустить дружный вздох удовлетворения-разочарования. Мир, как никогда раньше, казался фальшивым.
     -Безвыходное положение, да, Сань? - хорошо поставленным голосом провозгласил первый Красноцветов, - но безвыходных положений не бывает. Тварь знает, что так или иначе, но живой ей не уйти. Даже если ты убьешь меня, следом все равно убьешь ее. Во всяком случае здесь.
     -Что он мелет? Тварь нельзя убить... - крикнул второй собачник, - тварь нельзя убить...
     -Тварь призналась сама, - сказал первый, - видишь? Но она боится нас, несмотря на всю свою неуязвимость. Но выход есть, Саша. Мы можем дать ей уйти. Отступиться. Слышишь, тварь, мы можем дать тебе уйти, как насчет этого...
     -Я не собираюсь давать ей уйти!! - взвизгнул Ткачев, дернув карабином, - молчите... Молчите оба, мне надо подумать!
     Они замолкли. Одинаковые. Даже выражения на лицах - тоскливая усталость. Ткачев тяжело дышал. Способ определить кто есть кто - только один - взять и выстрелить в ближайшего Красноцветова и посмотреть на результат. Шансов - пятьдесят на пятьдесят. С другой стороны - Червю можно дать уйти. Но тогда... тогда Анна останется в клетке. Его Анна останется в клетке! Однако Красноцветов... если это все же будет он, что тогда? Их станет шестеро. Собачник вел их всю дорогу - только он, да еще пожалуй, Поляков был для них объединяющим звеном. Нет, нельзя, нельзя допустить! Ствол ружья дернулся в сторону одного, потом другого. Оба синхронно вздрогнули, что привело Ткачева в состояния тихой ярости.
     -Ненавижу... - тоскливо произнес он, дрожащим пальцем елозя по спусковому крючку, - сволочи... за что вы меня так? За что? Я счас с ума сойду. Съеду с катушек... червь, я тебя все равно не отпущу...
     -Александр! - резко выкрикнул второй Красноцветов, - соберись! Соберись же!
     -Молчите... - слезы уже лились по щекам Александра. В голове промелькнула холодная отстраненная мысль, что он становится законченным истериком. Ткачев хрипло усмехнулся и твердо нацелил карабин на второго Красноцветова - тот вроде бы держался поспокойней, и это казалось подозрительным. Очень хотелось закрыть глаза, но делать этого было нельзя.
     -Ну, хорошо! Давайте рассмотрим еще одно предложение... - сказал первый Красноцветов, поднимая руки в умиротворяющем жесте. Договорить он уже не успел, потому, что второй Красноцветов без всякого перехода сделал нечто совершенно невероятное - крикнул "лови" и швырнул в двойника своим карабином.
     Это было настолько дико, что Александр застыл с раскрытым ртом, так и не нажав курка. Первый собачник дергано обернулся с выражением крайнего изумления на лице и ловко поймал карабин левой рукой.
     -Что за... - начал он, и тут на полированном древке оружия с отчетливым резким зумом вспыхнул красный сигнал. Потрясенное сознание Александра Ткачева все еще пыталось переварить увиденное, а руки уже сами твердо направили ружье в живот первому Красноцветову и нажали на спуск. Карабин сухо и отрывисто протарахтел, выплевывая очередь из десяти патронов калибра 7.62. Джанкли резко вздохнули. Красноцветов попятился - рубашка на животе превратилась в кровавое сито, из которого торчали обрывки ткани. Он не падал. Напротив - он пошел в атаку. Где-то на границе сознания второй Красноцветов дико завопил: "Червь", а сетевик со странным чувством холодной радости успел высадить остаток обоймы в надвигающуюся на него бледную слизистую тушу, от которой уже не осталось никакого подобия человека, а потом истекающий белой дрянью в трех десятках мест Белый Червь в последнем конвульсивном движении дотянулся до Александра Ткачева.
     Софит погас резко, словно кто-то выключил свет. Мизансцена завершилась. Джанкли не аплодировали, но это не значит, что им не понравилось - просто у большинства населявших их существ не было рук.
     Появление бывшего ведущего бухгалтера Алексея Красноцветова из темнины леса с принцессой в одной руке и бездыханным телом Александра Ткачева в другой было встречено в племени бурными овациями. Сам Великий Вождь почтил их своим присутствием, троекратно облобызал удачливого воина и, не сходя с места, вручил ему орден красного пламени и кирзу героя. Принцесса совершенно не пострадала, но после суточного пребывания в коллекторе могла теперь именоваться разве что третьей вечерней свежестью, да и то в полутьме. Выразить свою радость по поводу чудесного спасения она не могла, потому что после паров этилированного бензина вот уже третий час переживала небольшую, но красочную галлюцинацию в южноиспанском стиле. Сетевик пребывал без сознания. Без промедления выпущенная из клетки Анна с воем бросилась к нему, по пути наградив Великого Вождя ненавидящим взглядом, словно в том вдруг проступили черты Твари, и принялась нахлестывать Ткачева по щекам, причитая:
     -Да очнись, же, Саша, очнись!!! Ты обещал, слышишь?! Обещал мне...
     -Очнется, куда он денется... - усмехнулся Красноцветов, передавая Великому Вождю карабин, - червь его придавил малость, но силы у твари были уже не те. - Он обернулся к племени и крикнул, - убит ваш Червь! Нету его...
     Цепь босоногих воинов племени Чук-хе на миг утратила свою обыкновенную мрачность и троекратно салютовала в воздух деталями точных приборов. Анна подняла на Красноцветова сияющие глаза:
     -Он ведь из-за меня пошел! Из-за меня!
     -Я знаю, - кисло сказал Красноцветов, - он, похоже, и выбрал тебя. Чудом уцелели.
     Сетевик пришел в себя лишь день спустя, когда в племенных мастерских уже вовсю стучали зубила - сноровистые руки туземцев вытачивали из бронзового дерева статуи героев-победителей. Их лица - задумчивые и величественные одновременно - уже были готовы, а сильные мускулистые тела еще ожидали своей очереди. Встать статуи должны были по правую и левую руку Чук-хе, а сделанная из использованной резиновой шины туша червя навсегда уляжется у них под ногами - для ежегодного ритуала оплевывания и загрязнения.
     О случившемся Алексей Красноцветов и Ткачев никогда больше не говорили. Только в тот, первый же, вечер, когда Александр наблюдал, как оранжевое, раздутое, солнце скребет по верхушкам лесов на той стороне реки и не мог никак поверить в спасение, собачник спросил:
     -В тот момент... у коллектора... Ты бы рискнул выстрелить?
     -Да, наверное... - сказал, после паузы, сетевик, - Раньше бы, наверное - нет. Но теперь... мне теперь есть что терять, помимо себя самого.
     Красноцветов кивнул и вышел из хижины - его ждал Великий Вождь. Собачник так и не рассказал никому из соседей, каким образом он тащил сразу два сопротивлявшихся тела долгие километры по кишащим ядовитой гадостью джанклям, как останавливался и грозил звездам, луне и ночной сельве кулаком, обещая отыскать эту сволочь режиссера и сделать из него Белого Червя. От пережитого остался лишь сорванный голос, да сломанные ногти на обеих руках, но и то и другое прошло, и через некоторое время бесследно исчезло.
     Три дня спустя, по узкой звериной тропе прошествовал небольшой отряд из семерых соседей, Юпиэса, великого Вождя, десятерых босоногих воинов элитной стражи и Ван-Доорна, который купил себе свободу, заложив всех нелегальных импортеров собачьих унт на севере. Прошествовал и остановился перед небольшой низиной, где сельва ненадолго распахивала свои удушающие аммиачным запахом объятия над крохотной полукруглой полянкой. На дне овражка громоздился изломанный асфальт со следами дорожной разметки. Впереди, чуть дальше, лесные вьющиеся кабели густо оплели некое сооружение, казавшееся угрюмой одинокой скалой, но ею не являющееся.
     Увидев сие зрелище, Константин Поляков криво ухмыльнулся. О да, все слишком знакомо.
     -Это Золотой Ящик, - торжественно молвил через переводчика Великий Вождь, - сюда уходят души людей Чук-хе, чтобы вернулись обратно озаренные Великой идеей и в новых белоснежных унтах.
     При ближайшем рассмотрении скала оказалась древним строением из красного кирпича - когда-то оштукатуренным в веселый желтый цвет, но ныне желтизна поблекла, уступив место всепоглощающему серому. Совместными усилиями пришедшие очистили от вьющегося хай-тека дверной проем - дверь была массивная, каменная. Чуть отступив назад, Поляков уважительно присвистнул - грубые борозды на древнем монолите складывались в искусное изображение гигантского копира, вымершего еще в древние эпохи. Зверь стоял на задних лапах. В глаза рельефа были вправлены технические рубины, которые остро и ярко блеснули, стоило свету, впервые за многие века, пасть на тело древнего камня.
     -Он кажется очень старым! - воскликнул Поляков, - сколько же он тут стоит?
     -С предначальных эпох, - охотно пояснил Великий Вождь, - это наследие народа, жившего еще в доцивилизованную эру. Мы называем это время Донашим. Донаший Эон - смутное время, о нем много кривотолков, и почти ничего нельзя сказать точно. Единственное, что мы знаем, так это то, что именно в те времена происходили грандиозные битвы богов и героев за передел собственности. Некоторые из наших докторов наук утверждают, что именно вот этот рельеф и есть истинное изображение Чока, не искаженное поздними толкованиями. В пользу этого довода говорит его пасть, которая и сейчас, по прошествии бесчисленных веков, принимает все, что в нее положишь, лишь бы это подходило по формату.
     -Нет сомнений, что это замок, - произнес Красноцветов, - пасть копира - замочная скважина. И механизм все еще работает!
     -Донаши умели делать вещи, - сказал Вождь, - видите ли, они верили, что их эпоха будет длиться вечно. Возможно, они почитали себя бессмертными, а может быть - и были ими. Так или иначе, но они старались строить свои механизмы так, чтобы многие века спустя они еще функционировали. Смиренные последователи Чук-хе стараются следовать им в этом начинании, но увы, наши собственные изделия недолговечны, и нам приходится закупать все у прогнившей империи. Возможно, мы просто еще не достигли просветления.
     Красноцветов кивнул, и осторожно освободил от кабелей часть стены справа от двери. Ярко блеснул свет - под ползучей растительностью обнаружилась яркая позолоченная пластина, с темными, глубоко выгравированными буквами. Собачник всмотрелся, а потом отступил назад и, хлопнув в ладоши, от души рассмеялся.
     -Золотой Ящик! Ну, конечно же!
     Надпись на пластине гласила: "НИИ ДРАГОЦЕННЫХ МЕТАЛЛОВ АКАДЕМИИ РАН СССР. Вход по пропускам. "
     -Никто не знает, что означает эта надпись, - произнес Великий Вождь уважительно, - некоторые полагают, что это и есть истинное имя бога Чук-хе... Но так или иначе - мы не можем попасть внутрь. Чего мы только не просовывали в пасть копиру - листовки, акции, рекламные брошюры по собаководству, прайс-листы, техническую документацию на пятидесяти страницах, письма солдат своим девушкам, медицинские заключения, репродукции известных картин и даже банкноты! Через некоторое все возвращается обратно с пометкой "Адресата не существует. Письмо будет возвращено отправителю". Система не дает сбоев. Судя по всему, обитающий внутри дух не берет взяток даже имперскими ассигнациями, что, безусловно, указывает на его принадлежность к высшим силам. А его уверения о несуществовании адресата породили множество псевдо - философских теорий о том, что окружающий мир и все, кто его населяет - есть иллюзия. Эдакий сон, снящийся кому-то еще. Сонлипсизм - эта теория называется. Ее основатели давно отправились на товарищеский суд к Чук-хе, дабы выяснить как там на самом деле, но их последователи периодически всплывают в нашем племени.
     За спиной Вождя соседи быстро переглянулись. Поляков осторожно вынул письмо из-за пазухи и произнес:
     -Вы просто писали неправильный адрес.
     Все обернулись на него и синхронно шагнули в стороны. По этому живому туннелю Константин Поляков прошествовал, держа в обеих руках свой конверт - письмо, которое волею судьбы, пройдя через столько превращений, вновь оказалось у него. Почтальону казалось это чудом, и сейчас, стоя перед Ящиком, он вспоминал тот день, когда увидел послание первый раз - шумный предновогодний день, и Поляков не сумел выполнить свой долг. Ему дали вторую попытку, но какой же ценой он вновь получил этот безобидный с виду конверт - белый, синие штемпели, фиолетовый почерк. Коллективное послание. Да, его собственное послание. Самому себе от самого себя. Константин вздохнул - он чувствовал себя старым и разбитым, усталым путником после долгого-долгого пути. Пути длиною в жизнь. Может быть - так чувствует себя бандероль, восемьдесят лет пролежавшая в горах, но в конце концов дошедшая до адресата? Письмо в руках, как спасательный круг.
     Сжав зубы, он одним движением поместил конверт в пасть копиру. Отчетливо щелкнуло, и алый огонь в глазах химеры сначала притух, а потом вспыхнул зеленым. Дверь со скрежетом начала отодвигаться, и внутрь здания с резким змеиным шиком ворвался воздух. Ошеломленные босоногие воины попадали на колени, и даже сам Великий Вождь выглядел ошеломленно. Поляков обернулся к своим и приглашающе махнул рукой - идемте, мол, и двинулся в темноту.
     Соседи потянулись за ним, один за другим, они исчезали в недрах Ящика, и лишь идущий последним Ткачев на миг оглянулся и увидел, как с нежно алеющей, восточной части утреннего небосклона со вселенским треском отрывается кусок грубого разрисованного холста, обнажая унылую бетонную стену. Мир становился тесен. С неуместным громоподобным пафосом дверь в Ящик захлопнулась.

Арена.

     Они стояли на арене - широком пустом кольце, посыпанном мелким техническим песочком - слишком чистым и одноцветным, чтобы быть настоящим. Вокруг арены громоздились некие циклопические конструкции - смесь Колизея и самого дорогого японского стадиона - впрочем, намеченные столько условно и грубо, что казались примитивными декорациями, как оно, собственно, и было. В южном ярко-синем небе светило жаркое солнце да описывали круги два гиппогрифа, на такой высоте кажущиеся едва видимыми точками.
     Трибуны были пусты, а в дальней части арены имелась дверь - единственное, что абсолютно не вписывалось в антураж арены - вызывающе сирая и убогая, обшитая дешевым пурпурным дерматином. Кособоко прикрученный номер - наследник советской стандартизации - был, впрочем не совсем прост. На гладкой поверхности номерка была выписана цифра ноль. Нулевой этаж. Ground zero.
     Было здесь тихо и покойно, как только может быть покойно на морском дне, в самой глубокой точке исполинского водоворота - или в центре убийственного циклона. Там, за переделами арены ярился и завывал хаос, выдавая на гора ворохи причудливых видений и химер, там семеро пришедших людей были в центре внимания. Здесь же, за сценой, царили тишь и покой. По крайней мере до поры.
     Соседи оглядывались. Они находились в центре арены, а позади них не было и намека на дверь - лишь схематично прорисованные трибуны. Великий Вождь, Юпиэс, Ван-Доорн и десятка охраны бесследно исчезли. Вернее сказать - их никогда и не существовало. Лишенные болельщиков ряды трибун лишь подтверждали это. Соседи потерянно переглядывались, моргали, словно только что очнулись от тяжелого полуденного сна.
     -Арена... - сказал, наконец, Алексей Красноцветов, щуря глаза от яркого солнца, - что ж, я ожидал нечто подобное... - он повернулся к остальным, - Поздравляю, соседи дорогие, мы все же дошли до самого дна. Это точка ноль - точка отсчета. Мы прорвались к истокам.
     -И что теперь? - вяло спросил Поляков. Он заметил, что письмо вновь лежит здесь, частично зарывшись в песок. Почтальон нагнулся и поднял его - странно, но пройдя сквозь оставшуюся незнамо где щель почтового ящика, конверт стал слабо светиться жемчужно-голубоватым светом, отлично видимым, несмотря на царящий вокруг полдень. Константин поднес письмо к глазами, любуясь отблеском, а потом нежно прижал к груди.
     -Теперь мы будем ждать, - сказал Красноцветов, - думаю, к нам выйдут. На вашем месте я бы порадовался - в конце концов мы совершили то, чего не было в сценарии. Мы собрались вместе, мы прошли сквозь полное безумие, мы здесь - у самого логова Твари. И я бы не сказал, чтобы этот путь дался нам легко.
     -Не то слово! - усмехнулся Ткачев, - этот путь до племени... Я думаю, мы все временно сошли с ума - полное погружение. Страшно, под конец мне стало казаться, что я теряю себя. Эта бездна под ногами, к тому же мне почему все время казалось, что я - гражданин империи. Я пытался себя убедить в обратном, но логика пасовала.
     -Мы ведь могли там остаться, - добавил Валера, - вы что, не почувствовали? Затянуло бы, и все дела...
     -Так или иначе - мы здесь, - произнес Алексей Сергеевич, поднимая руку, - Живы, в более или менее здравом рассудке, что иначе, как чудом, считать трудно. Вот за этой дверью прячутся те, кто все это затеял. Они наверняка боятся нас, но отступать им некуда, а значит - они будут сопротивляться до последнего. Сплотитесь! Саша, вспомни Червя! Костя - держи свое письмо при себе, не выпускай его из рук. Я не знаю, что будет дальше, но если они нас одолеют, значит - все было зря! Все, что случилось - зря были Мясник и Бутчер, Тварь, демон, Каннабис, каннибал и Жаббервох. Зря убили Павлика, зря был съеден Чук и изуродован Волчок, напрасно травили Арсеникума, были бессмысленны гонки и эстафеты, наши нервы, болезни, наш страх. Я просто хочу, чтобы это вы усвоили. Помните - нам идти тоже некуда. Только туда, за эту дверь!
     -Странно, - сказал Андрей Якутин, - я совсем не боюсь...
     -И я, - произнес Ткачев, - мы долго гонялись за Тварью. Теперь мы здесь. Мы настигли ее. Я снова думаю свободно. Я - это я и никто другой! Проклятье, да я счастлив!
     Они улыбались, пожимая друг другу руки, похлопывая по спинам, учтиво кивая. Мы здесь. Мы дошли. Лица окружавших людей казались родными и близкими. И сам факт, что они вот так, просто, стоят все вместе посередине пустой спокойной арены, наполнял их непонятным ликованием, от которого хотелось пуститься в пляс. Больше не надо были играть в прятки. Вообще не надо было играть.
     -Эй ты, там! - весело крикнул Красноцветов, поворачиваясь к дальнему краю арены, - Выходи, что ли! Хватит скрываться за дверью от человеческого общества!! Гости пришли!
     За дверью зашебаршилось, заскреблось словно в смятении, а потом пурпурная створка, скрипнув, открылась, и на желтый песок арены вышла Альма. Она была точно такая же, как обычно, только ростом увеличилась, став размером с доброго теленка - явно чересчур крупный размер для немецкой овчарки. Она уселась на краю арены, уставив на Красноцветова внимательный взгляд умных медовых глаз. Ярко-красный язык свешивался из пасти, шею собаки охватывал кожаный ошейник. Альма тряхнула головой:
     -Ну что, хозяин, - мелодичным голосом легко произнесла она, - Что же ты встал? Где моя миска? Где моя ласка? Ты что, забыл обо мне? О ком ты должен заботиться? Ведь тебе это было так необходимо! Это наполняло твою жизнь смыслом, хозяин.
     Красноцветов пошел вперед. Поляков предостерегающе крикнул:
     -Не ходи! - но собачник даже не отреагировал.
     Алексей Красноцветов сделал десять шагов и остановился перед свой собакой. Та смотрела на него сверху вниз. По сравнению с Альмой ее бывший хозяин казался совсем незначительным.
     -Альма... - ласково сказал Алексей Сергеевич, без всякого страха протягивая руку и чуть касаясь шерсти, - я не забыл. Конечно, нет! Просто, побыв здесь некоторое время... - он легонько погладил морду псины, потрепал густую шерсть на мощной шее, - я понял одну вещь. Кажется - я плохой воспитатель, Альма. Отвратительный... Да, я старался, честно, но я не могу и не хочу больше делать то, к чему не имею способностей.
     -Послушай... - сказал собака, - все еще можно исправить. Вспомни наши прогулки, наши революционные идеи - ты был с нами. Ты знаешь, как ведут себя животные, с которыми плохо обращаются? Они нападают на хозяев! Они могут даже съесть их!!!
     -Да, я знаю, - со вздохом сказал Красноцветов, а потом его рука легко скользнула к ошейнику и, щелкнув застежкой, резким движением содрала его, - И именно поэтому я отпускаю тебя. Ты отныне свободна от попечения. Свободна от меня, своего непутевого воспитателя. Мне уже не нужны воспитанники! Беги, Альма!! - крикнул он и резко стегнул ошейником животное по крупу.
     Альма взвилась с хриплым ревом, ее зубы клацнули совсем рядом с Красноцветовым, но тот увернулся и поспешно отступил в сторону, по прежнему держа перед собой ошейник. Животное дернулось, но вместо того, чтобы прыгнуть на бывшего хозяина, нелепо крутнулось, а в следующую секунду то, что появилось на месте Альмы, холодно уставилось на Александра Ткачева.
     Это был человек, но невообразимо уродливый. Его кожа была мертвенно серебристого цвета, с разветвленной системой тонких имплантов, по которым пробегали блеклые вспышки. Его живот отвратительно раздувался, плавно переходя в плоский экран монитора. Бледное лицо с прозрачными глазами, однако, было знакомо - перед сетевиком стоял, безусловно, Кусака, чудовищно скрещенный с рыжим Васей Рябушевым. Бледные губы весело, хотя и несколько безумно, улыбались.
     -Привет, Паромщик, - сказал человек-терминал, - Вот и встретились. Не ждал старых гостей, да? Ну да ничего... Я хочу помочь тебе. Ты же запутался, так ведь? Что ты стоишь среди ЭТИХ? Иди сюда - люди в сущности злы, а мир жесток. Не так ли?
     Ткачев кивнул и подошел ближе. Он был спокоен, даже расслаблен.
     -Тут у нас совершаются чудеса. Ты уже заметил? - продолжил человек-терминал с улыбкой, - мы можем забрать тебя отсюда. Устроить такой мир, где у тебя все будет хорошо, просто замечательно! Иллюзия, но вся наша жизнь иллюзия - иллюзия счастья, иллюзия взаимности, иллюзия надежд? Ну, как тебе такое предложение. Учти, мы действительно это можем! Тварь все равно убьет тебя, а так ты выживешь! Ну же, отступись... Что делают умные люди, когда понимают, что не могут справиться? Они отступают! Пусть даже в себя! Ну?
     -Я вас понял, крушители моих надежд, - сказал Александр с легкой улыбкой, - вот только вы привираете. Счастье иллюзорно, надежды иллюзорны, а вот в бедах реальная жизнь всегда правдива. Она одна никогда не врет.
     Человекообразный терминал дернулся, кулаки сжались, лицо безобразно искривилось:
     -Опомнись! - заорал он, - мы же предлагаем тебе самое главное - забвение!!! Ты забудешь это все! Нирвана! Ты что, забыл? Счастье - это стакан водки и процессор седьмого поколения!!! Да, жизнь жестока, но ты-то можешь от нее убежать, глупец!!!
     Александр покачал головой:
     -Извините, ребята, - сказал он, - я, кажется, стал приверженцем традиционных ценностей, - и он резко, с места ударил ногой прямо в центре уродливого живота-монитора. Экран с грохотом лопнул, разбрызгивая алые искры, человек-экран согнулся, держась руками за живот, а когда распрямился, это уже был Волчок. И одновременно Чук - то самое существо, что страдало на чердаке подъезда номер четыре.
     -Валера... - слабо протянул Чук-Волчок, покачиваясь и болезненно вздрагивая, - Посмотри, до чего ты меня довел. Смотри, в кого я превратился... В какую жалкую развалину! Это ведь ты виноват, Валера! Я был твоим единственным другом - единственным существом, которое нуждалось в тебе. Ты предатель... исковеркал мне жизнь, пусть тебя заест совесть за это. Пусть она не даст тебе спать ночами! Запомни мое лицо, Валерий Золотников, запомни на всю свою бессмысленную теперь жизнь, - черные слезящиеся глазки химеры смотрели на Валеру со строгим сочувствием столетнего призрака.
     Валерий Валерьянович Золотников сделал нечто странное в данной ситуации - он пожал плечами.
     -Знаешь, Чук, комплекс вины - это немного не то, в чем я сейчас нуждаюсь. И потом... ведь тебя уже давно нет. Тебя съели, и виноват в этом не я и даже не этот шизофреник Волчок. Тебя съела Тварь, доступ к которой ты сейчас закрываешь. Простите, Чук и Волчок, но время ложной жалости прошло, а я больше не нуждаюсь в суррогатах!! - и он жестоко ударил болезненную тварь в грудь, отчего та повалилась на песок, нелепо дрыгаясь.
     В стане соседей это приветствовали несколькими возгласами, а к месту схватки уже бежал Поляков.
     И вправду - с песка поднялся уже демон - крупный, с огненно красной, словно окрашенной фуксином, кожей, одетый в потертый комбинезон мусорщика и в древнюю фуражку почтальона. На боку у демона красовалась сумка из кожзаменителя, которую Константин тотчас же узнал. Демон хмуро смотрел на Полякова.
     -Костя, тебя уволили... - сказал он с неприязнью, - ты больше не курьер и не почтальон. Ты не выполнил свою работу - не доставил письмо по адресу. Ты забыл о своем долге!
     -Мне помешали... - сказал Поляков.
     -Не важно, - помотал головой демон, - Это была твоя любимая работа, и те ее потерял, а вместе с ней и людское доверие. Ты теперь никогда не сможешь смотреть на людей так, как раньше, не почувствуешь себя полезным. Тебя ждет страшная жизнь! Страшная... Но так или иначе, у тебя теперь нет права переносить письма - поэтому отдай свой конверт мне. Я донесу его до адресата, и тем самым исправлю твою ошибку.
     -Предпочитаю свою работу делать сам, - сказал Константин, - У меня теперь есть свой долг, и я его выполню, даже если мне потребуется сокрушить тебя.
     -Долг - это только слова!! - зашипел демон, - кроме того, ты находишься в заблуждении. Страшном заблуждении! Ведь ты потерял письмо - оно покинуло тебя и исчезло в мусорном контейнере! Но я могу исправить это положение - вот оно, - и демон, запустив руку в свою сумку извлек на свет точно такой же конверт как у Полякова. Одновременно с этим вид демона стал изменяться - на голове возникла шляпа, в когтистых руках - аккуратный портфель из крокодиловой кожи. На бычьей шеи болтался галстук в синюю полоску.
     -Мы ведь сможем все исправить, не так ли, молодой человек? - с хитрецой молвил демон, - Надо только доложить, дожать и обсудить! Пойдемте со мной, и мы решим эту маленькую проблемку. Ваше письмо рассмотрят компетентные... эээ... специалисты, и всю будет хорошо... у вас, да чтобы не получилось, а я буду ходатайствовать в меру моих скромных сил... Ну же, Костя, вы же у нас выдающийся сотрудник. Настоящий герой.
     Поляков вынул свое письмо - оно все так же чуть светилось - казалось бумага наполненная молочным светом, и покачал головой:
     -Я ведь выполнил свой долг. Письмо - оно вот, со мной. И я его не терял, просто потому, что в ту декабрьскую ночь его у меня просто не было! Оно не лежало перед подъездом. А герои... знаете, я уже был героем. И мне не понравилось! - резко присев, Константин зачерпнул песка с глади арены и швырнул его (так похожие на пыль!) в сочувственно-огненные глаза демона.
     Создание оглушительно завыло, пытаясь протереть запорошенные глазницы, а когда это все же удалось, на мир глянули блекло-голубые глаза Сени Гребешкова. Он все еще был в бинтах, но лицо вновь стало живым и более или менее полнокровным.
     -Максим, иди сюда!!! - заревел он требовательно, - я тебе даю последний шанс, засранец малолетний! Ты кем себя возомнил, чмо? Думаешь, такой умный, обскакал меня раз и выиграл войну? Да я тебя поломаю... Ты забыл мельницу? Если ты сейчас не подойдешь к мне, то я к тебе подойду, и тогда мельница тебе покажется развлечением.
     Максим подошел. Он старался не смотреть в глаза Сене.
     -Ты шибко умный, да?! - заорал на него Гребешков - думал мой бизнес подорвать, магнат хренов?! Ум, мол, побеждает силу. А вот что ты сделаешь сейчас? Вот так, стоя передо мной, а?
     -Когда ум побеждает силу - это почти всегда бывает подлость, - сказал Максим Крохин, - Но ты, Сеня, давно не силен. Ты слабак! Ты прогнил изнутри, Гребешков!!! - и он со всей силы ударил прямым правым в нависшую над ним массивную харю Арсентия. Казавшееся когда-то несокрушимым лицо Сени Гребешкова лопнуло под ударом с отрывистым сухим хрустом, словно под колеса машины попал грецкий орех. Из разломившегося черепа хлынул сухой, пахнущий корицей, песок.
     Без звука мумия осела на землю арены, задергалась там в пыли, а потом на ноги нетвердо встал человек. Андрей Якутин вздрогнул. Пашка жалобно и заискивающе улыбнулся ему, а следующую секунду на пленника уставились холодные глаза каннибала, смотрящие с круглого невыразительного лица второго пилота. Одет он был в летный комбинезон с улыбающейся коровой на груди, а сверху накинул полувоенный френч.
     -Зачем ты сбежал из клетки? - спросил пилот-каннибал, - ты не подумал, что именно она спасала тебя?
     -Думал, - согласился Якутин, подходя ближе, - я носил ее с собой, и она позволяла мне жить, не думая о будущем.
     -Так что же случилось? - участливо спросил каннибал, - ты сломал ее. Что те сделаешь среди этого быдла? - он махнул рукой в сторону, - они ведь не ровня тебе. Нет! Ты же лучше их, и прекрасно это знаешь! Так зачем же опускаться, втаптывать себя в грязь?! Ты уже извини, но, приковав тебя к батарее, мы невольно оказали тебе услугу, хотя это и не входило в наши планы.
     -Не извиняйся, - качнул головой Якутин, - не вы посадили меня в клетку. Я сам себя в нее посадил, чтобы отгородиться от остальных. Моя броня всегда была со мной, и я не чувствовал ее тяжести. Мне было легко. Но вот летать я не мог. Спасибо вам всем, пытаясь помешать - вы и вправду помогли мне. Я все таки полетел. Я перепрыгнул Луну.
     Другие глаза теперь смотрели на Андрея - усталые, покрасневшие, его собственные, а на лицо падала перекрещенная тень от решетки. И Андрей Якутин ударил по этим ненавистным прутьям, круша и ломая их. С воем создание схватилось за лицо, и через пальцы проступила алая кровь. Но лишь на мгновение. Фигура врага раздалась, огрузнела, пальцы укоротились и обзавелись золотыми перстнями и холеным маникюром.
     Кошмарный андрогин, состоящий одновременно из матери Анны Воронцовой, друга семьи Николая Петровича и Жаббервоха, сочувственно улыбался. Метаморфозы происходили с врагом стремительно, глаз не успевал заметить момент изменения.
     -Аня... - слабо вымолвила мать, - посмотри на меня, дочка. Посмотри на свою маму. Что ты видишь перед собой?
     -Я вижу того, кто стоит на моем пути, - сказал Анна, делая два шага вперед.
     -Что ты, доча, опомнись! Приди в себя! То, что ты видишь вокруг, это иллюзия - ты не думала об этом? Ты находишься в помрачении - тебе все это кажется! Ты совсем ушла в себя! Я так боялась, что это случится! Ты закончила так же, как твой отец - полностью сошла с ума! Стала безумной!
     Анна заколебалась. Такая мысль приходила ей в голову и не раз.
     -Не верь всему, что вокруг тебя! - продолжало вещать создание, - Этого не существует, это сложная галлюцинация. Подойди же ко мне, не дичись. Мы вызовем врачей, и они выведут тебя из этого психоза. Все будет хорошо! Подумай о будущем! Обо мне подумай!
     Глядя широко открытыми глазами на говорящего, Анна сделала еще один шаг. Андрогин улыбался - ласковой улыбкой работника учреждения для трудных подростков.
     -Не существует? - спросила Анна тихо, - не настоящее?
     -Мы вернем тебя на землю, - пропело создание, протягивая холеные руки, - материнская любовь, она навсегда...
     -Анна! - резко крикнул Ткачев и она обернулась, растерянно заморгав, словно смотрела на яркий свет.
     -Но ведь всего этого не существует, - сказал Анна Воронцова сетевику, - он не врет!
     -Он говорит полуправду, - сказал Александр, - это еще хуже, чем ложь. Ты существуешь, Аня. Я существую. Они все - он кивнул в сторону соседей, - а вот эта дрянь, - нет!
     Анна повернулась к матери. Маленькие глазки андрогина хитро поблескивали. Голубая радужка, черный зрачок, а внутри... внутри ощущалась все та же пустота. Такая знакомая! Глазницы окон, портрет...
     -Ты врешь! - крикнула Анна, - ты, тварь, прикрывшаяся лицом моей матери! Я не безумна, я более нормальна, чем когда либо! Это все ты! Ты, пыталась свести меня с ума! Врачей не будет, слышишь, и я выйду отсюда сама, потому, что я так хочу! Я сама решу, что буду делать! Я действительно королева, слышишь! Королева самой себя!!
     И она от души залепила отвратительному существу жгучую пощечину. Не слишком сильный, этот удар, однако, оказал разительное воздействие. Существо отбросило метров на пять, к краю арены, где оно, кувыркаясь, пробороздило песок, вздымая крошечную песчаную бурю, и застыло. До соседей донеслись тонкие стоны.
     Шатаясь и подвывая с покрытия Арены кое-как вставала кособокая фигурка в нелепой яркой одежде, которая, впрочем, была изодрана до состояния лохмотьев и побурела от крови. Все еще мешая причитания с грязными проклятиями, она побежала прочь, хромая на обе ноги, и, с натугой отворив дверь, исчезла внутри. Ткачев было рванулся следом, но Алексей Сергеевич положил ему руку на плечо:
     -Пусть уходит... Это Клоун, он честно пытался остановить нас. Но ему больше некуда бежать.
     Ткачев кивнул, и соседи, сбившись плотной группой, пересекли арену, остановившись перед закрывшейся дверью. Они чувствовали странное освобождение. Их дао наконец то подошло к завершению.

* * *

     За дверь оказалась сцена - древние пыльные подмостки, ветхие настолько, что не оставалось сомнений - стоит ступить на них, и ты провалишься вниз, в темный, унылый чулан с ошметками декораций и высохшими трупиками насекомых. Было видно, что на сцене уже много лет никто не ставил спектаклей, и даже величественная панорама Земли, что медленно вращалась на месте зрительного зала, не могла, никак не могла улучшить общее убогое впечатление. Пахло пылью и мышиным пометом.
     Взгляды соседей обежали сцену и остановились на трех силуэтах, затерявшихся средь складок изъеденного молью пурпурного бархата. Справа, у самого края сцены, застыл тощий субъект в беловатых нечистых одеждах - точь-в-точь заигравшийся в привидения дистрофик. Лицо его было вымазано белым гримом и выражало крайнюю степень ужаса. Мим нелепо взмахивал руками, словно старался отогнать от себя незваных пришельцев. Отчего-то вид их повергал несчастного в панику.
     Чуть в стороне от него невнятной грудой изгаженной разноцветной ткани застыл Клоун. Этот почти не шевелился, лишь слабенько хныкал и постанывал. Под ним в темное дерево подмосток медленно впитывалась дурнопахнущая лужа.
     А слева - темным, неподвижным изваянием застыл мрачный силуэт в агатовом плаще с капюшоном. Из складок одеяния возникала складная коса на алюминиевом основании, с порядком затупившимся лезвием. Профессиональная принадлежность создания не оставляла сомнений. Отчего-то именно это нелепое существо, похожее не смерть канарейки из известного анекдота, привлекло внимание семерых. Они, не сговариваясь, сделали шаг в его сторону, и тут черный плащ отлетел прочь. Соседи застыли, мим закрыл глаза ладонями, а Клоун с проклятиями стал отползать в сторону зала.
     Из под бугристой черной ткани с грохочущим рыком выползала Тварь. Она выглядела точь-в-точь как черный ротвейлер, но являлась им в той же степени, в какой термоядерный реактор напоминает обычный костер. Это, без сомнения был Бульдозер, но это был и Мясник, и Бутчер, это был Жаббервох, во всей свой неотразимой красе, это были каннибал, Арсеникум и Волчок, Ханурик, мусорщики, карнавальщики, фанаты и бизнесмены, гении высоких технологий, владельцы морских свинок, короли и смерды, собаки, прыгающие через луну копытные, ЦУПы И ЦАПы, полевые мыши, огненные демоны и прочие, прочие, прочие... А вернее всего - это был дом. Черная демоническая тварь, сущностью которой и был дом в нынешнем его виде. Тварь которая была внутри и снаружи здания, и которая держала в лапах клубок их судеб, одновременно властвуя над ним и порожденная им.
     Вскрикнула, отшатываясь Анна - она поняла вдруг, что пыталось прорваться на нее из портрета. Скривился Ткачев, вспоминая терминал, и Красноцветов мотнул головой в тяжком моменте узнавания. Валере почудился призрак съеденного Чука, Максим, вздрогнул, вновь ощутив себя маленьким и незначительным. Десятки и сотни мелких воспоминаний терзали соседей, сливаясь в единый агатовый сгусток - тело твари, что росло с каждым мгновеньем.
     Тварь низко рыкнула - мощный вихрь прошел по сцене, яростно трепля ветхую ткань и сгоняя пыль - и открыла глаза. На людей словно взглянули все до единого пустые окна громадного здания, и одновременно глаза тех, кто так или иначе вставал у них на пути. И несмотря на то, что эти радужные оболочки были разных цветов, взгляд твари был ярко-алым, словно там, внутри черепа демонического пса, кипел расплав.
     Дом, их дом, поселившаяся в нем черная сущность в образе агатового зверя - рос на глазах, раздаваясь во все стороны. Мощный запах перегретого металла, часть портьер вспыхнула и запылала веселеньким рыжим пламенем.
     Могучая, вбирающая в себе все, но вместе с тем загнанная в угол тварь низко взревела, отчего плотно сбившаяся кучка людей попятилась, зажимая руками уши. Мощный, переходящий в инфразвук бас заставил сцену вздрогнуть, заколебались звезды на их тонких серебряных гвоздиках. Вздрогнула и на миг остановила свое вращение земля, пыль и гарь взметнулись столбом. Клоун и мим лежали лицом вниз, изо всех сил вжимаясь в старое дерево. А все массивное строение панельной четырнадцатиэтажки тяжко содрогнулось от верха до основания.
     Жница перестала молчать.
     Чудовище продолжало расти, все больше и больше нависая над крохотной группкой людей. Тварь открывала все новые и новые веки - яркие вспышки глаза зажигались тут и там, и вот это уже действительно был дом - мрачное его отражение - угрюмый стоокий замок, стремящийся уничтожить, раздавить своими полнящимися тьмой стенами.
     Да, они действительно достигли истоков, вот только - вместо чистого бодрящего ключа началом здешних событий послужил бьющий из под земли черный расплавленный вар.
     Ревя так, что закладывало уши, Тварь рванулась вперед, намереваясь единым движением покончить с кучкой посмевших выйти против нее людей. Они в испуге подались назад, а Поляков в нелепом жесте защиты выхватил из-за пазухи письмо. Белый конверт вдруг ослепительно вспыхнул - столь ярко, что стоящие рядом люди поспешили закрыть глаза ладонями. Уже не жемчужное свечение, но яркий, минующий все линии спектра, - всепроникающее фиолетовое сияние. Это было похоже на дуговую сварку, только в тысячу раз ярче. Сцена высветилась, резкие рубленые тени пали во все стороны.
     Тварь ошеломленно взвыла. Алые рубины глаз слепли один за другим. Бешеный напор света остановил продвижение черного пса и отогнал его прочь. Отступая, тварь слишком поздно заметила, что сияние творит с ее плотью. Чернота таяла, не выдерживая интенсивности светового потока, словно чернила бесследно растворялись в бурном потоке обезумевших фотонов. Демонический пес стремительно сдавал в размерах, пласты черноты отваливались от него и, словно стремясь укрыться, текли в сторону, но уходили недалеко и испарялись, подобно попавшим на раскаленную жаровню каплям воды.
     С широко закрытыми глазами Константин Поляков двинулся вперед - он и сам сейчас казался тенью - жалким и ничтожным картонным силуэтом на фоне локального большого взрыва. Пес снова завыл, но на этот раз неуверенно и испуганно. Он пятился вглубь сцены, с каждым шагом все больше уменьшаясь. Вой утратил раскаты, стал свербяще визгливым.
     Шаг, еще шаг и еще - и вот уже на вытертых ногами тысяч актеров стоит Бульдозер - в своем оригинальном размере. Стоит, шатаясь на подгибающихся лапах и дико, затравленно воет, мигая красными пустыми глазницами. Ему было некуда уменьшаться. Поляков подошел к съежившемуся, скулящему псу, казавшемуся жалкой кляксой на огромной и пустой белоснежной скатерти и, источая ослепительный свет, наклонился и подал твари конверт, со словами:
     -Вам пришло письмо, - и добавил, - распишитесь в получении...
     В последнем отчаянном вопле тварь стремительно распалась, словно смытая световым потоком тень. Не осталось ничего - ни пепла, ни клочка черной шерсти. Мигнув, ослепительное свечение погасло, оставляя на сетчатках людей фиолетовые тени. Константин, словно во сне, смотрел на свои пустые руки. Конверт исчез, без сомнения - туда, куда уходит весь свет после выключения электричества. Поляков ошеломленно покачал головой.
     -Все же доставил его по адресу... - произнес он, ни к кому не обращаясь.
     Тишину нарушало только слабое хныканье Клоуна. Соседи смотрели на почтальона. Земля крутилась.
     -И что же теперь? - потерянно спросил Красноцветов.
     -Что теперь?! - яростно крикнул на него из своего угла Клоун, - а вы не знаете?! Все кончено! Тварь мертва! Вы убили ее! Клубок разрублен, так или иначе! Вас больше никто не держит! Уходите отсюда, счастливчики, уходите, оставьте нас!
     -Но вы...
     -Что мы? - крикнул клоун плаксиво, - мы тут ничего не решали. Мы даже не знали, что тварь прячется здесь! Умоляю вас, уйдите, путь свободен, оставьте нас одних в нашем горе! - и он залился рыданиями, стуча кулаками по сцене.
     Воцарилась тишина, прерываемая лишь ненатуральным всхлипываниями клоуна. Кружилась-вертелась земля - красивая, как картинка.
     -Да, уходите, - сказал, вдруг мим, - монстр мертв. Закончены три акта, и вы свободу обрели! Так тщитесь ей распорядиться, чтобы потом не было мучительно больно. Вы понимаете меня?
     -Ну, соседи? - спросил Алексей Сергеевич Красноцветов, - тварь мертва. Ваши планы на будущее?
     -Жить, - сказал Андрей Якутин, - просто жить. Уеду куда-нибудь, посмотрю мир, вольному - воля.
     -Перестану играть людьми, - хмуро сказал Максим Крохин, - это, пожалуй, лучшее, что я смогу сделать в будущем.
     -Уйду с почты, - произнес Поляков, - свое последнее письмо я доставил. Хватит. На свете есть много куда более занимательных вещей... А ты, Валера, куда?
     -А что я, у меня теперь новая жизнь. Буду деньги зарабатывать - сколько можно жить в бедноте? Я теперь человек - самый настоящий.
     -Похвально, - сказал собачник - может быть, еще покатаешь нас на "Бентли"... А у тебя, Сань, каковы планы?
     -Определенные, Алексей Сергеевич, - улыбнулся тот и осторожно обнял Анну за плечи. А она - не отстранилась. Только спросила с легкой усмешкой:
     -Ну, а вы сами-то как? Куда теперь?
     Алексей Красноцветов на миг задумался, а потом решительно сказал:
     -Перееду на другую квартиру, - и качнул головой - ну, что, идем?
     И они пошли прочь, оставляя позади сцену, на которой один за другим гасли огни. Соседи на миг остановились перед дверью, а потом распахнули ее и вышли вон.
     Они прошли сквозь темное и пустое помещение котельной, полное угрюмых неработающих печей. Сбившись тесной группой, прошагали по короткому коридору и поднялись на четыре ступеньки в холл. Прошли мимо оторопевшей консьержки, которая с недоумением глядела на их изорванную одежду, исцарапанные лица и безумно поблескивающие глаза. Консьержка приняла их за бомжей и плотно сжала и без того тонкие губы, пробормотав про себя: "недочеловеки".
     А они отворили дверь подъезда и вышли в сияющий теплый полдень. На дворе был июль, и одетые по-летнему люди спешили туда и сюда, ездили машины, пели птицы, мир жил бурно и радостно, как всегда возрождаясь и оживая после долгой зимней спячки. Мир был велик и полнокровен, а никак не решающиеся сойти с крыльца соседи напоминали извлеченных на поверхность подземных существ - бледные, они зачарованно щурились на буйствующую вокруг жизнь и все не могли поверить. А потом, все же решившись, они ступили вниз и пошли вдоль улицы, не замечая удивленных взглядов прохожих. Они смотрели в лица - такие разные, смеющиеся, печальные и безразличные, но - живые. Мир вокруг них был вменяем - он был серьезен, смешлив, опасен и уютен. В нем жили шесть миллиардов человек. Он был настоящим.
     Они шли, и теплый летний ветер гнал им навстречу легкие катышки тополиного пуха, и перед каждым из этих семерых усталых людей лежали их собственные судьбы. Они убегали вперед, в туманное смутное завтра, прямые и блестящие, как череда новеньких рельс.
     Убегали, и расходились в разные стороны.

Интерлюдия финальная.

     После того как за семеркой закрылась дверь, Клоун и Поэт еще некоторое время печально смотрели друг на друга, и в их пустых, черных глазах можно было еще прочитать какую-то невысказанную мольбу, какую-то просьбу, обращенную неизвестно к кому. А потом замершая было вселенная сделала циклопический выдох, несущий перемены и новые свершения, и они исчезли - так, словно их никогда и не было.
     Сцена осталась. Звездный ветер перекатывал по ней катышки пыли. Огонь окончательно погас. Опустевшие подмостки ждали. Пустота никогда не бывала слишком долго и, рано или поздно, ее заполняли новые персонажи. Поэтому пустая сцена терпеливо ждала, как ждала уже бесчисленное количество раз - и это ее ожидание неизменно, снова и снова, оправдывалось.

     Сцена ждала нового представления.

....................

конец

февраль 2004

<<< В библиотеку